Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 6

— Касторка в доме есть? — поинтересовалась я.

— Как не быть? От живота первейшее средство.

«От живота», пожалуй, лучше не надо, да и в чудодейственное влияние касторового масла на рост волос я тоже не особо верила. Но если несколько капель растереть в ладонях и пройтись по волосам перед мытьем, мыло не так сильно высушит волосы. А если повторить процедуру после — легче будет прочесать. Главное, не переусердствовать.

— Неси, — велела я.

А вон и столетник на окне растет.

Марья с ошалелым видом наблюдала, как я срезаю лист и, разделив пополам вдоль, выскребаю из него ложкой прозрачное содержимое, а потом добавляю в него немного все той же касторки. Как начну выбираться из дома, нужно будет купить в аптеке корень алтея, его отвар тоже можно будет смешивать с алоэ для волос. А если заварить на нем льняное семя, получится отличный гель для укладки.

«Купить». А есть ли у меня деньги? И продают ли в здешних аптеках травы — правильно собранные и правильно высушенные? Подумаю об этом потом, проблемы нужно решать по мере поступления. Попутно сделав так, чтобы Марья не решила, будто я после «нервной горячки» окончательно повредилась умом. Ладно за бабкой побежит, а если за доктором?

С волосами пришлось повозиться — правду говоря, если бы не помощь Марьи, я бы не справилась. В прошлой жизни я носила косу, но еще в школе, да и, честно говоря, у здешней Настеньки волос было раза в два больше, чем в лучшие мои годы. Промыть-то я ее еще промыла, но сушить пришлось в четыре руки, прочесывая пряди и промокая каждую по отдельности нагретым на печи полотенцем.

Через какое-то время, облаченная в валенки, душегрею поверх шерстяного платья, я пила горячий чай, дожидаясь, пока волосы досохнут хотя бы до того, как их можно будет заплести, а Марья вслух радовалась, что ее касаточка наконец за ум взялась и стала тепло одеваться.

К чаю полагалась пастила из яблок и домашние конфеты из мелкорубленных сушеных яблок, вишен и абрикосов, смешанных с медом.

Пока я чаевничала, Марья вынесла помои и подтерла пол, решительно отказавшись от моей помощи.

— Давай тогда хоть еду на завтра сготовлю, — сказала я.

— А чего ее готовить? — изумилась нянька. — Перловку вон в горшок сейчас насыплю да в печь на ночь поставлю. Утром пуховая будет. Ты уж прости меня, в городе-то, поди, к разносолам всяким привыкла.

— Как привыкла, так и отвыкну, — пожала плечами я. — Лучше покажи мне, что у нас из продуктов есть, кроме тех, что в шкафах.

В шкафах был привычный мне набор — крупы и мука в холщовых мешочках, жестянки с чаем и кофе, половина капустного кочана, уже слегка подвядшего, пара морковок, корзинка с десятком яиц. Но ни мяса, ни птицы, ни колбас — однако где-то же Марья взяла курицу, из которой сварила «хлебово».

— Хватит тебе одной по хозяйству хлопотать.

Нянька изумленно моргнула.

— Как же ты переменилась после болезни!

— Переменилась, — согласилась я. — Сама же говоришь, пора за ум взяться.

5.1

Как бы я ни старалась, прежней Настенькой мне не стать, а расстраивать старую няньку не хотелось. Так пусть лучше верит в потерю памяти и в то, что касаточка ее, побывав на пороге смерти, одумалась и решила переменить свою жизнь.

— Ох, не знаю, как молиться, чтобы надолго, — вздохнула она.

Я промолчала.

Спрятав волосы под выданный Марьей шерстяной платок, я вслед за ней спустилась в люк, обнаружившийся в дальнем углу кухни. Внизу оказался подпол, глубокий и просторный, настоящий склад. Стены обложены камнем, вдоль них выстроились стеллажи. На полках стояли банки, только не под жестяными закатанными крышками, как в доме моей мамы, а обвязанные пергаментом. Я взяла одну в руки, покрутила. Содержимое выглядело густым, темным, так что и цвета толком не разглядеть. То ли потому, что свечка в руках Марьи едва рассеивала мрак, то ли варенье и в самом деле было переварено.

— Матушка еще твоя готовила, — неправильно истолковала мое любопытство Марья. — Секрет у нее был: перед тем как завязывать, положи промокашку, пропитанную ромом. До сих пор, видишь, стоит, ничего не делается.

Может, дело вовсе не в промокашке, а в избытке сахара и переваренном варенье? Если так, толку от него мало — и вкус не тот, и пользы никакой. Разве что вынуть ягоды и просушить, превратив в цукаты, а сироп пустить на вино. Или поставить бражку да перегнать потом? Впрочем, не буду торопиться с выводами, может, на вкус это варенье вполне ничего и, хоть и чересчур густое, сгодится на начинку для пирожков. Я вернула банку на место и продолжала оглядываться. На следующем стеллаже стояли глиняные горшки, закрытые тем же пергаментом, только теперь лоснящимся от жира.

— А это мясо, в сале вываренное, — подсказала Марья.

Местный аналог тушенки?

— Тоже матушка варила? — спросила я.

— Нет, это я.  По осени борова зарезали да мяса наварили.

— Выходит, оно твое?

— Как это мое? Ваше! Поросенка-то я купила на деньги, что за сушеные яблоки в городе выручила. А яблоки — из вашего сада!

Кажется, это чересчур запутанно для моих еще не до конца выздоровевших мозгов. Я принюхалась к горшку: вони прогорклого жира или испорченного мяса не чувствовалось. Вот разве что специй чересчур много, аж чихнуть хочется. Ничего, с картошкой — пусть и дряблой и проросшей, как лежала в ящике на полу, — стушить сгодится. Или как основа для супа. А без термообработки домашнюю тушенку есть нельзя, и Марье надо будет запретить. Ботулизм — страшная штука, в мое время в мясные консервы и колбасы добавляют нитратную соль, чтобы палочка не размножалась, а здесь — не уверена… Хорошо хоть, во время варки токсин разрушается.

Кроме варений и тушенки в подполе стояла бочка, источавшая аромат соленых огурцов, и еще одна, где над крышкой, придавленной камнем, виднелся рассол с запахом квашеной капусты.

— А вон там — яблочки моченые, — указала Марья. — Много в этом году было яблочек, не знала, куда девать. Завтра тесто поставлю да пирог с ними испеку. Погреб я проверила, не соврал твой аспид, — продолжала она, выбираясь вслед за мной из подпола. — Мясо на ледник сложил. Сказал, из имения своей матушки привез, соседка она нам.

Оставил продукты, чтобы успокоить совесть, и укатил. Завтра непременно нужно добраться до погреба, сама все осмотрю, пересчитаю и прикину, надолго ли хватит.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, но мы и без него бы с тобой прожили. В кладовке мешок муки еще есть и ячменя, овес, курочки опять же… Не горюй, касаточка.

Да я и не собиралась горевать. Неудобно только на шее у старухи сидеть, но это ненадолго, дайте только разобраться в хозяйстве. К слову…

— Месяц какой сейчас? — Вспомнив, что местное название месяца мне мало что скажет, я тут же поправила себя: — Весна скоро? Когда на рассаду пора будет сеять? Грядки готовить?

Кажется, я сегодня все же доведу бедную бабку до сердечного приступа. Она даже за грудь схватилась.

— Ты сама, что ли, в земле собралась ковыряться? Придумала тоже!

Я приготовилась слушать причитания, что все равно ничего не выйдет, но у няньки мысли были о другом.

— Ручки испортишь, личико почернеет. Кто ж на тебя, такую страшную, глянет?

— Да хоть бы и никто не глянул! Сходила замуж один раз — и хватит! Сама проживу! А ты мне мешать или помогать будешь?

— Да как же это можно, будто мужичке! Ладно бы цветочки вознамерилась сажать!

— А какая разница? — не поняла я.

— Цветочки можно, — упрямо поджала губы она. — Цветочки — они для красоты и изящества. А грядки — это для желудка, это не для барышни занятие, а для мужички.

Я заставила себя медленно выдохнуть. Пожалуй, говорить, что я и есть «мужичка», то есть крестьянка, не стоило. Значит, надо попробовать по-другому.

— Хорошо, — сказала я. Марья озадаченно посмотрела на меня, кажется, изумленная такой быстрой победой, а я продолжала: — Ты права, не барское это дело — еду себе выращивать. Руки испорчу, веснушки вылезут, похудею, почернею…