Работа над ошибками - Леонов Василий Севостьянович. Страница 6

А потом пошла борьба. Было видно, что Кебич поначалу проигрывал Лукашенко. Мне пришлось бросить все на собственном округе и начать заниматься округом Кебича. Ведь именно я предложил выдвинуть его – так нельзя же было теперь просто «кинуть» человека.

В результате мне не удалось побывать даже в половине хозяйств собственного округа, даже не все районы посетил как кандидат. А в это время из ЦК КПСС шли установки: перемолоть партократов, которые, дескать, сдерживают перестройку и мешают развиваться демократии. Я не преувеличиваю. Когда однажды нас собрали в Москву на пленум, в один день по всей стране прокатились митинги против обкомов. Никто меня не убедит в том, что это происходило стихийно, без координации.

На Лукашенко в предвыборной борьбе давили, он в свою очередь давил на Кебича. Тогда впервые проявилось то, что потом назвали «черным пиаром». Лукашенко кричал о зажравшихся партократах, о машинах, пайках, резиденциях для отдыха. Не сомневаюсь, что у Лукашенко и быть не могло никаких сведений о том, что Кебич ведет себя как-нибудь аморально. Он тогда уже удачно оседлал конька, который впоследствии и вывез его на самые верха.

Кебич же у Лукашенко выиграл честно. В этом никто не сомневается. В комиссии тогда – не то, что сейчас – входили разные люди, в том числе и те, кто уже зарекомендовал себя оппозиционными настроениями. Разница была два процента. И те же два процента я проиграл на своем округе Головневу – человеку, которого еще недавно сняли с должности директора совхоза за развал работы. Я ведь не мог, в отличие от Головнева, безответственно обещать, что все после выборов будет по дешевке, все появится на прилавках и так далее.

После проигрыша я сам поставил вопрос о своей отставке. Но мне сказали в ЦК КПБ: «Нет! Дудки!» Я не спорил с Ефремом Соколовым, тогдашним первым секретарем ЦК КПБ. Он ведь хорошо понимал, куда все идет.

А с Лукашенко я попытался тогда решить дело миром. Он много кого поливал во время кампании грязью, и его поливали. В результате в суде лежали иски, в которых Лукашенко выступал то истцом, то ответчиком. Проезжая мимо усадьбы совхоза «Городец», я заехал к нему. У Лукашенко сидел Гуляев. Я извинился за всех партийных работников, кто допускал по отношению к нему как кандидату в депутаты несправедливость, и выразил надежду, что на этом конфликты будут исчерпаны, чтобы люди по судам не таскались. На том и порешили.

В 1990 году мы оба прошли в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва. Я говорил тогда Евсею Корнееву: «Ты у Лукашенко не выиграешь, не иди туда». Он меня не послушался и проиграл. А я пошел по тому же Костюковичскому району, в котором проиграл выборы в народные депутаты СССР. Прошел год, стало видно, что обещания народных депутатов СССР так и остались обещаниями. И я встречался с теми же людьми, что и год назад. Собрания шли совсем иначе, люди протрезвели.

Я оказался единственным первым секретарем обкома, избранным в республиканский парламент. Накануне первой сессии прошел пленум ЦК КПБ, на котором рекомендовали на пост председателя Верховного Совета БССР Николая Ивановича Дементея. Некоторые меня потом спрашивали: «А почему же не выдвинули тебя?» А меня и не могли выдвинуть. У первого секретаря Могилевского обкома была репутация партийного неформала. Кроме того, в связи с преодолением последствий чернобыльской аварии у меня были капитально «испорчены» отношения со многими руководителями в партийных и советских органах республики и союзного центра. Мне предложили выступить, я поддержал Дементея, которого знал как очень порядочного человека.

Когда голосование уже в Верховном Совете по кандидатуре Дементея зашло в тупик, и его не выбрали с первого захода, ко мне подошли представители Могилевской и Минской областей. Они предложили мне выдвигаться: наши области тебя поддержат, а остальных мы сагитируем. Я отказался. Я не видел себя спикером. И вообще, как это ни странно, не примерял себя никогда ни к одному руководящему креслу. А в тот раз мне было бы просто неудобно по-человечески глядеть в глаза Николаю Ивановичу – после того, как публично выразил ему поддержку.

В октябре 1990 года я принял твердое решение уйти с партийной работы. ЦК далеко, ему ни тепло, ни холодно, а ты каждый день общаешься с людьми, выслушиваешь, что они говорят, сам видишь, как наступает хаос, развал, а ты ничего изменить не можешь… Кроме того, нас заставляли сидеть в двух креслах одновременно – председателя областного совета депутатов и первого секретаря обкома. А на двух креслах не усидишь. К чему две должности? И Соколову сказал: или я останусь в обкоме, или уйду в облсовет, но за два портфеля держаться не буду.

Ефрем Евсеевич знал о моих хороших отношениях с секретарем ЦК КПСС Валентином Фалиным. Он попросил Фалина помочь уговорить меня посидеть на двух стульях. Но Фалин не то, что не помог, а решительно поддержал мою позицию.

На партконференции вопрос этот встал ребром: эта конструкция скоро лопнет, или я остаюсь в обкоме, или ухожу в облсовет. В результате споров демократическим способом – мнением большинства – Леонова отправили работать председателем областного совета депутатов. Генрих Яскевич, первый секретарь Горецкого райкома, которого агитировали и я, и многие другие, категорически отказался уходить из района на должность первого секретаря обкома. В результате первым секретарем обкома избрали Вадима Попова.

В областном совете тоже было двоевластие. С одной стороны я как руководитель законодательной ветви областной власти, с другой – Николай Гринев, руководитель областного исполнительного комитета. Через полгода, как я и предполагал, было принято решение о слиянии этих двух постов. Прошло одно голосование, потом второе – ни один не набирает большинства голосов: ни я, ни Гринев. Тогда я встал, поблагодарил всех за плодотворную работу и снял свою кандидатуру. Это для меня были за полтора года уже шестые тайные выборы, если считать также выборы на партийные съезды, проходившие уже тайно. Накопилась усталость. Окрепло убеждение в бесперспективности политики Горбачева, в надвигающемся хаосе, в котором ничего в ближайшие годы сделать невозможно.

Многие уважаемые политологи, ученые, политики непоследовательность, половинчатость действий, даже противоречивость в оценках и суждениях Михаила Сергеевича склонны объяснять какой-то (явно надуманной) необходимостью маневра или уступок всесильной номенклатуре, которая якобы не поддерживала новации Горбачева и оказывала сопротивление «линии Генсека».

Утверждаю, что применительно к Беларуси это «сопротивление» – чистейшая фантазия. Не могу столь категорично утверждать о других республиках. Да, в некоторых из них процветала коррупция и т. п. явления, но чинопочитание, беспрекословность повиновения «верхам» в КПСС «вогнал» еще Иосиф Виссарионович. Вспомните «выборы» Черненко на пост Генсека. Найдись в зале 2–3 непослушных и … был бы другой Генсек. Если в БССР в 37–38 г.г. из 100 секретарей райкомов уцелели только 3 (и то случайно), то это не могло не укрепить послушание. Полномочия у Генсека были действительно царскими. Более того, не малая часть номенклатуры понимала необходимость и готова была к коренной трансформации и экономики, и политической системы страны. Проблема была в другом. В неумении пользоваться полномочиями, на мой субъективный взгляд, взгляд «изнутри партии», даже в отсутствии желания управлять процессом. Свою роль Михаил Сергеевич видел в постановке задач в виде лозунгов, призывов и т. д. Дальше дело не шло, и на себя персональную ответственность в Политбюро никто не брал. В качестве доказательств сошлюсь на конкретные события. После того, как солдаты в Тбилиси против безоружной толпы применили саперные лопатки, встал вопрос: «Кто дал команду вводить в город войска? Кто разрешил избивать людей?» На очередном пленуме ЦК

КПСС члены ЦК требуют ответа на эти вопросы от Шеварднадзе, Горбачева и других. И вместо того, чтобы просто ответить, кто кому и какую отдавал команду, разыгрывается постыдный спектакль. Верховный Главнокомандующий Горбачев что-то, кому-то говорил, но «это было не в кабинете», мы официально вопрос не рассматривали, «мы его обсуждали в аэропорту, в депутатской комнате». На возмущенные вопросы из зала: «Нас не интересует, где вы обсуждали в комнате или туалете. Кто бросил войска против гражданского населения?» Слышен был лепет, ответа не было. Вроде бы солдаты сами пошли в Тбилиси. А кто в Вильнюсе приказал двинуть танки к телебашне? А в Баку? Даже если допустить мысль, что генералы «хулиганили» без ведома Главкома, и потом даже Главком так и не узнал, какие генералы своеволили, то каков же Главком?