Путь в тысячу пиал - Шаталова Валерия. Страница 14

– Да он, верно, больной или бешеный! – воскликнул Цэрин. – Чего б ему нападать в одиночку на двух взрослых мужчин! Прочь! Ну!

Последние слова он выкрикнул, взмахивая руками и угрожающе топая. Волк припал на передние лапы, готовясь к прыжку, и вновь зарычал. Из-за его спины, отзываясь на клич вожака, выступили еще несколько рыжих силуэтов.

– … а может, и не в одиночку, – закончил Цэрин.

А Пхубу невпопад ляпнул, возведя взгляд в небо:

– Слава благим тэнгри, это волки!

«Слава?! Совсем у бедолаги от страха помутился разум!»

Глаза зверя, что стоял впереди, предвкушающе сверкали, а из пасти свисала длинная нить слюны. Верхняя губа была поднята, демонстрируя острые клыки, готовые вонзиться в мягкую сочную плоть. Ослица судорожно мотала головой, пытаясь вырвать упряжь из руки Цэрина. Пхубу подвывал благодарственную мантру, а осел под ним не шелохнулся – то ли оцепенел от ужаса, то ли проникся молитвой хозяина и позабыл все инстинкты.

– Пху…

В этот момент в ущелье позади взвыл ветер. Взмыл ввысь и волк, мощно оттолкнувшись задними лапами. Цэрин видел, как из-под них вылетели мелкие камушки; как приближается к нему ржаво-бурое пятно; как алчный взгляд сосредоточен на его собственной шее, как широко раскрывается пасть. Пахнуло несвежим, кисловатым дыханием… Только и успел Цэрин выставить вперед хворостину… и все утонуло в сияющем белом свете.

Глава 11. Джэу

По глазам ударил яркий солнечный блик, что отразился от пузатого бока начищенного котла. Далеко не такого огромного, какие частенько доводилось отмывать Джэу в гомпа. Однако, женщинам, рассевшимся вдоль уличного желоба с водой и с утра до ночи полощущим в студеной воде то утварь, то белье, то собственные волосы, она не завидовала. Кожа их рук давно загрубела, по обветренным лицам ползли морщины, а скупые улыбки зияли щербинами или прорехами меж зубов.

Икхо считался крупным городом Тхибата и был полон знатных домов. Но именно это и делало его городом бедняков. Ведь на каждого важного кушога приходился десяток, а то и два наемных работников. Но как бы там ни было, все они: и знать, и бедняки – оказались равны перед общей напастью – рождением Бездушных.

Джэу старалась не думать об этом, не искать ответов и уж тем более не рассуждать о милости тэнгри. У нее была другая мечта, семья и дети туда не входили. Да и кто бы взял в жены такую, как она? Из приданного к Джэу прилагался лишь уродливый шрам на половину лица. А потому она день за днем стойко сносила монастырские лишения и украдкой откладывала все хоть сколько-нибудь ценное.

Передав Рэннё слова настоятеля, Джэу торопилась исполнить и второе поручение, осознавая его важность. Шагая по улочкам Икхо, она сунула руку в карман и в который раз ощупала полученное от Бермиага сокровище.

– Всего лишь четки… Всего лишь… – зло бормотала она себе под нос. – Да даже за половину из этих ста восьми бусин я могла бы… А если отдать их старой Хиён – та и вовсе бы обезумела от восторга… Подумать только, тренгхва самого Бермиага-тулку. Эх!

Она сжала в кулаке злополучные камни, не видя для себя возможности не передавать четки гарпену. Во-первых, ее и правда могут просто прогнать со двора, а то и палок за пустую болтовню всыпят. Во-вторых, настоятель легко может проверить или даже запросить четки у гарпена обратно. И тогда…

Задумавшись, она едва не налетела на чью-то спину с татуировкой драконьей морды, чуть островатой, с мелкой чешуей, расширенными ноздрями и свисающими тонкими усами, которые убегали под шафрановую кашаю. Этот дракон частенько мозолил ей глаза в гомпа и, конечно, не нравился. Ни рисунок, ни его владелец. Джэу вообще всегда казалось, что знак на спинах монахов-воинов никогда не выходит одинаковым, как должно быть. Вот у того же Рэннё дракон шире, будто плотнее и мясистее. А у этого – скользкий змей, такой же, как и сам Намга́н.

«Хотя, быть может, все дело в ширине плеч», – пронеслось у нее в голове, пока она пятилась, отступая за угол ближайшего дома. – «Рэннё здоров, как дикий як… А что вообще происходит?»

Помимо противного Намгана она узнала еще двоих воинов из гомпа, а вот остальными в толпе были, очевидно, местные. И женщины, и мужчины стояли полукругом у одного из обветшалых домов, перешептывались, охали, бормотали молитвы. Над входом висела гирлянда из разноцветных флажков и традиционная засушенная бычья голова, отгоняющая злых духов бон, но в этот раз оберег, по-видимому, не помог, не отвел несчастье. Изнутри дома доносились женский плач, возня и шум, будто громили мебель. Решив, что ничем хорошим подобное не закончится, Джэу уже собиралась было уйти, свернуть на обходную дорогу, но дверь вдруг с грохотом распахнулась. Голоса и вопли, прежде скрытые за толстыми стенами, вырвались на улицу, а вместе с этим из проема вышли еще двое сынов дракона. Последний тащил за собой брыкающегося мальчишку лет восьми. Абсолютно голый, он плакал, сквозь всхлипы моля его отпустить. Даже сумел извернуться и едва не выскользнул из захвата, но монах ловко перехватил тощего мальца, вывернув ему локти в суставах. Мальчик взвыл, за ним заголосила и его мать, выскочившая следом.

– Пожалуйста! – Она бухнулась на колени, – Ракху́ ни в чем не виноват. Молю…

Намган вышел вперед, ухватил ребенка пальцами за шею и внимательно всмотрелся в заплаканное лицо:

– В том нет его вины, женщина, и я сочувствую твоему горю, – произнес Намга́н, но голос его оставался холодным и безучастным, несмотря на сказанные слова. – Случилось то, что случилось. И не нам противиться судьбе, что приготовили твоему сыну тэнгри!

Он надавил ребенку на шею, заставляя согнуться, и повернул его спиной к толпе у дома, демонстрируя его обнаженную поясницу всем собравшимся, словно доказательство правомерности своих действий.

– Мама!

Мальчик неистово бился в руках монаха, но взгляд Джэу, как и всех прочих, был прикован к уродливому темному пятну на его смуглой коже. Толпа ахнула и попятилась в едином порыве, словно пытаясь оказаться как можно дальше от рыдающего ребенка.

– Но как?..

– Благие тэнгри…

– Откуда у него?..

– Как посмела укрывать?..

Шепотки и возгласы перемежались с бормотанием молитв. Кто-то творил руками знаки, отводящие беду.

Все понимали, что пятно на коже – не грязь, не сажа и не расплывшийся синяк. Метка ракшасова проклятия, будто живая, пылала неровными красноватыми прожилками и шелушилась, словно шкура змеи-куфии. Но все понимали, как она появилась, и что виной тому вовсе не змея.

– Мама!

– Ракху!

– А я говорила! Говорила, что видела! – Женщина средних лет в старом выцветшем платье выступила из толпы. – А вы мне не верили! Но мои глаза не обманывали меня. Про́клятый!

– Нет! Он не виноват! – заголосила ползающая в ногах монахов мать ребенка. Она хватала их то за подолы кашаи, то обнимала их ноги, снова и снова моля об одном: – Пожалуйста, отпустите моего Ракху…

Но слово уже было произнесено и теперь стремительно разносилось по толпе:

– Про́клятый… – Сначала людские роптания были едва слышны, но с каждым вдохом их голоса обретали силу, сливаясь в единый хор: – Про́клятый! Про́клятый!

Джэу яростно сжала в кармане четки Бермиага, так что бусины болезненно впились в ладонь; стиснула зубы в бессильной злобе; и бросила на Намгана полный ненависти взгляд, жалея, что не обладает великой силой сынов дракона, способной порой творить невозможное. Уж она бы постаралась стереть с его лица безразличие, заставила бы прочувствовать всю тяжесть горя, а затем испепелила бы пламенем горы Ундзэн и плюнула на прах его костей…