Духи дамы в черном - Леру Гастон. Страница 26

— Почувствовали?

Мне было никак не отдышаться, и я пробормотал:

— Он там! Там, или мы сходим с ума. — Немного помолчав, я добавил уже более спокойно: — Знаете, Рультабийль, очень возможно, что мы действительно сходим с ума. Навязчивая мысль о Ларсане доведет нас до палаты для буйных, мой друг. Сидим в замке всего двое суток, и вы видите, в каком мы уже состоянии…

— Нет, нет, — перебил Рультабийль. — Я чувствую, он здесь. Я почти касаюсь его. Но где? Когда? Попав сюда, я сразу почувствовал, что мне следует все время быть здесь. Нет, я не попадусь в западню. Я никуда не пойду его искать, хотя и видел его за пределами замка, и вы тоже его там видели.

Внезапно Рультабийль успокоился, нахмурил брови, закурил трубку и сказал, как в доброе старое время, когда он не знал об узах, связывающих его с Дамой в черном, и движения сердца не мешали ему рассуждать:

— Поразмыслим.

Рультабийль сразу же припомнил правило, которым пользовался много раз и которое беспрестанно повторял, чтобы не дать видимости себя обмануть: «Ларсана следует искать не там, где он появляется, а там, где он прячется». За этим последовало дополнительное правило: «Он появляется здесь или там для того, чтобы никто не увидел, где он на самом деле».

Затем Рультабийль заговорил:

— Ох уж эта мне видимость! Знаете, Сенклер, бывают минуты, когда мне хочется вырвать у себя глаза, чтобы начать правильно рассуждать. Давайте сделаем это — всего минут на пять, — и тогда, быть может, мы все увидим как надо.

Он сел, положил трубку на стол, обхватил руками голову и сказал:

— Все, глаз у меня уже нет. Скажите, Сенклер: кто находится в этих каменных стенах?

— Кого я вижу в этих стенах? — повторил я.

— Да нет же! У вас тоже нет больше глаз, вы не видите ничего. Перечисляйте не глядя. Перечисляйте всех подряд.

— Во-первых, вы и я, — поняв, к чему он клонит, ответил я.

— Прекрасно.

— Ни вы, ни я не являемся Ларсаном, — продолжал я.

— Почему?

— Почему? Скажете тоже!

— Нет, это вы должны мне сказать — почему. Я согласен: да, я не Ларсан; я в этом уверен, потому что я — Рультабийль. Но вы, тот, кто сидит напротив Рультабийля, скажите: почему вы не Ларсан?

— Но вы же видите!

— Несчастный! — воскликнул Рультабийль, еще сильнее прижимая кулаки к глазам. — У меня же нет больше глаз, я не могу вас увидеть. Если бы Жарри из отдела борьбы с азартными играми не видел своими глазами в Трувиле, как граф де Мопа садится метать банк, он поклялся бы, что карты взял в руки Балмейер. Если бы Нобле из отдела меблированных комнат не столкнулся однажды вечером у Труайона лицом к лицу с человеком, в котором признал виконта Друэ д'Эслона, он поручился бы, что человек, которого он пришел арестовать и не арестовал, потому что увидел его, — это Балмейер. Если бы инспектор Жиро, знавший графа де Мотвиля, как вы меня, не увидел его однажды на скачках в Лоншане за беседой с друзьями, он арестовал бы Балмейера. Понимаете ли, Сенклер, мой отец родился раньше меня, и, чтобы его арестовать, нужно изрядно попотеть.

Последние слова Рультабийль проговорил глухо, с такой дрожью и отчаянием в голосе, что у меня сразу же пропала последняя способность к рассуждению. Я лишь воздел руки к небу, но Рультабийль этого не видел — он не хотел ничего больше видеть.

— Нет, нет, больше никого не нужно видеть, — повторил он, — ни вас, ни господина Стейнджерсона, ни господина Дарзака, ни Артура Ранса, ни Старого Боба, ни князя Галича. Но нужно знать, почему кто-нибудь из них не может быть Ларсаном. Погодите, я только передохну немного за этими стенами…

Я уже почти не дышал. Под сводами потерны послышались четкие шаги Маттони, который заступил на дежурство.

— А слуги? — выдавил я. — А Маттони? А другие?

— Я знаю точно, что они не покидали форта Геркулес, когда госпожа и господин Дарзак видели Ларсана на вокзале в Буре.

— Все-таки признайтесь, Рультабийль: они вас не занимают, потому что несколько минут назад никто из них не прятался за черными очками.

— Замолчите, Сенклер. Вы действуете мне на нервы сильнее, чем моя мать! — топнув ногою, вскричал Рультабийль.

Эта сказанная в гневе фраза странно поразила меня. Только я собрался спросить у него, очень ли взволнована Дама в черном, как он не спеша заговорил:

— Первое: Сенклер не может быть Ларсаном, потому что был со мною в Трепоре, когда Ларсан находился в Буре.

Второе: профессор Стейнджерсон не может быть Ларсаном, потому что был между Дижоном и Лионом, когда Ларсан находился в Буре. Точнее, он приехал в Лион за минуту до Ларсана. Господин и госпожа Дарзак видели, как он выходит из поезда. Но все остальные могли быть в Буре и, значит, могут быть Ларсаном — если, конечно, чтобы быть Ларсаном, достаточно было находиться в тот момент в Буре. Там был Дарзак; затем Артур Ранс перед прибытием профессора и господина Дарзака два дня где-то пропадал. Он приехал прямо в Ментону и сразу встретил их (когда я специально спросил об этом миссис Эдит, она подтвердила, что муж отсутствовал два дня по делам). Старый Боб ездил в Париж. И наконец, князя Галича не видели в эти дни ни в пещерах, ни где-нибудь еще. Возьмем для начала господина Дарзака.

— Рультабийль, но это же кощунство!

— Сам знаю.

— Это глупость!

— И это знаю… А впрочем, почему?

— Потому что, — выйдя из себя, закричал я, — пусть Ларсан гений, пусть он может обмануть полицейского, журналиста, репортера, даже самого Рультабийля; пусть он может обмануть даже дочь, выдав себя за ее отца — я имею в виду господина Стейнджерсона, — но никогда ему не обмануть женщину, выдав себя за ее мужа. Друг мой, Матильда Стейнджерсон знала господина Дарзака задолго до того, как вошла с ним под руку в форт Геркулес.

— Ларсана она тоже знала, — холодно заметил Рультабийль. — Вот что, мой дорогой. Ваши доводы сильны, но поскольку (ох уж эта его ирония!) я не знаю в точности, насколько далеко простирается гений моего отца, то, чтобы удостовериться относительно личности господина Дарзака, которой я, кстати, и не пытаюсь у него отнять, я воспользуюсь доводом посильнее: если Робер Дарзак — это Ларсан, то Ларсан не появлялся бы несколько раз перед Матильдой Стейнджерсон, потому что именно появления Ларсана и отдаляют Матильду от Дарзака.

— Ну к чему столько умствований, — воскликнул я, — когда достаточно просто раскрыть глаза. Раскройте глаза, Рультабийль, и посмотрите.

Молодой человек послушался.

— На кого? — спросил он с бесконечной горечью. — На князя Галича?

— А почему бы и нет? Он что, вам нравится, этот черноземный князь, поющий литовские песни?

— Нет, но он нравится м-с Эдит, — парировал Рультабийль и ухмыльнулся.

Я сжал кулаки. Он это заметил, но вида не подал.

— Князь Галич — нигилист, который мне ничуть не интересен, — спокойно добавил он.

— Вы в этом уверены? Да и кто вам сказал такое?

— Матушка Бернье знает одну из старушек, о которых рассказывала вам за завтраком миссис Эдит. Я проверил: это мать одного из троих преступников, повешенных в Казани, за то что они собирались бросить бомбу в императора. Две другие старушки — матери двоих других. Ничего интересного, — резко закончил Рультабийль.

Я не смог сдержать жест восхищения.

— А вы времени не теряете!

— Он тоже, — проворчал молодой человек. Я скрестил руки на груди.

— А Старый Боб?

— Нет, дорогой мой, нет! — чуть ли не с гневом отрезал Рультабийль. — Этот — ни в коем случае. Вы заметили, что он носит парик, не так ли? Так вот, уверяю вас, если мой отец наденет парик, этого никто не заметит.

Он произнес это с такой злостью, что я решил уйти. Рультабийль остановил меня.

— Погодите-ка. Остался еще Артур Ранс.

— Ну, этот не изменился, — отозвался я.

— Опять глаза! Поосторожнее с глазами, Сенклер. После этого предупреждения Рультабийль пожал мне руку. Я заметил, что у него рука влажная и горячая. Он ушел. Я немного задержался, думая… думая — о чем? О том, что напрасно я сказал, будто Артур Ранс не изменился. Во-первых, он отпустил крошечные усики, что американцам старого закала вовсе не свойственно. Затем, отрастил волосы, и челка стала спускаться ему на лоб. Кроме того, я ведь не видел его целых два года — за этот срок можно измениться. И наконец, Артур Ранс, не пивший ничего, кроме спиртного, теперь не пьет ничего, кроме воды. Но тогда м-с Эдит… Что м-с Эдит? Неужели я тоже схожу с ума? Почему я сказал «тоже»? Как… как Дама в черном? Как Рультабийль? Неужели я считаю, что у Рультабийля тоже не все дома? Ах, эта Дама в черном нас всех околдовала! Она дрожит от собственных воспоминаний, и нас теперь лихорадит вместе с нею. Увы, страх заразен, как холера.