Темнотвари - Сьон. Страница 6

А потом она взяла меня за руку, и мы направились повидать Петрова ягнёнка… А когда зашли за хуторские постройки, чтоб увидеться с дедушкой, глазам моим предстало зрелище весьма удивительное… Там сошлись работники со всего хутора, и мужчины, и женщины, так же чисто и нарядно одетые, как и мы с бабушкой… Они ждали нас… Хаукон Саломонссон вывел вперёд трясущегося старика, согбенного, в клобуке, капюшон которого закрывал нос, и с высоким посохом в руке… Он направился в сторону горы, и мы последовали за ним… Возглавлял шествие дедушка Хаукон, а мужчины шли вплотную за ним и несли факелы, только не зажжённые, а покрашенные на кончиках красной краской:

– Чтоб не было видать по всем селениям…

Так выразился один из работников. Замыкали шествие женщины с нами, детьми… Старик с посохом еле тащился по лугам, но никому не казалось, что он идёт медленно – кроме меня… Мне так не терпелось увидеть ягнёнка… Бабушка крепко стискивала мою руку, а я отвечал на это тем, что тянул её вперёд изо всех сил, от натуги чуть не ложась пластом, словно плохо обученный цепной пёс, но она была непреклонна… Наверно, там речь шла о каком-то необычном создании – ведь сколько усилий было затрачено, чтоб сделать визит к нему и торжественным, и тайным… Да, торжественным, ведь люди пели над факелами, и тайным, ведь эти факелы нельзя было зажигать, а само пение казалось таким приглушённым, что вне процессии было не слышно… Это происходило в седьмой день августа месяца, и летние ночи всё ещё были белы… Но всё же тень от горы по вечерам становилась синей, и на возвышении, где стоял хутор, травы в росе по утрам благоухали сильнее… Но в мире больше возвышенностей, чем поросший травой склон у хутора… Когда я увидел, куда направляется наша процессия, то сразу перестал так сильно тянуть бабушку вперёд, а напротив, тесно прижался к ней… Впереди у нас был холм под названием Мариин угор, а нас, детей, всегда настрого предупреждали, чтоб мы не буянили рядом с ним… Нам говорили, что там обитают скрытые существа и охраняют своё жилище с помощью чар… Такие описания сопровождались рассказами об отчаянных подростках, которые пытались что-то корчить из себя и с громкими воплями совершали набеги на этот угор… Все они потом сходили с ума и оканчивали свои дни, привязанные в хлеву, где ревели вместе с коровами… Некоторые из старших детей слыхали такой человеческий рёв в своих странствиях по миру, в дальних краях, например, через два хутора в долине, или даже ещё дальше – через три хутора, – и меня прошибал холодный пот, когда они изображали вопли этих недолюдей… И сейчас я снова принял горизонтальное положение и стал отбрыкиваться ногами, ведь я ясно видел: наша процессия движется к тому жуткому месту – к Мариину угору, где люди теряют рассудок и превращаются в животных… Но почему же Петрова ягнёнка держат именно там? Почему вообще бедную маленькую зверушку подвергают такой опасности? И во что превратится ягнёнок, если к несчастью своему пощиплет травку с угора и падёт жертвой колдовства мстительных скрытых сил? В моём сознании возникло изображение чуда-юда величиной с сам страшный холм… Это был косматый мешок, который безостановочно катился вперёд, утаскивая с собой всё, что попадалось на его пути… В сырых прядях шерсти запутывались люди и звери и приматывались всё ближе к мертвенно-бледной коже, усеянной жёлтыми овечьими глазами, в каждом из которых копошился могильный червь… Такое зрелище стало бы для меня последним, прежде чем страшилище перевернётся во второй раз вокруг себя, и меня размозжит о камень… Материалом для этого кошмарного видения послужил раздутый труп барана-утопленника, который показали мне большие ребята в Лавовой заводи в начале лета… Я завопил:

– Не хочу ягнёнка смотреть!

Я повалился в траву… Бабушка рывком подняла меня на ноги и подтащила поближе к себе, не сбиваясь с такта в шаге и пении… Да, спасения больше не было… Остаток пути я помалкивал, а у меня в голове катилось, вертелось и переваливалось страшилище… Когда шествие приблизилось к Мариину угору, все собрались возле него с такой стороны, откуда нас было не видать с других хуторов… Я ожидал, что Петров ягнёнок встретит нас голодным блеянием, как те ягнята, которых выкармливали дома, но там был только этот холм… Все люди встали на колени и сложили руки – все, кроме дедушки Хаукона и старика в клобуке, и двух работников с ними, – а я, естественно, повторил все движения бабушки… Я зыркал глазами из-за сложенных рук в поисках ягнёнка… Но вместо этого увидел, как работники вынули из-под одежд лопаты и начали под руководством дедушки разрывать холм… Они воткнули лопаты там, где в травяном покрове проглядывали промежутки, взрезали дёрн поперёк сверху и снизу, а потом вниз по склону от середины верхнего надреза до середины нижнего… Больше всего это напоминало, будто в холме проделали двухстворчатую дверь, как в церкви, такой величины, чтоб пройти человеку… Вот работники воткнули лопаты глубоко каждый под свою часть травяных дверей и так отделили дёрн от почвы… После этого они распахнули «двери», и они легли на склон каждый по свою сторону, подобно крыльям алтаря, а дверной проём был полон чёрной землёй… Я подивился бесшабашности моего дедушки, я не мог понять, отчего этот добрый человек играючи решил потревожить покой беспощадных сил, населяющих Мариин угор, – как тут началось кое-что ещё почище… Дедушка извлёк из загашников густую щётку из свиной щетины и давай водить ею по земле на высоте головы… Я зажмурил глаза и прижался лбом к сложенным рукам: тем существам это ох как не понравится… В тот же миг я услышал другой звук: ласковый стук деревянных бусин… То были чётки, которые выпали из рукавов у людей, и те начали тотчас перебирать их со вздохами и стонами, вызывавшими у меня и смех, и грусть, – я до того не знал, что они могут обитать в одном и том же месте… Щётка ходила в руках дедушки Хаукона… Клобуконосец сдёрнул капюшон, и я наконец увидел часть его лица: нос и глаза… На носу кустились волоски, голубые глаза были незрячи… Он воткнул посох в рыхлую землю, опёрся на него, держа левой рукой, а другой извлёк из поясного мешка маленькую книжицу… Щётка смела последние крохи земли, и под тонким земляным слоем оказался пёстрый морской песок… Дедушка с тем же проворством принялся за песок, и чем дальше, тем быстрее орудовал щёткой… Неожиданным голосом – мальчишеским, исполненным утешения, тот лохматоносый и слепоглазый обладатель посоха начал читать из книжицы, которая лежала открытой в его руке, но при этом ни разу не взглянул на неё:

– Transite Marie… В этот день, когда преставилась царица небесная и земная, блаженная Мария, там находились все апостолы Божии… И как говорят мудрые отцы-учители, каждый из апостолов, где бы он ни был, был взят оттуда ангельским сонмищем и поставлен там, где преставилась блаженная Мария… Ибо ангел Божий был послан Богом и восхитил каждого апостола и пронёс по воздуху на расстояние многих дней пути за малый миг, и перенёс в то место…

Я совсем оставил попытки понять, что происходит со взрослыми… Разумеется, коль скоро посещение Петрова ягнёнка сопровождалось такими хлопотами, то мне это казалось скучным, и я решил, если меня будут ещё приглашать в такие места, отказываться… Я разнял переплетённые руки и почувствовал, как в пальцы заструилась кровь, и расправил их и поиграл ими в воздухе… Тут бабушка крепко ухватила меня за тощее предплечье и негромко прикрикнула… Я тотчас разозлился на неё: мне казалось, я ничем не заслужил такой суровости и собрался отмахнуться от руки, так сильно стискивавшей меня… Но тут и другие люди в толпе начали издавать такие же сдавленные жалобные крики… Да, наверно, уже началось: в людей вселились чудища, и вскоре, не успеешь глазом моргнуть, они набросятся друг на друга с рёвом, с боем, давя друг друга, отрывая пальцы, носы, уши… Я завопил и вскочил на ноги… Опыт подсказывал мне, что вернее всего – бежать к дедушке Хаукону, но ведь коль скоро здесь всё обращается в свою противоположность, то, наверно, он станет самым страшным чудищем, – так что я навострился бежать вдаль один…