Газлайтер. Том 18 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич. Страница 18

В общем, Ланг под контролем, а я наконец могу позволить себе немного расслабиться. Хотя бы здесь, в Невинске.

За воротами замка нас встречает делегация радостных лиц. Жены обнимаются. Лакомка сияет так, что кажется, ещё немного — и затмит солнце. Лена не отстаёт: её улыбка мягкая, как любимый плед, и такая же уютная. Не отстают и другие домочадцы. Гереса и Веер в отличном настроении, словно только что выиграли в лотерею. Даже Кострица улыбается! Правда, это явление длится ровно до тех пор, пока её взгляд случайно не пересекается с довольным Ледзором. Тут же её лицо становится серьёзным, будто у учителя, поймавшего ученика на списывании.

— Ну, а где же наш дорогой Юрий Михайлович? — спрашиваю, оглядываясь. Чего-то в общей картине не хватает. — Князь говорил, что задержался в гостях.

Лакомка отвечает с лукавой улыбкой:

— Юрий Михайлович нынче очень стеснительный. Лучше тебе самому зайти к нему в покои.

Ах вот как? Стеснительный? Это будет интересно. Ох, главное не заржать при нем, а то ведь обидится.

Иду с Лакомкой к покоям Морозова. Подходим к двери, стучу. Из-за неё раздаётся глухой, недовольный голос:

— Что такое? Кого ещё принесло?

Ох, настроение, смотрю, солнечное. Я невозмутимо отвечаю:

— Юрий Михайлович, может, поболтаем? Расскажете, как у вас дела, да и вообще…

Сквозь дверь доносится тяжёлый вздох.

— Данила, с прибытием! Но нет у меня желания общаться, — ворчит он, но после короткой паузы всё-таки сдаётся: — Ладно, заходите.

Открываю дверь и сразу же замираю на пороге. Морозов стоит, скрестив руки, а его борода — это отдельная картина. Подкрученные усы, кружевные завитки, напоминающие цветочки — настоящее произведение искусства.

Я, конечно, стараюсь держать лицо, но уголки губ предательски дрожат.

— Образ у вас, Юрий Михайлович, весьма… любопытный, — выдавливаю с лёгкой усмешкой, чувствуя, как из-за спины Лакомка едва сдерживает хихиканье. — Парижские франты нервно курят в сторонке, а некоторые, наверное, даже плачут.

Морозов хмуро смотрит на меня, выпрямив плечи. Его взгляд красноречиво говорит: «Ну смейся, смейся, граф, твой час тоже придёт. Когда обзаведешься бородой».

Но нет, такого эпатажного часа у меня точно не будет. Во-первых, как физик, я могу контролировать растительность на лице. Во-вторых, Лакомке я подставляться не собираюсь. В отличие от князя я ее знаю как облупленную.

Решаю проявить великодушие к другу рода и спасти его от дальнейших мучений.

— Дорогая супруга, — Оборачиваюсь к своей озорной альве, — должно быть, этот выдающийся образ имеет какую-то определённую цель? Ведь это не может быть стиль на каждый день?

Лакомка невинно улыбается.

— На самом деле, данные изменения временные, — весело заявляет она. — Это всё ради волнистости бороды. Финтифлюшки можно уже убирать.

Морозов, до этого стоически молчавший, оборачивается к Лакомке и смотрит на нее с укором.

— То есть это было временно? — в его голосе одновременно и шок, и лёгкая обида. — Почему же вы мне об этом не сказали? Я ведь уже думал, что мне придётся так ходить всю жизнь, если я хочу жениться на вашей сестре!

Лакомка с неподдельным удивлением смотрит на князя:

— Но вы же не спрашивали, Юрий Михайлович! А я, знаете ли, мысли читать не умею. Это вот мой муж телепат, а не я.

Морозов вздыхает тяжело. В глазах читается обречённое понимание: вот какую хитрую и проказливую мордашку он получит в родственники, если решится жениться на принцессе Ненеи.

— Ну хоть так… — бормочет он, устало проводя рукой по своей кружевной эпопее.

Морозов, нахмурившись, ворчит.

— Можно тогда поскорее снять эти финтифлюшки?

Лакомка елейным голоском уверяет:

— Конечно, Юрий Михайлович, сейчас всё исправим.

Она зовёт служанку с ножницами и целым арсеналом для укрощения бородатых шедевров. Я же решаю навестить нового члена семьи. Направляюсь в покои, где Ненея лежит в саркофаге, неподвижная, словно спящая статуя. Тишина, лёгкий аромат трав — здесь всё дышит покоем. Возле саркофага моя сестра Катя со сосредоточенным видом протирает её лицо влажными салфетками.

— Спасибо, сестра, — говорю, улыбнувшись.

Катя вздрагивает, едва не роняя салфетку.

— Ко-ко-ко… ой, — она тут же спохватывается и старается придать лицу спокойное выражение. — Ничего особого, Даня. Просто помогаю Лакомке.

Я улыбаюсь, одновременно глядя на неё внимательно.

— Смотрю, Петушок всё ещё норовит «вылезать» без спроса, — замечаю.

— Есть такое, брат, — вздыхает Катя.

— Значит, придётся повременить с расширением Легиона. Не стоит торопиться с новым легионером, пока ты не научишься полностью контролировать свой ментальный багаж.

Катя лишь кивает, её плечи немного опускаются, и она тихо вздыхает.

— Конечно, как скажешь, Даня, — отвечает она, аккуратно отложив салфетку в сторону.

Сестре, конечно, не терпится увеличить Легион — желание похвальное, но явно неуместное сейчас. Это не тот случай, когда скорость что-то решает. Поторопишься, нахватаешь ментальных подчинённых без должного контроля, а потом начнутся бунты. И всё, можешь попрощаться с родным телом.

После этого я сосредотачиваюсь и приступаю к детальному анализу состояния Ненеи, погружённой в анабиоз. Её организм, переживший энергетические перегрузки, нуждается в восстановлении. Саркофаг, оснащённый моими целебными артефактами, делает своё дело, постепенно приводя её тело в порядок.

Я погружаюсь в её разум, осторожно, словно прохожу по хрупкому мосту. Начинаю стабилизировать мозговые процессы, одно за другим убирая нервные перекосы. Электрические импульсы снова текут ровно, как тихие речные струи. Одновременно мягко активирую работу нервной системы, чтобы уменьшить вероятность стресса и расстройств после пробуждения. Процесс требует сосредоточенности и осторожности: любое неверное движение может обострить её состояние вместо того, чтобы улучшить.

Наконец, чувствую, как беспорядок в её разуме постепенно рассеивается, уступая место чёткой гармонии. Её состояние и так стабильное, но мои действия улучшают ситуацию. Энергия внутри саркофага начинает циркулировать ровнее, эффективнее, словно нашла правильный ритм. Я аккуратно выхожу из ментального контакта, выпрямляюсь и глубоко выдыхаю, ощущая лёгкую усталость. Всё идёт по плану, но расслабляться рано — впереди ещё достаточно работы, прежде чем принцесса проснется.

В комнату входят преобразившийся Морозов и Лакомка. Морозов выглядит необычайно довольным, его борода вновь приобрела волнистую пышность, и он явно этому рад. Поглаживает её пятернёй, как бы проверяя, на месте ли это «чудо», словно боится, что внушительный княжеский атрибут может испариться в любой момент.

Лакомка же выглядит озабоченной. Её глаза ловят мой взгляд, и она с лёгким волнением обращается ко мне:

— Дорогой… мелиндо, как она?

Я перевожу взгляд на Ненею. Задумчиво рассматриваю её лицо, хрупкое и неподвижное, и наконец отвечаю:

— Принцесса пропустила через себя слишком много энергии. Её заставили перегонять такой объём, что это сильно ударило по организму. Понадобится время, чтобы вывести последствия. Но как я и говорил, ей уже ничего не угрожает.

Я делаю небольшую паузу, позволяя словам осесть в голове жены, и добавляю:

— Лучше не пробуждать её пару недель. Если форсировать восстановление, всё станет только хуже.

Лакомка кивает, грустно глядя на Ненею, а Морозов, по-прежнему гладя свою бороду, хмурится.

— Значит, будем ждать, — альва снова вздыхает, а затем переводит взгляд на Морозова. Её лицо тут же озаряет хитрющая лыба прямо как кошки, которая увидела бедного мышонка.— Ну что, Юрий Михайлович, у нас ведь ещё полно времени, чтобы как следует обучить вас альвийскому этикету.

Морозов тяжело вздыхает, всем видом выражая предчувствие скорых мучений, качает головой и бормочет, почти молитвенно:

— Может, не стоит, графиня? Мне хватило и прошлого раза…Да и у меня еще дела в княжестве…