Прозрачный старик и слепая девушка - Ленский Владимир. Страница 89

— Но если искусство должно быть чистым, — осмелев, заговорила Аббана, — то какой смысл в мятых кружках, в старом, разваливающемся здании?

— О, — застонал Софир, — только не произносите слова «ремонт»! Это меня убьет!

Аббана засмеялась, но больше никто не улыбнулся.

— Эстетизм гораздо глубже, чем выкрашенные стены и новая посуда, — заговорила, перегибаясь через стол, женщина в темно-фиолетовом. Ее волосы также были выкрашены в этот цвет, а лицо было очень бледным, хотя никакой пудры Аббана не заметила. Должно быть, у нее от природы такая кожа.

— В каком смысле? — храбро спросила Аббана.

— Красиво то, что обладает стилем, — сказала женщина. — То, чему можно дать название.

— Например, дубина, — сказал Гальен.

Сидевшая рядом с ним девушка удивленно подняла тонкие брови, а Софир через весь стол заметил Лебовере:

— Это то, о чем я тебе говорил.

«О чем? — подумала Аббана. — О чем он говорил Лебовере? Не о дубине же!»

— Дубина, несомненно, обладает стилем, — согласился Лебовера, совершенно явно желая быть справедливым. — Хотя предпочтительнее был бы стиль журавля.

— Чайки! — крикнула женщина в фиолетовом. И очень похоже передразнила эту птицу.

— Ой, ну нет, нет, — сказал Софир. — Невозможно!

— Почему? — спросила Аббана, делая вид, что понимает, о чем идет речь.

— Хотя бы потому, что в этом заключена агрессия, — объяснил Софир.

А женщина в фиолетовом добавила:

— Тревога обладает резко, выраженной красотой. Кроме того, в тревоге всегда есть нечто сексуальное.

— Я знал женщину, которая возбуждалась только в тех случаях, если куда-то торопилась и опаздывала, — сказал зеленоглазый молодой человек в красном тюрбане. — Особенно если ей грозило наказание.

— Это я ее открыл! — закричал Лебовера, грозя ему пальцем. — Сознайся, Рессан!

Рессан покачал тюрбаном.

— Ты велик, Лебовера, — молвил он.

— Расскажите про нее, — попросила Аббана.

Рессан перевел на новую гостью взгляд ярко-зеленых глаз и несколько минут рассматривал ее. Аббана почти пожалела о том, что обратила на себя его внимание. Взгляд был тяжелый, покровительственный. Сперва Аббане захотелось спрятаться от этого человека, несколько мгновений спустя она уже мечтала угодить ему, а под конец ее охватила тревога и вместе с тем — почти непреодолимое влечение.

— Просто служанка в таверне у Лебоверы, — сказал наконец Рессан. — Если ей давали несколько поручений сразу, она принималась краснеть, бледнеть, ронять подносы.

— Я нарочно загружал ее работой, — сказал Лебовера. — А по вечерам, разогнав посетителей, приходил к ней в каморку и срывал с нее одежду. Клянусь вам, она рычала от счастья!

Рессан сделал скромное лицо.

— А, он что-то знает! — закричала соседка Гальена. Она повела плечами, и ее острая грудь под прозрачным платьем шевельнулась. Гальен машинально провел ладонью по ее соскам, и девушка восприняла это как нечто обыденное.

— Может быть, я что-то и знаю, — сказал Рессан, — но не скажу. Я передумал.

— Итак, мы установили, что опасность содержит в себе сильный элемент сексуальности, — сказала женщина в фиолетовом. — Так что вернемся к чайке.

— Я против чаек! — объявил Софир и сунул за щеку сладкую булочку.

— Притягательна перемена ролей, — добавила соседка Гальена. — Мужчина в подчинении у женщины безумно сексуален. Женщина в мужском костюме — тоже.

— Поиск новой сексуальности ни к чему не приведет, — сказал Лебовера. — Это не есть концепция.

— Поиск старой сексуальности — это вообще тупик, — объявил Софир, жуя, и потупился.

— Ой, фу, фу, фу! — воскликнула женщина в фиолетовом. — Ты бываешь отвратителен, Софир!

— Ты тоже, — сказал Софир, глядя ей прямо в глаза.

Она взяла с блюда маслину и запустила ему в голову. Он с легкостью уклонился и укоризненно надул губы.

— Дорогая, как ты можешь! У тебя красивая задница, но все имеет предел.

— Ладно, хватит, — объявил Лебовера спокойным тоном, и спорщики тотчас послушно затихли.

Гальен сказал в наступившем молчании:

— По-моему, нет ничего привлекательнее полуодетой красивой девушки.

Несколько человек немедленно сморщили носы, а Лебовера сказал:

— Если уж на то пошло, то эстетизм присутствует и в безобразном. В жировых складках, например. Если умело их подать.

— На блюде, — сказал Гальен. Он вдруг ощутил, как в нем растет раздражение. Он решительно не понимал, о чем здесь разговаривают. Аббана тоже этого не понимала, однако довольно ловко притворялась и вставляла удачные замечания.

Лебовера рассматривал Гальена, о чем-то размышляя, потом проговорил:

— Полуобнаженная красавица хороша только при условии открытого влечения. Определенного мужчины к определенной женщине. А мы сейчас не говорим о непосредственном влечении. Скорее, об обстановке, где присутствует плотская страсть, где она растворена в воздухе, но не реализована. И, более того, реализована быть не может. А для этого нужны куда более тонкие намеки.

— Кстати, мы — суровые прагматики, — объявил Рессан. — Любую новую идею Лебовера немедленно крошит в суп. Он ведь харчевник!

Все рассмеялись.

Лебовера поднял руку и потянул за разлохмаченную веревку. За стеной зазвучал надтреснувший колокол, и спустя несколько минут в общий зал вбежали мальчик лет четырнадцати и две девушки. На них была простая холстинковая одежда, ноги в плетеных сандалиях, волосы перевязаны множеством пестрых лент. Лебовера крикнул им:

— Вина с водой! С выходом!

Они исчезли и почти тотчас вернулись с кувшинами на подносах. Мальчик поставил поднос себе на голову, а девушки удерживали свою ношу на вытянутых руках. Поднявшись на пальцы ног, они медленно кружились, то расходясь в стороны, то сближаясь. Аббана заметила, что они старательно следили за тем, чтобы ленты в их волосах развевались, но не переплетались.

Наконец Лебовера гулко хлопнул в ладоши. Танец прекратился.

— Сегодня лучше, — объявил он. — Набег на сладости в кладовке разрешен. Только не лютуйте.

— У них слишком усердное выражение лица, — сказал Софир. — Как будто они грузят дрова на телегу.

— Все приходит с опытом, — примирительно заметил Лебовера.

Прислужники поставили кувшины на стол перед пирующими и убежали — несомненно, поедать разрешенные сладости.

Женщина в фиолетовом встретилась глазами с Аббаной, приветливо улыбнулась ей и проговорила:

— Лебовера подбирает на улице подростков и берет себе в услужение. Если они на что-то годятся, учит их.

— А если нет? — поинтересовалась Аббана.

— По-разному, — вмешался Лебовера, который слышал этот разговор. — Самых бездарных отправляю обратно на улицу. Безнадежных, но симпатичных сплавляю замуж.

— И мальчиков тоже? — сладким тоном осведомился Софир.

— Тебе-то грех жаловаться, — язвительно сказала ему женщина в фиолетовом.

Софир хлопнул ресницами и растянул губы в невинной улыбке.

— А кто жалуется? — осведомился он. — Только не я.

— Главное — не бояться сделать ошибку, — продолжал Лебовера невозмутимо. — От человека всегда можно избавиться, если он окажется в твоей жизни лишним.

— Мне это никогда не удавалось, — возразил Рессан.

— А ты их режь, — предложил Софир. — Это же так просто.

— Кому как, — сказал Рессан. — У меня слишком доброе сердце. Иначе половина моих знакомых уже лежала бы на кладбище и смотрела бы в чистое небо мирными глазницами.

— Я поняла, — сказала Аббана. — А что происходит с теми, у кого все-таки обнаруживаются нужные вам таланты?

— Эти становятся моими друзьями, — ответил Лебовера просто. — На долгие годы. Я вам еще не рассказывал, дорогая?

— О чем? — спросила Аббана. — Вы мне о многом рассказывали...

— «Девичью» версию? — осведомился Софир себе под нос. И засмеялся чему-то.

— О контракте, — сказал Лебовера и возвысил голос. — Я забыл рассказать им главное! О контракте!

Все зашумели, принялись наливать себе вино, грохоча посудой. Один из гостей снял со стены старенькую костяную арфу, провел пальцами по расстроенным струнам и заиграл тихую мелодию. И от того, что инструмент чуть фальшивил, музыка получалась невероятно трогательной. Она как будто долетала из далеких, навсегда ушедших лет, и щекотала душу болезненной печалью по местам, людям и событиям, которым не суждено свершиться.