Нет никакой Москвы - Горбунова Алла. Страница 2

Постепенно Игнат смелеет: первые два дня он наблюдал за рабочими издалека, с выбранной им удобной позиции, потом стал подходить к ним, сидеть рядом, смотреть на процесс облицовки дома. Особенно он подружился с Рустамом. Рустам как увидит его – тут же улыбается: «Привет, Красавчик!» Игнат бежит к Рустаму, и они здороваются за руку, как два взрослых мужика. Игнат просыпается – и сразу на улицу: посмотреть, насколько продвинулись рабочие, как изменился дом. Перед сном – тоже вечерний обход участка и дома, оценка сделанных работ. Игнат сидит рядом с рабочими, а его мама – вдалеке, на той наблюдательной позиции, где в прошлые дни сидел сам Игнат. Теперь там мама, она, как кошка, греется на солнышке, щурится, мурлычет, но сама настороженным глазом послеживает за ребенком. Иногда из дома выходит папа ребенка, человек с козлиной бородой и гитарой, он садится на крылечке и бренчит. Потом снова возвращается в дом: там он пишет умную книгу про то, что такое совесть. С рабочими родители Игната не разговаривают, они не знают их имен, не знают, что это за люди, только здороваются утром, улыбаются им при встрече, и мама каждый день набирает для них воду. Мама Игната часто выходит на участок в коротком домашнем халатике и как ни сядет поблизости от рабочих – халатик задирается так, что может стать видно то, что у нее между ног. Сидит на шезлонге на открытой веранде, удобно расположилась, поджала ноги, и халатик задрался. Или сидит на полянке на траве, ноги согнуты в коленях, и опять все можно увидеть. Когда Игнат сидит с рабочими, а она наблюдает за ним в отдалении – он регулярно к ней подбегает, обнимает ее, они ласкаются, он утыкается лицом в ее грудь, а когда ему что-то не нравится – дерет ее за волосы.

Игнат с Рустамом обсуждают плитку, процесс облицовки, все этапы работы. «А это зачем?» – спрашивает Игнат. Рустам объясняет. А это? Рустам снова объясняет… Еще Игнат часто хвастается: а у меня то, а у меня сё. У меня дома есть конструктор. У меня бабушка посадила яблоню. У меня есть красивый чайник. У меня есть детская машина. У меня есть аэрохоккей. Рустам ему отвечает: у меня дома тоже все есть – ковер, телевизор, пиала для чая, я заработаю здесь и вернусь домой, куплю машину, открою бизнес. В моей стране на улицах всегда продают мягкое мороженое. Игнат говорит Рустаму: «Когда я вырасту, я тоже хочу стать строителем. Хочу к вам в бригаду. Сейчас я поэт, музыкант и философ. И еще врач. А когда вырасту – стану строителем, как ты». Рустам удивляется: «Ты – поэт?» «Да», – отвечает Игнат. «Прочитай что-нибудь свое». Игнат не читает по памяти, а сочиняет на ходу:

«Про лес, значит?» – спрашивает Рустам. «Да, мы часто в лес ходим, сегодня были. Видели там огромные корни. Дерево упало, а корни торчат все наружу. Видели муравейники, они там всюду. Муравейник – это такая большая куча, там иголки сухие, там муравьи копошатся, много-много. Это их дом. Их государство. Мама сказала, что там у каждого своя роль. А правит ими Королева муравьев!» «А в Таджикистане, – говорит Рустам, – совсем другой лес. Там есть лес из клена и грецкого ореха, есть вечнозеленые арчевники, степи, луга. В Таджикистане растет чинар, фисташки, миндаль, гранат. Там есть пустыни, где ветер да саксаул, и степи, полные мятликов и ковылей, полыни и горицвета. В Таджикистане есть такие горы – Памир». Игнат говорит: «У меня тоже всё это есть, прямо здесь на участке. И грецкий орех, и гранат, и горы Памир. Это все – мое!» Рустам спрашивает: «Красавчик, так весь мир твой, получается?» «Мой!» – отвечает Игнат. «Ты поэт, и я поэт, – говорит Рустам, – давай я тебе тоже свои стихи прочитаю?». «Давай», – соглашается Игнат.

«Да, – сказал Игнат, – это ты круто…» «Ты каких поэтов любишь?» – спросил Рустам. «Я?.. – задумался Игнат, – ну, разных, Чуковского, Тракля…» «Тракля? Это фамилия такая?» «Ну да, мне мама читала». «А я люблю Хафиза. Знаешь Хафиза?» «Знаю». «И Фирдоуси знаешь?» «Знаю». «А ну почитай, что из них помнишь?» Игнат на ходу сочиняет:

«Это Хафиз или Фирдоуси?» «Хафиз!» Рустам засмеялся, полез в свой телефон, чтобы найти для Игната стихи Хафиза. Читает ему:

Журчит речка за спиной, плавают утки, палит солнце. Рустаму пора лезть на леса, Игната зовут обедать.

После обеда Игната уложили спать. Мама с папой пошли в другую комнату на втором этаже, раз ребенок заснул – есть время для интимной жизни. Большое окно рядом с кроватью, занавесок нет, Рустам на лесах обмазывает стену белым клеем, заглядывает в окно, видит длинные белые задранные ноги мамы Игната. После дневного сна Игнат бежит к рабочим, мама садится поодаль, смотрит в телефон, с кем-то переписывается, иногда поглядывает на сына. «Хафиз был суфий! – кричит Игнат Рустаму, – мне мама сказала!» «Ты знаешь, кто такой суфий?» – спрашивает Рустам, у него сейчас опять время отдыха, опять поменялись, теперь на лесах Давладбек. «Кто?» – спрашивает Игнат. «Это мистик, который хочет сблизиться с Аллахом. Многие поэты были суфиями. Суфий говорит: Аллах важнее всего, а материальный мир – это неважно, деньги неважно, главное – Аллах». «Я тоже суфий!» – заявил Игнат. «А ты в Бога веришь?» «Ну да, – говорит Игнат, – у меня есть крестик, но я его не ношу. У бабушки на стене много икон, я их знаю, их зовут Николай, Пантелеймон, Лука, Иоанн Кронштадтский, Ксения и Матрона. Иисус Христос живет на облаке, он умер и воскрес, и теперь он там. Все мертвые тоже на облаке, а умирать больно и страшно». «Думаешь, больно и страшно?» – «Да, я знаю, я однажды упал, ударился, плакал, а мама стала ругаться, что я ее не слушался и из-за этого упал. Она сказала: ты так не делай, а то можно расшибиться насмерть, знаешь, как больно умирать? А я ей сказал: и страшно. Я в тот момент понял, что умирать – очень страшно». В это время к маме, сидящей поодаль в своем телефоне, подошел козлобородый папа, посмотрел, что ребенок опять с рабочими, и сказал ей: «Он у нас ислам-то не примет?»

Вокруг майская зелень, рядом с домом, через дорогу, начинается лес, стоит стеной: вначале нежно-салатные, только распустившиеся лиственные деревья, за ними – стена елей. Напротив – примыкающий к лесу заброшенный участок, кто-то его купил, поставил деревянный вагончик, но так и не стал ничего строить. Теперь там густые заросли кустов, высокая колючая трава. Игнат ходил туда с мамой, в эти кусты, такие майские и манящие, и колкие травинки царапали ему ноги. На участке Игната стоит батут, Игнат часто на нем прыгает: то попрыгает на батуте, то подойдет к рабочим. Он всегда подходит к ним с деловым, хозяйским видом, как мужик к мужикам. Есть о чем поговорить: о хозяйстве, о покрытии дома, о поэзии, о Боге, о смерти, о том, что растет в лесу здесь и что растет в Таджикистане. Рабочие нанесли на стену это густое, белое, а Игнат тут же приложил свою ладошку, на стене остался отпечаток, а рука стала белой, мама стала ругаться, повела отмывать. «Что ты любишь есть? – спрашивает Игнат у Рустама, – я люблю зефир, печенье, йогурт, рыбу, курицу, а еще борщ и сухарики, которые делает бабушка». В мешке для мусора, стоящем рядом с сарайчиком, где ночуют рабочие, лежат пустые коробки из-под «бомж-пакетов», лапши быстрого приготовления. «Мы в Таджикистане любим лепешки, манты, рис, баранину. Ты пробовал когда-нибудь плов?» «Да, я все время ем плов!» Рустам смотрит с недоверием, улыбается. Игнат продолжает: «Моя мама постоянно готовит плов и лепешки, мы только это и едим!» «А кем твоя мама работает?» – спрашивает Рустам. «Моя мама – сварщик!» «Сварщик?» «Ну да, она суп сваривает и всякие разные вещи». Игнат сидит, важно расставив ноги, как хозяин. На детских оранжевых шортиках образовалась дырочка на причинном месте. Рустам увидел, улыбнулся, сорвал хворостинку и пощекотал его там: «Это у тебя что такое?» «Ой, дырочка!» – расхохотался Игнат.