Чосон. Последняя династия Кореи - Ен Су Пак. Страница 16

ГЛАВА 10

Ли Юн, тиран, не удостоившийся храмового имени

Начало правления Ли Юна, более известного как Ёнсан-гун [75], было благоприятным и не обещало никаких потрясений. Взойдя на престол в начале 1495 года, когда ему было восемнадцать лет, Ёнсан-гун показал себя достойным сыном своего отца – первые годы он правил разумно и никто не мог предположить, что очень скоро дела в государстве пойдут наперекосяк. Ван укреплял сухопутные и морские границы страны, проводил некоторые реформы, повышал боеспособность своей армии… Все бы и хорошо, но конфуцианцы, которых вернул в государственный аппарат ван Сонджон, всячески пытались ограничивать власть правителя.

С этической точки зрения, конфуцианство можно считать идеальной философской системой, в которой правильным является только правильное. Но с политической точки зрения, конфуцианство, которое служит укреплению центральной власти, вступает в конфликт с абсолютизмом, а именно эта форма правления импонировала большинству чосонских ванов.

Первым проявлением тирании Ёнсан-гуна стали события, получившие название Первой чистки литераторов [76] 1498 года. Двум придворным историкам – Ким Ильсону, принадлежавшему к фракции сарим, и Ли Гыктону из числа «заслуженных сановников»-хунгупха, было поручено составление хроники правления вана Сонджона для «Подлинных записей правления династии Чосон». Ким Ильсон включил в хронику текст, написанный его покойным учителем Ким Чжончжиком, видным конфуцианским философом. В этом фрагменте Ким Чжончжик выражал скорбь по поводу гибели чуского правителя И-ди [77] от рук военачальника Сян Юя, именовавшего себя «Верховным правителем Западного Чу». История более чем полуторатысячелетней давности намекала на переворот, устроенный ваном Седжо, и являлась завуалированным выражением сочувствия к несчастному вану Танджону. Но поскольку Ёнсан-гун был правнуком Седжо, подобное сочувствие выглядело как государственная измена.

Ли Гыктон донес о поступке Ким Ильсона правителю, который пришел в ярость и устроил настоящее истребление придворных сарим. Труп главного «изменника» Ким Чжончжика был выкопан из земли и обезглавлен. Ким Ильсон и еще четверо видных сарим были преданы казни, около двадцати человек отправились в ссылку. То было не наказание виновных, а жестокая расправа над сановниками-сарим, главной причиной которой была неприязнь вана к «ученым болтунам», пытавшимся ограничивать его власть.

Но по любому поводу всегда существует несколько мнений, или хотя бы два. Наряду с теми, кто считает, что у Ёнсан-гуна имелись явные проблемы с психикой, есть историки, оправдывающие поведение вана тем, что у него не было другого выхода, кроме как принять вызов, брошенный конфуцианцами. Если бы выходка Ким Ильсона сошла бы ему с рук, то в следующий раз коварные сарим выкинули бы фортель похуже…

Говоря о казненных за государственную измену, нужно помнить, что казни, кроме обвиняемых, также подлежали все их родственники мужского пола старше семи лет, а женщины обращались в ноби. Поэтому если упоминается о пяти казненных, то на самом деле число погибших было гораздо больше. Можно умножить это число как минимум на шесть, и вы не ошибетесь.

Подобно вану Седжо, Ёнсан-гун демонстрировал показное расположение к буддистам для того, чтобы сильнее уязвить и унизить конфуцианцев. Однако это расположение не помешало ему впоследствии превратить буддийский храм Вонгакса в место увеселения, где ван устраивал попойки в кругу своих наложниц. Кроме того, в здании конфуцианской академии Сонгюнгван (Тхэкак) ван тоже развлекался с наложницами, давая понять, что лучшего предназначения для этого помещения найти невозможно. Правда, превращение академии в вертеп произошло после Второй чистки литераторов, состоявшейся в 1504 году.

Второе гонение на ученых было вызвано сугубо личными мотивами. Удивительно, но до 1504 года Ёнсан-гун считал своей родной матерью Чонхён-ванху (поразительно, что от него так долго скрывали правду!). Правда была преподнесена ему доверенным сановником Лим Сахоном вместе с испачканной кровью одеждой госпожи Юн, которая была надета на ней в момент смерти. Перед кончиной несчастную женщину вырвало кровью, и она попросила передать свою одежду сыну, явно надеясь на то, что он отомстит за нее.

Ёнсан-гун отомстил за гибель своей матери, не делая различий между виновными и невиновными. Одних он обвинял в том, что они способствовали ее смерти, а других – в том, что не воспрепятствовали этому. Около сорока высших сановников были казнены, причем на сей раз головы слетали и у сарим, и у хунгупха, а те, кого отправляли в ссылку, считали себя счастливчиками. Свою бабку Инсун-ванху Ёнсан-гун в ярости толкнул так сильно, что та вскоре скончалась. Кроме того, Ёнсан-гун лично забил до смерти двух наложниц покойного вана Сонджона, якобы повинных в гибели госпожи Юн, и приказал убить их детей. Хан Мёнхо тоже не избежал кары – его тело было выкопано и обезглавлено…

Если первую чистку еще можно было объяснить практическими соображениями укрепления собственной власти, то вторая была сущим безумием. Если уж на то пошло, то в гибели госпожи Юн можно было обвинять пятерых человек: вана Сонджона, Чонхи-ванху, Ансун-ванху, Инсун-ванху и Хан Мёнхо. Решение о казни низложенной ванби принималось на самом верху, сановников просто вынудили вынести смертный приговор. Как говорится, «если выше по течению вода чиста, то и ниже по течению она тоже будет чистой» [78].

Согласно альтернативной версии, Ёнсан-гун узнал правду о своей матери, заглянув в черновые записи историографов, касавшиеся правления Сонджона, а уже после этого Лим Сахон рассказал вану то, что не вошло в анналы. Но, как говорится, «неважно, где бегала курица, важно, что она снесла яйцо» – так или иначе, Ёнсан-гун узнал то, что лучше бы ему было не знать и в результате произошло то, чего хотелось бы избежать.

Многие пострадали, но некоторые извлеки пользу из происходящего – Лим Сахон и его сподвижники получили повышения в должностях и другие награды. Но, как несложно догадаться, государственный аппарат в результате двух чисток был существенно ослаблен. К тому же, ван истреблял не только сановников, но и целые государственные учреждения, такие как Ведомство специальных советников или Управление цензоров.

Управление цензоров было одним из самых важных ведомств. Входившие в него пятеро цензоров были единственными подданными, имевшими право и даже обязанность указывать правителю на его ошибки. Они проверяли все указы вана на предмет соответствия законам и традициям, предоставляли вану доклады с оценкой политической ситуации в государстве и, заодно, присматривали за высшими сановниками. Но Ёнсан-гун решил, что может обойтись без столь ценных помощников, точнее – без самонадеянных невежд, рискующих оценивать действия своего правителя.

В «воспитательных» целях Ёнсан-гун приказал главам ведомств носить на груди таблички со следующей надписью: «Рот – это дверь, приносящая несчастье, язык – это меч, отрубающий голову. Тело будет пребывать в благоденствии до тех пор, пока его рот закрыт, а язык скрыт глубоко внутри». Много ли толку от помощников, руководствующихся подобным правилом? Ёнсан-гун не понимал, что, унижая своих ближайших помощников, он унижает себя самого.

С народом Ёнсан-гун считался еще меньше, чем с сановниками. Чтобы иметь под боком охотничьи угодья, он приказал снести один из столичных районов, в котором проживало около двадцати тысяч человек. Людей переселили в другие места, но все равно это вызвало большое недовольство. Да и вообще жестокий и непредсказуемый в поступках ван не пользовался особой любовью у подданных. В столице часто появлялись надписи и плакаты с оскорблениями в адрес Ёнсан-гуна. Знаете, как ван решил эту проблему? Он запретил использование хангыля под страхом смертной казни для ослушника и трех поколений его родственников мужского пола!