Опытный кролик - Полковников Дмитрий. Страница 40

На все протесты о нарушениях границы немцы начали заявлять «Мы не можем договориться с местным населением, а стрелять нам запрещено».

В этом была своя доля истины, бандитов и перебежчиков частенько поддерживало местное население. Новая граница по Бугу, разделила не только два государства, но и живущих когда-то в одной стране родственников.

Елизаров трезво оценивал ситуацию. Хватило одного урока. Иносказательно высказав собственные соображения в штабе 4-й армии, он получил от хорошего знакомого убийственный ответ. Есть мнение, что пограничники сами усложняют обстановку, трусят и шлют панические донесения в ЦК партии, Генштаб и само правительство [176]. Близкой войной этим летом не пахнет. Ни СССР, ни Германия не заявили друг другу никаких претензий. А все, что капитан видит, всего лишь элементы большой политической игры.

Почему-то никто не допускал и мысли о возможности немцев использовать излюбленный прием — нанести удар первыми. Это Михаил знал из истории Первой Мировой, да и книги о полыхавшем войне в Европе читал постоянно. Но высовываться не стоило. При его должности и четко озвученной позиции руководства, можно быстро покинуть место зама отряда по разведке.

Сейчас не принято открыто говорить о положительных качествах возможного противника — считается, что это вредно скажется на воспитании бойцов [177]. А если Елизаров прямо даст собственную оценку немецким войскам, накапливающимся на другом берегу Буга — девять из десяти напишут на него [178].

А какой-нибудь проходимец, уцепится, и даст письму ход и будешь ты вместо работы снимать с себя клеймо, обивая пороги инстанций. На тех, кто имел дело с разведкой и иностранцами, постоянно поглядывали косо [179]. Усугублять ситуацию не стоило, могло пострадать исключительно важное для страны дело. Кроме вермахта, первому в мире социалистическому государству угрожали многие. Перейти границу желали шпионы, диверсанты, контрабандисты, бандиты, да и просто перебежчики, ищущие хорошей жизни по разным берегам Буга.

Елизаров имел «глаза и уши» по обе стороны границы, но не стоит искать среди них Штирлицев и Зорге. На советских пограничников работали поездные машинисты, смазчики, стрелочники, скромные поселяне и жители приграничных городков. Были и отчаянные «ходоки», нелегально проникавшие на ту сторону и возвращающиеся через заботливо оставленные Михаилом «окна».

На сотрудничество они шли по разным причинам. Кто-то работал из патриотизма, кто-то думал сделать карьеру, кого-то припугнули судьбой родных и близких, а кто-то попутно и под солидной «крышей», решал вопрос нелегального товарооборота.

Для разведки нет отбросов. Но тех, кто очень любил деньги, под капитаном не ходило. И дело совсем не в твердых моральных принципах тщательно подбираемых Елизаровым, кадров. Валюты хронически не хватало даже оплатить добровольным помощникам текущие расходы [180]. А вот «двойные» агенты встречались, однако изымать их из оборота Елизаров не спешил, понимая ценность поставляемой противнику дезинформации.

Никто не узнает в этом ладном командире, с небольшим шрамом на щеке, бывшего студента филологического факультета Ленинградского университета. Доучиться так и не дали. В 34-м по комсомольскому набору его направили работать в ОГПУ. Окончив по первому разряду третью школу погранохраны [181], Елизаров попал в Мурманский погранотряд.

Финская война переродила его в хладнокровного разведчика. Дело, которым он занимался, капризно и требует огромного терпения. Не всякий кадр подойдет.

Капитан обладал удивительным даром легко сходиться с людьми, понимать их настроение и даже менять его в интересах дела. Иному на такой работе пришлось бы нелегко, а Михаил будто чувствовал, когда стоит пошутить, снимая с человека тревогу, усталость или налет уныния, а когда проявить жесткость и принципиальность.

Не удивительно, что Елизаров честно заслужил орден Красной Звезды, выследив, наконец, ту проклятую диверсионную базу на финском кордоне Корья [182]. Там и получил отметину на лице.

В середине сорокового Елизарова неожиданно перевели в 17-й погранотряд. Наверно оценили неплохое знание языка. Родина остро нуждалась в образованных кадрах на новой границе [183].

Работать в Бресте было сложно, но Михаил остался доволен. Кадры не ошиблись в капитане, и постепенно Елизаров поставил агентурную разведку погранотряда на приличный уровень. Разобраться в хитросплетениях донесений, сопоставить их с показаниями задержанных нарушителей и докладами с застав стоило большого труда. Но Елизаров справлялся и, начиная с апреля, делал неутешительные выводы.

Все же, курс логики входил в список изученных им предметов. Да и навык работы с противоречивыми данными капитан отточил еще в университете. Совсем не просто ориентироваться в заумных теориях корифеев немецкой философии.

Ценили его и на той стороне, считая серьезным профессионалом и исключительно упертым большевиком. Абвер вел на Елизарова персональное досье, имел словесный портрет, но ни одной фотографии [184].

Выслушав своего агента, Елизаров искренне заверил Майю, что ничего ей не угрожает. Но вот второй сигнал о поведении неизвестного капитана заставил задуматься. Похоже, посетитель действительно решил поухлестывать за его подопечной. Услышав про четное число роз, Михаил чуть не рассмеялся — ухажер явно начитался рыцарских романов, не вдаваясь в подробности правил этикета.

Ну, не первый раз. Стоит выяснить личность этого «Ромео» и недолго побеседовать. Разговор с представителем всесильного ведомства, пусть из пограничных войск, стопроцентно обламывал любого романтика.

Но и немец, похоже, клюнул на местное тощее сокровище. Конкуренция, видите ли. Один, как баран из-за ярки, второй — как глухарь на току.

Вновь прокрутив эпизод, Елизаров подумал — а не использовать ли ситуацию и заставить этого неуклюжего соблазнителя поиграть с певичкой. Пусть на почве ревности немец потеряет голову. Михаил был совсем не прочь увидеть в одной постели дочку польского офицера и фашиста. Сладкая парочка, где хорошо проинструктированная подруга пообщается с гауптманом в нежной обстановке. В том, что фашист занимается здесь разведкой, Елизаров нисколько не сомневался.

А тот, артиллерийский капитан, зная немецкий язык, может помочь заставить немецкого офицера наболтать лишнего, используя интернациональное средство общения. В том, что гауптман обязательно появится в привокзальном ресторане, Елизаров не сомневался — Эриха Кона видели здесь несколько раз, легко установив имя и фамилию завсегдатая при пограничном контроле.

В голове пограничника зрели планы и комбинации.

Решив лично заняться перспективным делом, он за день выяснил имя дважды «загадочного» посетителя ресторана, обладающего столь запоминающейся внешностью. Капитан Максим Ненашев. Михаил даже фыркнул, понимая всю сакральность сочетания имени и фамилии человека. Он улыбнулся, понимая, почему тот дознаватель из погранкомендатуры, задержав пахнувшего пивом капитана, сразу вообразил в нем шпиона.

Ближе к вечеру он заглянул и к своему коллеге из третьего отдела Управления Брестского укрепрайона. Несмотря на то, что могучую контору поделили, личные контакты остались, но тут каждому везло в одиночку.

Узнав, что проситель хочет посмотреть личное дело капитана Ненашева, тот взял папку со своего стола.

«Фокстротчик, бабник и алкаш» — подумал Елизаров. С ним проблем не возникнет — знакомая публика. Впечатление оказалось обманчивым, на просьбу одолжить ему Максима на пару вечеров, старший лейтенант госбезопасности лишь улыбнулся.