Возлюбленная Верховного Бестиара - Индиви Марина. Страница 8

Он смотрел на меня: хищно, жестко, холодно, но от этого взгляда, скользящего по моим губам, по плечам, по обнаженной груди, на коже вспыхивали костры, как от поднесенной свечи или от капель воска. Каждая клеточка моего тела словно плавилась от этого взгляда-прикосновения, да что там. От этого взгляда-прикосновения плавилась я вся.

Глава 6

Богдан

Он ни словом не солгал, когда говорил, что посадил ее дочь рядом, только чтобы не ехать с ней. Ему хватило мгновений, когда он нес Алину по коридору, и близость ее тела, ее аромат – мягкий, ненавязчивый, цветочный, сводили его с ума. Казалось, после стольких лет все должно быть забыто. После стольких лет, после стольких событий. Когда он знал, кто эта женщина на самом деле, что она делила ложе с Михаилом, с его друзьями и недругами, что она родила ему дочь.

Вот только стоило ее подхватить на руки, стоило снова вдохнуть запах ее волос – и мир перевернулся. Словно не было всех этих лет, словно ничего не было. Только хрупкая невинность в его руках, девушка, которую он хотел защищать, уберечь ото всех и ото всего. Девушка, которую он хотел любить, назвать своей, сделать своей…

Эта мысль билась в висках, а кровь прилила к члену. Как будто в его жизни было мало женщин, мало любовниц, готовых отдаваться по первому слову. С Анной у них была негласная договоренность: не позорить ее, не выносить на публику то, что должно быть скрыто. Он и не выносил, ему никогда не хотелось повторить с одной и той же женщиной то, что было всего лишь актом плотского удовлетворения. Ничего иного в этом для него не было, кроме бесконечного поиска: Алина, Алина, Алина.

Он искал ее в других женщинах и не находил, потому что другой такой как она не было. Но и ее тоже не было. Той Алины, которую он когда-то знал, и это сводило с ума.

– Ты мог бы хотя бы предупредить, – в словах Анны звучал откровенный упрек.

Когда они остались наедине, в его кабинете, она позволила себе больше эмоций, чем на людях, но даже сам факт того, что жена выдохнула те слова при слугах, уже о многом говорил. Бестиари до мозга костей, Анна всегда умела держать эмоции при себе и отлично справлялась со своими чувствами.

Она спокойно приняла тот факт, что их брак был и останется договорным. Это произошло через полгода после рождения Матвея с Мироном: примерно в тот день Богдан окончательно понял, что чувств к Анне у него нет. Тех чувств, которые он хотел бы испытывать к своей женщине. Все это время он пытался разжечь хотя бы сотую долю того пламени, что полыхала в его крови рядом с Алиной, но именно в тот день, несколько лет назад окончательно осознал, что это невозможно. Несмотря на все его старания, несмотря на детей, несмотря на то, что лучшей жены чем Анна сложно было пожелать.

Лучшей для кого угодно. Но не для него.

Анна тоже это понимала: женщины чувствуют такое, и она призналась ему, что ждала этого разговора. Именно тогда он рассказал ей об Алине, но она ответила, что все знает. Оказывается, при отъезде из дворца Михаила она попросила у него девчонку в подарок. Девчонка оказалась подругой Алины, ее звали Марика. Богдан был настолько разрушен изнутри, что даже не стал во все это вникать, кого она там тогда забирала, тем более что сначала девчонка уехала с ней и с отцом.

Их свадьба была скорой, а спустя буквально пару недель после нее Анна надела траур по отцу. Олег Петрович благодарил его на смертном одре, благодарил и желал ему долгих лет жизни, говорил, что никому другому свою дочь не доверил бы, и это стало одной из причин, по которой Богдан долгое время пытался совладать со своими чувствами и любить Анну, но… проблема заключалась в том, что он ее уже любил. Только как друга.

– Мог бы, – хмуро ответил он, глядя в синие, как небесная высь, глаза жены. – Мне жаль.

Что он еще мог сказать? Что его накрыло помешательством? Что стоило ему увидеть Алину, весь мир вылетел из головы, включая ее, и детей? Это было по меньшей мере низко, не говоря уже о том, что он даже сейчас продолжал думать о ней. Каждое мгновение, через каждое слово разговора. Думал только об Алине. Никогда не переставал.

– И что теперь? – голос Анны дрогнул. – Мы договаривались, что…

– Михаил прислал ее шпионить за мной, – сухо произнес он. Сам не зная, почему каждое слово причиняет ему такую боль. – Пусть лучше она, чем кто-то, кого мы не будем подозревать.

– О… – Анна не нашла слов, глубоко вздохнула, посмотрела на него. – На этом все? Она больше ничего для тебя не значит?

– Ничего.

Ложь горчила на языке и отдавала чем-то кислым, как протухшая пища. Учитывая, что до этого дня Богдан предпочитал говорить обо всем прямо, а сейчас словно испугался своих собственных чувств. Не потому, что хотел пощадить жену, а потому что не хотел признаваться в том, что чувствует сам. Как будто фальшь могла исправить то, что полыхало внутри, то, что не давало покоя, выкручивало внутренности, заставляя сгорать как во тьме Бездны, без права на освобождение. Снова и снова, снова и снова, снова и снова.

– Богдан, – жена приблизилась к нему, коснулась его руки, – ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

– Знаю, – он мягко привлек ее к себе и так же быстро отпустил.

От этого стало еще хуже, а после забыться не помогла даже работа. Он отпустил Евгения и остальных, чувствуя, что все его мысли сходятся на одном. Точнее, на одной. Алина, как яд, отравляла его кровь раз за разом, сводя с ума, превращая в одержимого.

Богдан знал один-единственный способ от этой одержимости избавиться: поддаться ей. Позволить захватить себя с головой, чтобы на следующее утро проснуться и понять, что это было всего лишь наваждение. Всего лишь пустота там, где раньше было что-то иное. Поэтому он направился в отведенные Алине покои.

Ее дочь спала, испуганная няня под его взглядом тут же юркнула обратно к ней в комнату. Алина же принимала ванну. Стоило ему шагнуть в купальную, как его накрыло. Накрыло гораздо жестче, чем утром, в летнем дворце Михаила. Особенно когда она вынырнула из под тумана пены, и он увидел капельки воды на ее груди. Все такой же аккуратной, с нежными розовыми сосками.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Богдан шагнул к ней в упор, выдернул из воды, с силой вжимая в себя. Нежной кожей в грубую ткань, вплетая пальцы в мокрые волосы и впиваясь жестким поцелуем в нежные губы. Дурея от ее сладкого вкуса еще сильнее, стягивая волосы в горсть на затылке, заставляя запрокинуть голову. Открывая взгляду нежную шею, тонкие ключицы.

В этом полубреду он почти выдохнул ее имя, забыв обо всем. Даже о том, что она здесь, чтобы шпионить, но Алина забилась в его руках. С силой, яростно, отрезвляя, а потом, рванувшись, влепила ему пощечину, звук которой отразился от стен и заметался по купальне раненым эхом.

Алина

Поцелуй Богдана оказался таким сладким, таким хмельным, что я на миг потерялась в нем. Забыла о том, кто я, кто он, где мы, и словно снова очутилась в том жарком лете, которое мы с ним делили на двоих. Его сила, жар его тела обжигали даже через мундир, мне показалось, что кожа горит огнем, но от этого огня не было больно. Было сладко, а еще упоительно – как глотнуть прохладной воды в летний зной. После долгой, невыносимо бесконечной жажды.

И я пила его дыхание, жесткую власть его губ до тех пор, пока он не потянул за волосы сильнее. По коже скользнула прохлада, возвращая меня в реальность, а вместе с этим пришел и страх. Дикий, безотчетный, животный. Я думала, что справилась с тем, что мое тело может принадлежать кому-то насильно. Думала, что все это осталось в прошлом, но сейчас меня охватило липкой паутиной ужаса, и все, о чем я могла думать – это как вырваться.

Извернувшись в его руках, я влепила ему пощечину и ладонь обожгло. На руке отпечатался красный след, брат-близнец того, что сейчас проступал на его щеке. Самообладание ко мне вернулось вместе с хлестким звуком пощечины, а вот в глаза Богдана вернулась Бездна.