Украденная душа - Ганиман Денис. Страница 14

Пошатываясь и запинаясь о чужие одеяла, Исма выбралась из шатра. В лицо ей ударил морозный сырой ветер. Ночью прошёл дождь, и небо до сих пор было затянуто тучами. «Слава Богине, что мы с Доккой нашли лагерь», – подумала Исма.

Женщины успели развести костёр и разогреть воду для умывания. Айола подошла к Исме и протянула ей кувшин.

– Держи, Ис, – сказала она, – мы с Беррэ оставили тебе немного. Ещё тёплая. Умойся и приведи себя в порядок. Скоро намасат – утренняя молитва, а потом завтрак.

– Спасибо, Айо. Да озарит тебя Палланта.

Исма сходила в лес, чтобы справить нужду, умылась, сорвала несколько веточек свежанки, пожевала одну и причесала волосы гребнем, который она хранила в специальном кармане своей утеплённой туники. Вернувшись в лагерь, Ис обнаружила, что намасат давно началась. Женщины встали в круг и с закрытыми глазами пели молитвы, в которых непрерывным потоком лились слова благодарности и восхищения Розоперстой Богине. Они кланялись низко, до самой земли, а затем поднимались, подставляя лицо свету, и закрывали глаза тыльной стороной ладоней. Это был древний жест, что выражал человеческую богобоязненность, веру и смирение. Женщины как бы говорили: «Мы не смеем взглянуть на Тебя, о Светозарная! Нет наших глаз – есть только Твои глаза, и жизнь наша – в Твоей власти».

Новенькая встала между «ильсатских ящерок», повторяя каждое их движение. Кольцо молящихся сомкнулось. Эсса ходила по кругу и иногда касалась кого-нибудь из женщин. Это означало, что её намасат окончена и она может вернуться к мирским делам. Самой последней жрица коснулась Исмы, видимо, в наказание за то, что та опоздала. Впрочем, новенькая восприняла это иначе: она хотела как можно скорее научиться всему и стать ближе к сёстрам по вере, поэтому затянувшаяся намасат ей была в радость.

Прежде чем позавтракать самим, паломницы отнесли еду мужчинам, а те взамен разобрали шатры, скрутили их и навьючили лошадей. Наевшись, охотники сразу ушли вперёд, но остальные ещё некоторое время готовились к подъёму в горы. Погода испортилась, поэтому каждый утеплялся как мог. Старики и старухи, что за жизнь свою стесали на Тропах Света не только башмаки, но ещё и суставы, ворчали на молодых и поторапливали, сердито причитая. Им-то уже приходилось ночевать на перевале, где ветры неустанно воют и плюются моросью, а тьма страшная и вязкая, словно болотная топь. В общем, знали они наперёд, что лучше пройти перевал засветло, потому и спешили так сильно.

Когда ладья Палланты показалась над хребтами, лежавшими на востоке, паломники наконец снялись с места. Исма ускорила шаг, чтобы поравняться с мужчинами. Те посматривали на неё с удивлением, иногда бубня что-то под нос, но, в общем-то, совсем не злобливо. Гебба и Аристейя [2] нигде не было, а вот Зефа она увидела сразу: старик пытался не отставать от шедших впереди, но возраст и больные ноги поубавили разыгравшуюся в нём прыть.

– Док… кхм… Зе-е-еф! – окрикнула его Исма.

Старик замер, огляделся по сторонам, а в следующее мгновение Ис нагнала его и взяла под руку. Глаза их встретились, и Зеф улыбнулся.

– Могу я украсть дядюшку из Круга Мужчин ненадолго? – спросила она.

– Ну, если только Круг Женщин не против, ага-ага, – смеясь, ответил старик. – Конечно, можешь, дорогая, тем паче что Богиня осенила нас своей благодатью.

– Воистину, – отозвалась она. – Как спалось тебе, Зеф? Удалось отдохнуть?

– Спал как младенец, – протянул лодочник и накрыл горячей ладонью замёрзшие пальцы Исмы. – Те стражи, что встретили нас у Врат Света, обо всём позаботились. Аристей накормил от пуза, ага-ага, а потом они с Геббом отдали мне свои плетёнки и одеяла. Я, естественно, сопротивлялся, но Арис сказал, что они с товарищем к походам привыкли и пока вполне могут поспать на земле, завернувшись в плащи. Вот как, ага-ага! Устроили мне королевское ложе, а ведь я – всего-навсего старый смотритель лодок, но эти двое…

Зеф рассеяно взглянул вдаль, словно вдруг что-то вспомнил или же наоборот – потерял нужные слова. С минуту он помолчал, хромая на обе ноги, но затем продолжил низким голосом, наклонившись к девушке так, чтобы их никто не слышал:

– Зуб даю, ребята эти из благородного дома, ага-ага. Хотя Гебб, наверное, нет. Он как-то попроще будет, ближе к нам, но Аристей точно из высокородных. Держится со всеми как деревенский староста, а сам ведь не старше твоих лет. – Зеф залез свободной рукой под капюшон и потёр ухо. – Да к тому ж прибыли они из Эллирии, ага-ага, из города Иллион, кажется. Понятия не имею, где это, но Аристей мне так объяснил их путь: из тамошнего порта они ещё с десяток островов обошли по Кипящему Морю, прежде чем причалить к Сат’Ошу.

– В Эллирии процветает рабство, Зеф, – мрачно произнесла Исма. – Мне Хакка рассказывал. Правители тех земель ни во что не ставят простых людей, считают их грязными и ничтожными. Продают, сажают на цепи и избивают жестоко, до полусмерти или того хуже. Не думаю, что Аристей из господ… Разве отдал бы он тебе свои вещи? Стал бы относиться к тебе с почтением?

– Как знать… – добродушно ответил Зеф. – Ну да ладно. Всё равно славные они ребята, ага-ага. Ты лучше поведай мне, как у тебя дела. Освоилась на женской стороне, а? Надеюсь, никто не обижает яблоньку мою кареглазую?

– Нет-нет, там здорово, Докка. Мне всё нравится, – прошептала Исма, назвав старика настоящим именем. – Есть сёстры, с которыми мне спокойно и по-домашнему легко. Как это было в детстве, до ухода Тара…

Зеф понимающе кивнул. Исма почувствовала, как в груди кольнуло, а в горле застрял жгучий ком. Она любила брата не меньше прежнего и всем сердцем верила, что они обязательно встретятся вновь. Но также она злилась на Тара за то, что он ушёл, не сказав ни слова, за слёзы Оммы и Таллилы и за тень отчаянья, навек поселившуюся в их доме.

Попрощавшись с лодочником, Исма ушла в женскую часть колонны, что растянулась едва ли не на полверсты и медленно, точно гигантская гусеница, ползла в сторону перевала.

В том месте, где деревья постепенно мельчали, а земля бугрилась, устремляясь к небу, Исма вдруг услышала плач, доносившийся из леса. Приглушённый и едва различимый, но плач… Она замерла и вытянулась. На сосредоточенном лице застыли тени. Беррэ, заметив настороженный взгляд Исмы, нахмурилась и негромко окликнула новенькую:

– Всё в порядке, Ис?

Та покачала головой и прищурилась:

– Не знаю, Беррэ. Ты тоже слышишь это?

– Что слышу? – недоумевающе спросила паломница.

– Как будто ребёнок плачет или…

Беррэ помрачнела, словно грозовая туча, внимательно вгляделась вдаль, напрягая слух, но тут в неё на полном ходу влетела Айола.

– Ой, Беррэ, а я как раз тебя ищу, – извиняясь, протараторила девушка. – Нас там Эсса зовёт… Говорит, что ей помощь нужна, вот я сразу и побежала за тобой.

– Ладно, – сухо ответила Беррэ, – ты иди, а я буду чуть позже.

– Нет, не надо… – бесцветным голосом отозвалась Исма. – Не надо гневить посвящённую. У меня всё нормально… Просто… Просто показалось.

Новенькая повернулась, сжала правую руку в кулак, протянула вперёд и раскрыла ладонь так, словно выпустила что-то наружу. Ильсатским паломницам жест показался диковинным, но он как будто придал весомости словам Исмы. Беррэ только хмыкнула и последовала за Айолой.

Вынырнув из потока людей, Исма облегчённо вздохнула и направилась к источнику таинственного звука. Гомон голосов за спиной стих. Высоко поднимая ноги и раздвигая руками пожухшую траву, она настойчиво двигалась к лесной окраине. Дальше, на востоке, земля резко лысела и покрывалась скалистыми морщинами.

Звук становился громче, но сейчас он напоминал скорее всхлипывания или щенячий визг. Трава ссохлась и прильнула к земле, когда Исма заметила, что нечто царапает ей ноги, цепляясь за ткань походной одежды. Взглянув вниз, девушка вздрогнула то ли от ужаса, то ли от резкой боли и, наконец, остановилась. Под изодранными штанами струилась кровь. Макадда… Повсюду была макадда. Исма забрела в шипастые заросли, и любое движение теперь грозило новыми ранами. В пяти шагах от неё жалобно пищал лисёнок, угодивший точно в такую же западню. Крючковатые шипы глубоко впились ему в живот, лапы и хвост. Он посмотрел на Исму бледно-жёлтыми глазами, полными отчаянья, а затем девушка услышала: «Шипы… Больно… Спаси…»