Сталин и заговор Тухачевского - Лесков Валентин Александрович. Страница 68

Попытка все свалить на следователей (комиссар ГБ третьего ранга и начальник секретариата НКВД СССР Я.А. Дейч и лейтенант ГБ Аленцев), которые сочинили от себя (??) его «идеологическое признание», выглядит смехотворно! Зачем им было трудиться, если подследственный очень быстро «раскололся» и прямо-таки списком «сдал» большое количество руководящих членов тайной оппозиционной организации?! Стойкость Артузова, как и многих других оппозиционеров, находилась на очень низком уровне! Он не имел за спиной царского подполья, тюрем и ссылок, за многие годы привык допрашивать других, но отвечать сам, в качестве подследственного, обыкновения не имел.

Да и сами идеи, за которые теперь приходилось тайно бороться (восстановление капитализма, с его лютым эгоизмом, эксплуатацией и воровской частной собственностью), никак не способствовали проявлению стойкости!

Ринк, как «бывший», конечно, тоже был разочарован результатами революции, легко принял концепции «правых» и позволил завербовать себя в оппозицию троцкистского плана своему непосредственному начальнику Я. Гамарнику, начальнику Политуправления РККА (1932). Непосредственно по его заданиям он осуществлял связь с японским Генеральным штабом через японского офицера Уэда, передавал туда секретные сведения о состоянии Красной Армии, а в Москву — лживые сведения о состоянии армии Японии. Комдив А.М. Никонов, зам. начальника Разведупра, сам участник заговора, об этой части его деятельности в НКВД показал:

«Ринк, военный атташе в Токио, усиленно нас дезинформирует. В период последнего военного нападения Японии на Северный Китай, когда по всем данным определился маневр японского империализма, направленный к тому, чтобы под шумок северо-китайских событий мобилизовать свою армию и перебросить ее на материк для последующей войны против СССР, пройдя безнаказанно опасный для Японии этап морских перевозок, — Ринк слал здесь информационные успокоительные телеграммы о том, что в японской армии все нормально». (Там же, с. 253.)

Ринк угодничал также и перед немцами. Тот же А.Н. Никонов вспоминает:

«Ринк, будучи начальником 4-го отдела штаба РККА (отдел внешних сношений), поддерживал близкую связь с германским военным атташе Нидермайером. Последний часто посещал Ринка, приносил ему подарки и приглашал к себе на квартиру. Ринк же стремился удовлетворять все заявки Нидермайера, иногда целыми днями занимался исклю— чительно немецкими делами (подбор книг, циркуляров, билетов на парад и проч.)». (Там же.)

Понятно, ради чего это делалось:

1. Надо было успокоить военное и государственное руководство относительно дальневосточной границы.

2. Максимально ослабить мощь Дальневосточной армии Блюхера, выдавая японцам все секреты связанные с ней, в том числе ее оперативный план.

3. Вести дело так, чтобы нападение на СССР произошло с Запада и Востока одновременно; только при этом обстоятельстве можно было надеяться на успех переворота в Москве. Но осторожные японцы не хотели торопиться и таскать каштаны из огня для других.

После убийства Кирова в Ленинграде и начавшейся волны массовых репрессий, захвативших и оппозиционные верхи, последние сантименты относительно «союза» у всех оппозиционеров были отброшены.

В 1935 г. Ринк в глубокой тайне вступает в антисоветскую и фашистскую организацию, работавшую по указаниям местного диктатора Ульманиса. Вербует его туда тот, кто сам в нее уже вступил: начальник разведотдела штаба ОКДВА А.Ю. Гайлис (Валин) (1895?-1938). В результате Ринк начал передавать секретные сведения и белым латышам. Предполагалось, что они примут участие в нападении на советскую западную Россию, в составе пестрого воинства «из добровольцев» — русских белогвардейцев, немцев, поляков, финнов, венгров и других наемников.

Ринк признал все обвинения не только на предварительном следствии, но и в суде. По суду оказался приговоренным к расстрелу, лишению звания «комдив», конфискации личного имущества.

В 1956 г., при Хрущеве, был объявлен «реабилитированным»: опять-таки без всяких доказательств, публикации следственных материалов и стенографического отчета судебного процесса. В 1955 г. реабилитировали его жену, получившую в 1938 г. от Особого совещания 8 лет Акмолинских лагерей, а затем административную ссылку в порт Аральск, на берегу Аральского моря — центр крупного рыбопромыслового района среди песков и солончаков, основанный в 1905 г.

Третий персонаж тоже представляет большой интерес.

Сергей Александрович Меженинов (1890-1937, чл. партии с 1931) — русский, из дворян, уроженец торгового города Кашира на реке Оке. Закончил военное училище и Академию Генерального штаба в 1914 г. Участник Первой мировой войны. Имел чин капитана царской армии. С 1918 г. находился на службе в РККА: в 4-й и 8-й армиях был начальником штаба, командовал 3-й, 12-й, 4-й, 15-й армиями. Имел награду: орден Красного Знамени (1922). Занимался практической и теоретичес— кой работой. Главные труды: «Вопросы применения и организации авиации» (1924), «Основные вопросы применения ВВС» (1926), «Воздушные силы в войне и операции» (1927). В 1935 г. получил звание комкора. Занимал пост начальника Первого отдела Генерального штаба и заместителя начальника Генштаба РККА (начальник генштаба — будущий маршал Егоров А.И., 1931-1937).

10 июня 1937 г., как раз перед судом над Тухачевским и его подельниками, он вдруг сделал попытку самоубийства, дважды выстрелив в себя (в грудь и голову). Его отправили в больницу, пытаясь спасти. Примчались люди Ежова и в его служебном кабинете нашли записку странного содержания: «Я был честным командиром и ни в чем не повинен. Беспечность и отсутствие бдительности довели до потери нескольких бумаг». Записка, конечно же, невразумительная. Что это, спрашивается, за «бумаги», если их владелец зам. начальника Генерального штаба РККА? И как это он мог их «потерять»? Он что, таскал их всюду с собой в портфеле и вместе с последним в пьяном виде потерял?! Или их «похитили» из служебного сейфа?! Меженинов старается напустить тумана! Разве это свидетельство честности?! Нет, так поступает лишь мошенник и плут, да еще тайный фракционер, боящийся ответственности!

Ясно, что из бронированного сейфа Наркомата обороны похитить документы не могли. Это же не какая-то лавочка! Там царит строжайший режим. Ключом от сейфа заместителя начальника Генерального штаба владеет лишь он (да еще, может быть, запасным начальник охраны, который, однако, не может входить к нему в кабинет без вызова, тем более открывать сейф).

Итак, документы украли не из сейфа и не где-то в кабаке. Где же тогда? У него на квартире или в доме любовницы? Первое маловероятно: ведь он брал документы для какой-то срочной ночной работы, дома не имелось посторонних; закончив работу, заместитель начальника Генерального штаба должен был немедленно вернуть их в Генеральный штаб, как всегда в таких случаях поступал и прежде. Другое дело — посещение любовницы(кто она, надлежит установить). Немецкая разведка имела большой опыт добычи документов через красивых женщин, своих тайных агентов. Скорее всего, Меженинов попался именно на этом. И тогда становятся понятными его слова о «беспечности» и «потере бдительности».

Следователи НКВД, опросив сотрудников Первого отдела Генштаба (Меженинов ими руководил), принимая во внимание лицемерие записки, а также рапорты зам. начальника Разведуправления комдива А.Н. Никонова и его сотрудников, бывших в курсе потери документов, и оперативную слежку нескольких месяцев, сделали такой вывод: Меженинов документы вовсе не «потерял», а передал (или продал?) представителям немецкой разведки, на которую работал с 1932 г. Дальнейшая разработка вопроса, изучение всяких документов, опрос свидетелей, данные от своей разведки из-за границы, дали руководству НКВД основания для еще более резкого вывода: что Меженинов передавал секретные документы Наркомата обороны также польской, итальянской и японской разведкам! То есть был на деле четырежды шпионом!