Прозрачный старик и слепая девушка - Ленский Владимир. Страница 14

Молодому человеку вдруг захотелось, чтобы телохранитель Фейнне улыбнулся ему в ответ на этот дружеский взгляд, но Элизахар оставался серьезным, даже немного угрюмым. Точно явился в кабачок по важному делу, а не ради того, чтобы весело провести остаток дня.

«А может быть, он действительно выполняет здесь поручение, — подумал неожиданно Ренье. — Например, изучает общество, в котором оказалась его драгоценная госпожа. Почему бы, в конце концов, и нет? Если бы у меня была слепая дочь-красавица и я отправил бы ее учиться Академию, то непременно поручил бы кому-нибудь из надежных людей приглядеться к прочим студентам. Просто для успокоения. Вдруг среди нас затесался какой-нибудь негодяй?»

И он быстро посмотрел по сторонам — в поисках предполагаемого негодяя.

После довольно долгой паузы Элизахар отозвался, адресуясь исключительно к Ренье:

— Прошу меня простить. Я действительно не должен был приходить сюда.

— Возможно, у вас имелись на то веские причины, — сказал Ренье и чуть покраснел. Ему показалось, что он выдал себя, и собеседник теперь знает все его самые секретные мысли.

— Возможно, — согласился Элизахар и прекратил диалог, отведя взгляд в сторону.

И тут лицо телохранителя странным образом изменилось: глаза его расширились, углы рта опустились. Он уставился на нечто в задымленном углу кабачка с таким видом, словно перед ним неожиданно возник окровавленный призрак.

Ренье проследил за направлением его взора, и ему тоже почудилось, будто там, в углу, копошится темная тень. Темнота сгустилась там чуть более обыкновенного, и некий образ, постепенно принимающий очертания человеческой фигуры, был различим все более отчетливо.

Элизахар заметно побледнел, и Ренье, который пристально наблюдал за ним все это время, удивился еще больше: что так испугало телохранителя? Скорее всего, то темное в углу было просто заснувшим на полу случайным путником, одним из многих, что забредали в кабачок, ничего не зная о том, каковы здешние истинные завсегдатаи. Шум голосов, стук кружек, топот ног и громовое нестройное пение пробудили его, вот он и шевелится в дыму.

Незнакомец выпрямился и встал. Теперь уже Ренье ясно видел, что это — пожилой мужчина с длинной серой бородой и очень некрасивым, гигантским носом. На миг Ренье показалось, что он может сквозь тело бродяги различать каменную кладку стены; однако когда молодой человек моргнул, иллюзия исчезла.

— Ба! — завопил один из студентов. — Да к нам знатный гость!

Прочие хищно оживились, предвкушая обычную потеху.

Элизахар перевел взгляд на кричащего, и краска стала постепенно возвращаться на лицо телохранителя, как будто он испытывал сильное облегчение от того, что бродягу видит еще кто-то, кроме него самого.

Высокий старик приблизился к столу. Однако когда он вышел на свет, никто из студентов не решился хватать его за локти и тащить к кувшину с пивом — не говоря уж о том, чтобы мучить и задавать провокационные вопросы.

Незнакомец оказался выше всех, кого Ренье когда-либо встречал в своей жизни. Его лицо, обветренное и загорелое, было почти черным, и несколько морщин, как шрамы, рассекали его. Странным показалось Ренье даже самое направление этих морщин: они не стекали с лица вертикально, как бывает обычно у худощавых стариков, но пересекали лицо по горизонтали, как бы отсекая верхнюю часть щеки от нижней.

Старик метнул быстрый, пронзительный взор на Ренье, затем на Элизахара. Узкий рот незнакомца растянулся, превращаясь в щель, плечи затряслись от беззвучного смеха. Костлявая рука высунулась из широкого рукава с обтрепанным краем, ухватила кувшин и резко опрокинула его на голову телохранителя.

Пока Элизахар тряс волосами и глупо моргал, старик постучал кувшином по столу, пробормотал несколько слов на непонятном языке и шагнул назад, в тень.

— Браво! — завопил Пиндар. — Так его!

— Дружище! — окликнул чужака Гальен, который к тому времени был уже сильно пьян. — Присаживайтесь, в самом деле, к нам! Клянусь, мы отменно вас угостим, если только вы обещаете не спорить с нами об искусстве!

Элизахар молча смотрел в ту сторону, куда отошел чудаковатый старик. Телохранитель с трудом переводил дыхание, как будто нечто сдавило ему грудь. Капли пива стекали на его лоб, попадали на губы. Элизахар машинально облизывал их, и пиво казалось ему горьким, как хина.

— Эй, вы! — Ренье возмущенно повернулся к старику. — Что вы себе позволяете?

Темнота не отвечала.

Ренье схватил Элизахара за руку.

— Кто он такой, этот старикан? Почему так поступает с вами? А вы — почему вы ему позволяете?..

Элизахар молчал.

Ренье тряхнул его за плечо.

— Вы его знаете? Кто он такой?

— Подойдите к нему, — прошептал Элизахар, обращая на Ренье странный взгляд. Не то испуганный, не то умоляющий. — Прошу вас, подойдите к нему. Попробуйте взять его за руку и привести к нам.

Ренье молча полез из-за стола, но когда он оказался в углу, никакого старика там уже не было и в помине...

— ...Вот, собственно, и все, — сообщил Ренье брату, отчаянно зевая. Он вдруг понял, что смертельно устал и хочет только одного: спать.

Но теперь уже Эмери тормошил его:

— Что значит — «все»? Так кто же, в конце концов, был этот старик?

— Не знаю.

— Тебе показалось, что Элизахар узнал его?

— Ничего мне не показалось. Давай поговорим обо всем этом завтра, хорошо?

Эмери еще несколько раз тряхнул Ренье, но безрезультатно — тот уже крепко спал.

Эмери всегда завидовал умению младшего братца засыпать быстро и при любых обстоятельствах — в шуме, на неудобной постели, после тревог и волнений. Сам Эмери редко погружался в сон вот так, сразу, подобно юному зверьку: перед тем, как утонуть в небытии, он подолгу перебирал в памяти события минувшего дня, останавливаясь то на одном, то на другом, и последним, что он обычно слышал, была тихая музыка, в которую преобразовывалась главная музыкальная тема дня.

Особенно же позавидовал Эмери своему брату наутро, когда ни свет ни заря их разбудил человек по имени Фоллон. Это был доверенный слуга и неизменный посланец их дяди, господина Адобекка.

Если говорить совсем точно, господин Адобекк приходился молодым людям не дядей, а двоюродным дедушкой. Он был младшим братом их бабки, госпожи Ронуэн.

Адобекк слыл человеком эксцентричным и вместе с тем могущественным. По слухам, много лет назад ее величество правящая королева оказала ему честь и взяла в свою постель. Королева неизменно окружала себя фаворитами, однако о том, кто на самом деле является ее любовником — и наличествуют ли таковые в действительности или же все разговоры о пылкой страстности ее величества не имеют под собой основания, — этого не знал никто. Те, кто, возможно, побывал в ее объятиях, упорно молчали.

Сейчас господин Адобекк служил королевской семье в качестве главного конюшего. Много веков эта придворная должность оставалась сугубо мирной; однако в случае войны именно главный королевский конюший должен будет возглавить гвардию и заменить королеву на поле боя в качестве полководца.

В родовом замке своей семьи господин Адобекк появлялся довольно редко, хотя о нем почти постоянно велись разговоры. Вообще дядя Адобекк был персоной загадочной и всегда живо волновал воображение братьев. Родственник, занимающий столь важный пост при дворе, представлялся им чем-то вроде персонального божества, принадлежащего семье.

Сам замок считался собственностью госпожи Ронуэн, бабушки. После ее смерти он перейдет к Эмери (о будущем Ренье никогда не говорили с такой определенностью, хотя бастард не сомневался в том, что семья не позволит ему пропасть и позаботится о нем так же тщательно, как и о законном отпрыске). Господин Адобекк владел несколькими деревнями. Всеми делами на землях Адобекка ворочали управляющие. Адобекк не сомневался в том, что эти наемные господа — сущие жулики; однако приехать в деревни и разобраться самолично, что там и к чему, дядюшке было недосуг.