Украденная душа - Ганиман Денис. Страница 12

Старик безмолвно зарыдал, закрывая лицо руками. Исма тоже не смогла сдержать слёз. Они обнялись и долго ещё стояли, изливая друг другу общее горе.

Исма поцеловала Зефа в мокрую щёку, взяла под руку и тихонько повела дальше по непрогретому солнцем песку.

– У меня есть чувство… – сказала она. – Не могу объяснить, но просто знаю, что Тар жив. Я обязательно его отыщу. То, что ты рассказал, лишь подтверждает мои догадки.

– Как же ты будешь его искать? – спросил Зеф.

– Сначала я много молилась Палланте, – словно бы не заметив вопроса, сказала Исма, – как бабушка Омма, но Алая Богиня нас не слышала, а все кругом шептались, что Тар был проклят и потому ушёл из Валь’Стэ. Некоторые и на меня косо поглядывали да распускали сплетни, что, мол, на дочери Вэлло тоже часть того проклятья висит; что колдовством тут пахнет, не иначе.

– Ой, народу только дай повод, – проворчал старик. – Они и не такое придумают. Сто лет о волшебниках ни слуху ни духу. Перевелись, поди? Но мне-то, лодочнику, почём знать.

– В Валь’Стэ их точно нет. Но как-то я спросила у Хакки, встречал ли он настоящих колдунов, а тот, представляешь, поправил тюрбан, перо пригладил и говорит: «Разумеется, госпожа моя! На Ильваре и на Ильсате, а от хазгошского чародея так и вовсе еле ноги унёс».

– Этот Хакка – человек, конечно, хороший, но сказочник редкостный. Ты всему-то не верь, что он сочиняет, ага-ага! Ему ведь для дела не грех и наврать с три короба.

– Понимаю, – согласилась Исма, – но что, если Хакка не лгал? Вдруг остались те, кто колдовать умеют? Я бы к одному из них в ученицы напросилась, а потом, возможно, с помощью чар брата нашла и домой вернула.

– Но волшебники-то – племя тёмное, злое! – Зеф схватился за голову и от страха прикусил губу. – Помнишь поговорку: «С колдуном поведёшься – горя напьёшься»?

– Ну, полно тебе. – Исма даже отмахнулась от слов старика, как бы отводя беду. – По-моему, бессилие страшней любых чар будет… Страшно смотреть в глаза безутешной матери. Страшно смотреть на отца, что поддался отчаянию и заливает скорбь вином. Вот что мне страшно, а волшебников я не боюсь.

Зеф тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Ближе к закату они достигли устья реки Эдд, одного из крупнейших притоков Ошу, и пошли вдоль её берега, на север. Древняя Чаща осталась позади. Путники брели по заросшим травой тропинкам. Вместо зелёных деревьев всюду сверкали золотом ветвистые дубы, каштаны и ольховины. Здешний лес казался им удивительно светлым и чистым, сотканным из огненных паутинок и солнечных зайчиков. Дышать было легко, и старик радовался, что ноги его больше не тонули в песках, а шагали по твёрдой земле.

Исма любовалась Эдд, её тёмными водами, что стремительно уносили к югу рыжие искорки опавших листьев. Зачарованная рекой, она представляла себе величие священного города: его храмы, арки и широкие улицы, закованные в объятия высоких каменных домов. Но вскоре занятие это показалось ей глупым. «Когда дойдём, увидим. Нечего в облаках витать!» – подумала Исма и крепче прижалась к Зефу.

Тропа обогнула холмы, овраги и нырнула в глубь леса. Исма часто оглядывалась, опасаясь пропустить нужный поворот или указательный камень, но старик напористо шёл вперёд так, словно тысячу раз бывал в этих местах и не сомневался насчёт дальнейшего пути. Небо стемнело, подул колючий ветер, и деревья недовольно заскрипели ветвями. Исма помолилась про себя Богине и уже собралась искать удобный лужок для ночлега, когда впереди показались Врата Света.

Статуи Палланты высотой в три человеческих роста стояли по обе стороны лесной дороги. У первой на лице застыла улыбка, глаза были открыты и, казалось, источали невидимый свет; в волосах у неё распустились каменные розы. В одной руке она держала солнечный диск, а другую тянула к соседнему изваянию. У второй же глаза были сомкнуты, линия рта оставалась покойной и ровной, а в водопаде волос виднелись остроконечные звёзды; в ладони её, словно в колыбели, дремал рогатый месяц.

У Врат послышался чей-то голос, и путники разглядели два силуэта, что плыли к ним сквозь сумерки, бледно сияя белыми одеждами. Речь была незнакомой, но дружелюбной. Двигались они легко, пружиня ногами и опираясь на длинные копья, как на посохи. Когда стражники подошли ближе, Зеф низко поклонился то ли мужчинам, то ли статуям, а потом сказал:

– Да озарит вас Палланта! Мы паломники из Валь’Стэ, поселения, что к югу от устья Эдд, ага-ага. Позволит ли светлейшая Богиня пройти нам через Врата?

Мужчины оказались молоды и плечисты. Тот, чья кожа была темной, как уголь, ударил тупым краем копья по земле. Что-то быстро сказал товарищу, а потом с улыбкой посмотрел на спутницу старика. Исме не понравилось, что они не ответили Зефу на поклон, поэтому кланяться она тоже не стала.

– Так можно ли нам пройти? – растерянно повторил Зеф.

– Можно, – ответил смуглый. – Вам очень повезло! Его зовут Гебб, а моё имя Аристей. Я хорошо знаю языки Континента. Сегодня третья ночь. На рассвете мы снимаем лагерь и отправляемся к следующей стоянке. Явись вы позже, пришлось бы спать под открытым небом.

– Слава Палланте, успели! – восторженно отозвался старик. – Меня зовут Зеф, а это моя дочка Исма.

Лодочник выпрямился, заметно прибавив в росте, и старался не хромать. Он делал вид, что не устал, и держался со стражниками так, словно тоже был воином. Исма радовалась, что дядюшке не придётся морозить кости. Она с удивлением смотрела на Зефа и следовала за мужчинами, храня молчание. Гебб тоже ничего не говорил, а вот Аристей охотно отвечал на вопросы старика и выказывал почтение его возрасту, нарочно замедляя шаг.

Когда над лесом взошла луна, все четверо наконец добрались до лагеря. На ровной, просторной поляне стояли два больших шатра; рядом с каждым был разведён костёр. Люди не спали. Из лагеря доносились гудящие голоса мужчин, детский плач, смех и протяжное пение женщин. Ночь выдалась по-осеннему холодной, но живой огонь и обещание божественного благословения внушали Исме покой и веру в лучшее. Её согревали мысли о том, что все эти люди пришли сюда ради света Палланты. Исма не возражала, когда Аристей повёл Зефа в мужской шатёр, а Гебб указал копьём в другую сторону, где женщины возились с малышнёй и готовили что-то в огромном котле. Исма всё поняла и, прошептав молитву, направилась к духовным сёстрам, таким же дочерям Богини, как и она сама.

У костра её встретили две светловолосые и короткостриженые девушки. Они выглядели немногим старше Исмы, которой летом исполнилось пятнадцать, и потому она чувствовала себя взрослой, познавшей некоторую мудрость женщиной. На миг возникло неловкое молчание. Девушки поклонились и представились: та, что назвалась Айолой, была ниже, но миловиднее, и смотрела на Исму ясными тёмно-голубыми глазами; Беррэ казалась строгой, и даже черты лица её были грубыми, словно вытесанными из камня. Обе они были рады приветствовать новую паломницу, годившуюся им в ровесницы. Первым делом Айола и Беррэ объяснили Исме, как всё устроено в лагере, и показали место в шатре, где та могла лечь спать.

Айола усадила Исму на большом, очищенном от сучков бревне, поближе к огню. Рядом расположились чумазые ребятишки в одежде, насквозь пропахшей дымом. Громко обсуждая что-то на вымышленной тарабарщине, они опускали тонкие веточки в костёр, ждали, пока те загорятся, а потом радостно размахивали ими во все стороны, рисуя в воздухе огненные узоры. Беррэ принесла миску, зачерпнула из бурлящего котла ароматной похлёбки и вручила её новенькой. Исма сняла капюшон и с благодарностью приняла угощение.

– Это коррук и бульон на заячьих косточках, – пояснила Айола. – Главная трапеза в обед. Мужчины охотятся, а мы готовим. Но коррук закупили в Сат’Оше. Вечером еда скромная, уж прости, а ещё молимся. Ну, как тебе, вкусно?

Новенькая осторожно отхлебнула, чтобы не обжечься, и, улыбнувшись блаженной улыбкой Зефа, ответила:

– Очень вкусно! С детства люблю коррук. Спасибо, Беррэ. И тебе спасибо, Айола.