Сволочь - Юдовский Михаил. Страница 5

— Неужели все так печально закончилось? — всхлипнув, спросила Лиля.

— Может быть, — ответил я. — А может, и нет. Может, молодой человек послал своего папашу подальше, взял девушку и отправился с ней бродяжничать по стране, пока на далекой окраине они не нашли уголок, который приютил их, и жили там долго и счастливо. Вопрос не в этом. Вопрос в том, что значительней: судьба никому не известной девушки или расквашенный нос Фридриха Второго.

В это время официант принес пиво.

— А историю про девушку… вы ее тоже придумали? — спросила Лиля.

— Какая разница? — ответил я. — Даже если она не произошла, то вполне могла произойти. Не здесь, так в другом месте. Вот что, Лиля, давайте-ка чокнемся этими кружками с пивом, сделаем по глотку и перейдем на «ты».

— Это как-то. слишком быстро. — смутилась Лиля.

— Быстро? — возмутился я. — Да я вам столько о себе порассказал, что иному на полжизни хватит. Я ведь, можно сказать, покаялся перед вами. Как хотите, а я не могу сидеть с человеком за одним столом, пить с ним пиво и говорить ему «вы». Это, в конце концов, невежливо.

— Говорить «вы» невежливо?

— Конечно. Потому что каждый человек неповторим. Когда говоришь ему «ты», то подчеркиваешь эту неповторимость, а когда обращаешься на «вы» — смешиваешь со множеством.

— Миша, — покачала головой Лиля, — вы какой-то. странный. Вы говорите совершенно неправильные вещи, а они почему-то звучат правильно.

— Если я начну говорить правильные вещи, — ответил я, — можете не пить это пиво, а вылить его мне на голову.

— Зачем?

— Чтоб я остыл и пришел в себя. За знакомство!

Мы чокнулись кружками и сделали по глотку. Точнее, я сделал глоток, а Лиля робкий глоточек.

— Ну как? — спросил я.

— Горькое…

— Горькое тоже может быть вкусным. Ты побольше глоток сделай, не бойся.

Лиля зажмурилась и отхлебнула с треть кружки.

— А теперь?

— Не знаю. Ой, у меня что-то голова закружилась!

— Это от познания неведомого и запретного. Когда Золушка впервые попала на бал, у нее вообще крышу снесло так, что она даже забыла, что приехала во дворец верхом на тыкве. До того ошалела от новизны ощущений, что запустила в принца туфлей, выбежала из дворца и стала орать: «Карету мне, карету!» Затем пришла в себя — а перед ней вместо кареты тыква, вместо лошадей мыши, а вместо бального платья смирительная рубашка с завязанными на спине рукавами.

— Я не хочу приходить в себя, — заявила Лиля.

— И замечательно, — кивнул я. — Наконец-то ты рассуждаешь здраво. Слушай, может, ты проголодалась? Давай я закажу чего-нибудь поесть.

— Нет, это как-то. нехорошо.

— Что нехорошо?

— Что вы. что ты на меня будешь тратиться.

— Зато по-честному.

— Почему по-честному?

— Ну, сама посуди: ты приехала в Бельгию, выслушивала мою околесицу и заплатила за все это деньги. Я тоже приехал в Бельгию, несу здесь чепуху в свое удовольствие, развлекаюсь, похищаю девушек, и мне еще за это платят. Должен же я восстановить справедливость.

— Ты такой богатый?

— Сегодня богатый, завтра бедный. А когда буду умирать с голоду, приползу к твоей двери, и ты меня накормишь винегретом. Накормишь?

— Накормлю.

— А напоишь?

— Напою. А почему ты будешь умирать с голоду?

— От нестабильности доходов. Постоянство — штука надежная, но уж больно скучная. Непостоянство веселей.

— А ты давно работаешь экскурсоводом?

— Да какой я экскурсовод! Это так, ветхая заплата на ярком рубище. Единственным стоящим экскурсоводом, которого я знаю, был Вергилий. Он водил Данте по таким удивительным местам и рассказывал о них такую вдохновенную чушь, что ею уже без малого семь веков зачитываются. А я — так, погулять вышел. Лиля, ты не ответила, что будем заказывать?

— Да я не голодная…. Я лучше еще пива. — Лиля сделала глоток и неожиданно положила голову мне на плечо. — А ты во всем непостоянен?

— Ну, что ты. — почему-то смущенно проговорил я. — Я постоянен в своем непостоянстве.

— С тобой весело.

— С тобой тоже. — Я обнял Лилю.

— Что ты делаешь? — спросила она, не отстраняясь.

— Ничего особенного, — ответил я. — Развязываю рукава смирительной рубашки у тебя на спине.

В отель мы вернулись поздно вечером. В фойе, на обитой плюшем банкетке под фикусом сидели Лилины родители. Мамашу колотила дрожь, отец был бледен, как восковая фигура. Над ними склонилась Рита — видимо, успокаивала.

— Да не волнуйтесь вы так, — донесся до нас ее голос. — Лиля — взрослая девочка, погуляет по городу и вернется.

— Уже вернулась, — подал голос я.

Лилины родители оцепенело глянули в нашу сторону. Затем с удивительной синхронностью вскочили и бросились к нам.

— Лиля! Где ты была?! Ты совсем совесть потеряла! Мы тут с ума сошли! Мать выпила весь корвалол! Я спрашиваю, где ты была?!

— Папа, — начала было Лиля, но отец не дал ей закончить.

— Не смей перебивать, когда тебя спрашивают! Мы тебя по всему городу искали!

— Считайте, что нашли, — снова вмешался я. — Двадцать пять процентов можете взять себе, остальное — государству.

Родители моей спутницы покосились на меня, как на некий говорящий предмет, и снова обрушились на Лилю.

— Ты где шлялась? Ты с вот этим вот шлялась?

— Меня, между прочим, Мишей зовут, — с обидой напомнил я, но меня продолжали игнорировать.

— Что ты делала весь день? Чем от тебя пахнет? Он напоил тебя?

— От нее пахнет дарами Брюсселя, — пояснил я. — И что значит — напоил? У меня с собой соски нет, да и дочь ваша на младенца не похожа.

— С вами, молодой человек, я отдельно поговорю, — заявил папаша. — Вы похитили мою дочь! Вы ее напоили! Вы совратили ее…

— Попрошу меня не оскорблять, — твердо проговорил я. — Я целомудрен, как история Древней Греции, и добродетелен, как «Песня Песней».

— Вы хоть понимаете, что мы чуть не сошли с ума?

— Это изумительное пограничное состояние, — ответил я. — В такие минуты люди пишут поэмы, симфонии и картины. Надеюсь, что и вы провели это время с толком.

— Наглец! Я вас убью!

— Если вы меня убьете, я на вас смертельно обижусь и не буду с вами разговаривать.

— Леня, отойди на секунду, — вклинилась в разговор Лилина мать.

Она подошла ко мне вплотную, посмотрела мне в глаза и замахнулась.

— Я вижу, вы хотите дать мне оплеуху, — не двигаясь с места, сказал я. — Точно так же обошлась одна вдовая брабантская герцогиня с блистательным Лоэнгрином. На герцогинину дочку Эльзу напали в лесу волки, Лоэнгрин вступил с ними в неравный бой, убил кровожадных тварей и спас Эльзе жизнь. А когда он доставил девушку во дворец и та предстала перед матерью в разорванных одеждах, возмущенная мамаша решила, что это спаситель ее дочки так постарался, и отвесила вдохновенному Лоэнгрину пощечину.

— Леня, что он несет? — изумленно уставилась на мужа Лилина мать, так и застыв с поднятой рукой. — Какая брабантская герцогиня? Какие волки?

Какой Лоэнгрин? Этот человек хочет, чтоб у меня начался новый приступ?

— Этот человек хочет есть, а еще больше спать, — отрезал я. — Послушайте, бдительные и любящие тираннозавры, вашей дочери двадцать пять лет, она взрослый и умный человек, а вам все хочется выгуливать ее на поводке, как несмышленую болонку. Прекратите над ней издеваться, дайте ей дышать свободно.

— Лилечка, — мамаша, не слушая меня, прижала к себе дочь, — скажи, он приставал к тебе? Он пытался тебя поцеловать?

— Что значит пытался? — удивился я. — Просто поцеловал. Она хорошо целуется для узницы с двадцатипятилетним стажем. Трогательно, нежно и очень искренне. Лиля, не молчи все время, скажи что-нибудь.

— Мама… папа… — тихо пробормотала Лиля. — Простите меня. Я. Как глупо все. Я не думала. Я не хотела. Простите.

— Пойдем в номер, дочка, — сказал Лилин отец, нежно ее обнимая. — Все будет хорошо.

— Все будет прекрасно, — добавил я. — И не забудьте по новой завязать рукава у нее на спине.