Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 8

Что ж, читать я умею, и это уже невероятный подарок судьбы. Правда, писать не задумываясь вряд ли получится. Придется все же найти азбуку, и еще хорошо бы прописи. Но это потом. Сколько уже накопилось этого «потом!»

Но все же до чего обширная подборка журналов была у Настенькиной маменьки. Кроме все тех же «Трудов» за добрые два десятка лет — «Сельское хозяйство», «Вестник садоводства, плодоводства и огородничества» и даже — кто знает зачем! — «Рыболов-охотник».

— Папенька увлекался охотой? — спросила я.

— Картами ваш папенька увлекался, — махнула рукой Марья.

— Географическими?

— Еограф… Придумают же слова, — проворчала она. — Игральными. Грех о покойнике дурно говорить. Добрый он был барин, понимающий. Да только после того, как матушка ваша померла, хозяйство все в упадок пришло.

А потом «аспид» его застрелил? Нет, Марья сказала: «Почитай, своими руками застрелил». Я открыла было рот расспросить об этом, но нянька опять утирала глаза передником, и я решила ее пока не тревожить. Все узнаю в свое время. Снова оглядела будуар, больше похожий на кабинет. На стуле в дальнем углу сиротливо покоился один номер «Дамского журнала».

— Какой сейчас год? — полюбопытствовала я. Не то чтобы меня сильно интересовала мода, но все же…

— Семь тысяч триста двадцатый от сотворения мира.

Выходит, дамский журнал устарел на пять лет. А остальные? Я перебрала стопки на столе, не обращая внимания на недоумение Марьи. Да, самые новые датированы семь тысяч триста пятнадцатым годом. Видимо, в том году хозяйка дома и скончалась.

Я отложила в сторону «Вестник воспитания». Интересная все же была мама у Настеньки. Жаль, не довелось познакомиться — думаю, мы бы с ней нашли общий язык. Я прогнала мысли о чужих покойных родственниках и последовала за нянькой в соседнюю комнату.

Спальни у супругов были раздельные. Хозяйки — соседствовала с будуаром. Хозяина — в другом крыле дома, рядом с его кабинетом. Здесь, как и в будуаре, стоял письменный стол. Но ни книг, ни журналов, ничего кроме плоского ящика. Я потянулась к нему, но Марья торопливо схватила ящик прежде чем я успела за него взяться.

— Нечего тебе даже касаться этой гадости! Кабы не барина это была вещь, выбросила бы!

— Вот и положи чужое! — возмутилась я. — И хватит причинять мне добро, сама разберусь, чего касаться!

Она поджала губы, но положила ящик на стол. Я открыла его, ожидая увидеть как минимум непристойные картинки. Но на черном сукне лежала пара пистолетов.

Пистолеты! Здесь есть пистолеты, значит, я не останусь беззащитной!

Вот только выглядели они как на картинках про старинные дуэли. Изогнутая рукоять с гравированными накладками, длинный ствол. Все, что я знала про такое оружие, — что его заряжали через дуло. Вот эта металлическая палка, лежащая в отдельном углублении, наверное, шомпол. Шарики в коробке, должно быть, пули. А зачем молоток? И сколько сыпать пороха?

Разочарованно вздохнув, я вернула ящик на стол. Не к Виктору же, в самом деле, на поклон идти! Марья-то мне точно в этом не помощница.

— Как ты вообще можешь такую дрянь в руках держать! Она батюшку твоего убила!

— Вот эти самые пистолеты?

— Тот урядник забрал, сказал, для следствия, — поджала губы нянька.

Тогда это вовсе никакая не гадость, а очень даже полезная вещь. Только надо разобраться, как с ним обходиться.

Я подошла к книжному шкафу у стены, но названия на корешках мне ничего не сказали. «Автобиография блохи» — вот о чем это может быть, спрашивается? Не сдержав любопытства, я раскрыла эту книгу и тут же захлопнула, пока нянюшка не заглянула мне через плечо да не сожгла этакое непотребство в печке. Просмотрела корешки других томов и не нашла никаких наставлений для детей и юношества, никаких кратких справочников. Да и вообще книг было куда меньше, чем в будуаре.

В соседней комнате, «маленькой гостиной», их не было вообще, зато половину ее занимал стол, покрытый зеленым сукном. Потертым и засаленным. Была в доме и «большая гостиная». Она обнаружилась в мезонине, куда вела лестница из центра дома. Это было единственное помещение наверху. Судя по чехлам на диване и пуфиках и занавешенным зеркалам, большую гостиную открывали только по торжественным случаям.

Моя комната на первом этаже оказалась детской, с ней соседствовала классная комната. Ближе к парадному входу находились две комнаты для гостей.

Несмотря на относительную скромность размеров, дом выглядел просторным. Просторным и запущенным. Марья одна явно не справлялась с ним, и предпочла просто запереть ненужные комнаты. Обжитой и чистой казалось только кухня, в которой Марья и спала на большом сундуке. Чистой, но не слишком обжитой — гостевая комната, в которой, похоже, недавно жил Виктор, и детская, точнее, теперь моя комната, и них стоял лютый холод.

Похоже, после смерти хозяйки домом никто не занимался. Ничего. Теперь я им займусь.

6.2

Для начала — переселиться в спальню хозяйки. Мне понадобится кабинет, ведь там просто кладезь знаний об этом мире! Будуар и спальня отапливались одной печью в стене, разделявшей эти комнаты. Поэтому отапливать отдельно детскую и отдельно кабинет — только лишние дрова переводить.

Марья, услышав, что я желаю занять маменькину спальню, спорить для разнообразия не стала. Может, решила, что у ее касаточки совсем плохо с головой, а может, поняла, что бесполезно.

— Только прости уж, Настенька, сундуки твои я сюда не перенесу. Ты уж возьми пока что надо да сложи вон хоть в комод. А я печку растоплю, постель тебе застелю да грелку принесу — печка-то когда еще прогреет! — Она протянула мне связку ключей.

Но я поспешила не в спальню, а в кабинет хозяина дома. Надо спрятать пистолеты, пока Марья снова не надумает причинить касаточке добро и сама не перепрячет «эту гадость». Я перенесла ящик в будуар и сунула его под стопку журналов. Пользуясь тем, что нянька не видит, раскрыла бумажник. Банкноты оказались раза в три больше привычных мне. На каждой из десяти красовалась надпись «ассигнационная купюра в десять отрубов». В кошельке же обнаружилось еще двадцать пять серебряных отрубов и несколько горстей медных монет номиналом от одной до десяти змеек. Много это или мало? Вот взять, скажем, рубль — в мое время на него разве что коробок спичек можно купить, но в детстве, я помнила, бутылка подсолнечного масла стоила меньше.

Спросить Марью или попытаться понять самой? Я раскрыла толстую пухлую тетрадь, лежавшую в центре стола. На миг замерла, испугавшись, что не смогу разобрать рукописный почерк, но Настенькина мама писала красиво и ровно. Повезло. Еще больше повезло угадать, что тетрадь эта служила для хозяйственных записей. «Продано купцу Тимофееву две дюжины живых гусей на четырнадцать отрубов и четыре змейки». «Куплено полпуда мыла хозяйственного на восемь отрубов и четверть пуда мыла душистого на семнадцать отрубов и пятьдесят змеек». Выходило, что на свои деньги — если сосчитать и медь — я могу купить аж полсотни гусей, около пятнадцати килограммов туалетного мыла и всего лишь пять бутылок «вина игристого особо прозрачного» — либо упиться тридцатью бутылками «вина красного». Я спрятала бумажник за книги и вернулась в спальню.

Пока я разбиралась с местной валютой, Марья перестелила мне постель и сунула в нее грелку — чугунную сковородку с крышкой и длинной ручкой. Да уж, такую на ночь под бок не положишь. Я подошла к окну, поскребла ногтем наледь по краю стекла. Удивительно, как всего лишь за пять лет после смерти хозяйки дом превратился в настоящую развалюху. Топи не топи печку, грей не грей постель, а к утру все равно все выстудится. Замазка между деревянной планкой, прижимавшей стекло, и самим стеклом растрескалась и выпала, рамы кое-где перекосило. Нет, так дело не пойдет.

Марья, вернувшись, бросила на железный лист у печи охапку поленьев.

— Мне нужна ветошь, заткнуть окна, чтобы не свистели. Еще мыло и ножницы, — сказала я. — Где их можно взять? Или просто принеси, а я пока печку растоплю. Еще мне понадобится…