Амнезия творца - Летем Джонатан. Страница 21

– Обо мне?

– Да. Ты еще не подумывал заглянуть к нам на тестирование? Давай. И чем скорее, тем лучше.

– У меня нет везения, – сказал Хаос. – И невезения тоже. Я просто иду, куда иду, делаю, что делаю. Везение тут ни при чем.

– Очень мило! – рассмеялся Кули. – Да вот только наука утверждает, что везение всегда при тебе, осознаешь ты это или нет. И боюсь, в твоей биографии я усматриваю признаки невезения. Даже не скрытого, а совершенно явного. Правда, из-за бедного контекста ты его так и не заметил.

"Нет, – подумал Хаос. – Не так-то просто запудрить мои мозги здешней ахинеей».

– И много ли ты знаешь из моей биографии? – спросил Хаос.

– Много ли? Давай посмотрим. – Широченная улыбка Кули уже ничем не напоминала человеческую. – Начнем с машины, брошенной на автостраде. Кстати, отличная машина. Где ты ее раздобыл? Какая жалость, что она сломалась. Я бы сказал, это невезение – когда ломается такая машина, настоящее чудо техники. Теперь, что касается твоей девочки. Скажем прямо, она в весьма плачевном состоянии, хоть и держится, надо отдать ей должное, очень бодро. И наконец, твое имя. Хаос. Оно ведь не настоящее, правда?

– Наверное.

– А настоящего ты, конечно, не помнишь.

– Не помню.

– Настоящего имени не помнишь – так и запишем, еще одно проявление невезучести. Ты еще много чего не помнишь, всю эту муру из сна. И женщину, из-за которой волнуешься.

Хаос поморщился. Что же творится с его снами? Он боялся взглянуть Иди в глаза.

– Можно продолжать? – спросил Кули. – Вот как я все это вижу: ты сбежал из такой поганой дыры, что тебе кажется, будто все твои проблемы – в порядке вещей. Будто нигде не лучше, чем там, откуда ты явился. Хаос ничего не сказал.

– По-моему, я правильно угадал. Конечно, самая большая твоя неудача, хотя ты этого еще не знаешь, – встреча со старушкой Иди. Хуже этого ничего не могло случиться. Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей.

– Бредятина, – сказала Иди. – Меня уже тошнит.

Она повернулась и ушла в кухню.

– Я не говорю, что ты обязан сейчас же отсюда убраться. Ради Бога, проходи вступительные тесты. Мне даже кажется, у тебя все будет в порядке, в смысле, проходной балл ты наберешь. Я это чувствую. Гибельно только сочетание.

"Ты хочешь Иди, – вертелось у Хаоса на языке. – Если это невезение, то ты ему подвержен не меньше моего».

Вместо этого он сказал:

– Я не верю в невезение.

– Не веришь? – Кули встал и надел пиджак. На его лице появилась притворная горечь. – Она тебе рассказывала о Дэйве?

– Что? – растерялся Хаос. – В каком смысле?

– Спроси у нее.

– Что спросить?

– Хорошо, мы еще поговорим. А пока следует подумай. – Кули поспешил к выходу. Хаос услышал, как завелась его машина, как с ревом унеслась в ночь. Когда она смолкла, в доме повисла мертвая тишина.

Иди сидела в кухне, скрестив руки на груди, глядя в потолок и качая головой вперед-назад.

– Я должна тебе кое-что рассказать произнесла она наконец. – Это тебе поможет решить насчет Йана.

– Рассказывай.

– Он мне покою не дает, все ходит, ходит… Говорит, если я буду с ним… то все изменится к лучшему.

– Изменится, как же, – проворчал Хаос.

– Он так уверен в себе, в своем везении. Говорит, то, что он получает в Институте Везения, с лихвой восполняет то, чего недостает мне. Так и сказал, слово в слово. Говорит, что каждый раз, когда он проходит тестирование, его балл все выше.

– И все-таки он тебя не устраивает?

– Я его ненавижу.

На самом деле все гораздо сложнее, подумал Хаос. Тебе хочется ненавидеть Кули, но… не всеми потрохами.

Хаосу это напомнило о его собственном отношении к Келлогу.

Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей, сказал Кули. Вероятно, правда, но невезение тут ни при чем. Хаос не может стоять в стороне, глядя, как местный синдром запускает корни в жизнь Иди.

Так-то оно так, но чем он может ей помочь в борьбе с невезением? Что он может предложить женщине, чью наихудшую проблему он даже не способен воспринимать всерьез?

Что касается его самого, то он даже не уверен, есть ли у него собственные проблемы. В этом смысле его жизнь – настоящее решето. Проблемы есть в мире, а он, Хаос, всего-навсего сидит у приемника.

А может, его проблема – Гвен. Чьи бы границы он ни пересекал, она – с ним. Но и Гвен вряд ли способна помочь Иди.

– Он сказал, чтобы я спросил у тебя насчет Дэйва.

– Как это на него похоже, – тихо проговорила она.

– Что он имел в виду? Она вздохнула:

– Дэйв болен.

– Болен?

– От рождения. Почки. Примерно год назад отказали. Ему пересадили отцовскую… Нужна была почка близкого родственника – моя, или Рэя, или Джеральда. Теперь у Дэйва и Джеральда только по одной почке. Но тут, впрочем, нет никакого секрета. Всякое в жизни бывает.

Хаос нагнулся и положил ладонь ей на шею.

– Он пытается внушить, что тебе не миновать беды, если останешься со мной, – сказала она. – Будет как с Дэйвом или Джеральдом.

– Он ревнует. Она кивнула:

– А мне все равно. Пускай пристает, раз уж ему хочется. Я даже замечать не буду. Пока не сошлет меня в лагерь для невезучих. Господи, до чего же тут мерзко! Все ходят по лезвию бритвы, но при этом каждый только и ждет, когда кто-нибудь оступится. Будь моя воля – руки бы на себя наложила.

– Не надо, – сказал Хаос. – Все будет хорошо.

"Интересно, что я имею в виду?» – подумал он.

Они уснули вдвоем, кое-как уместившись на узком диване. На заре его разбудил шум мотора за окном. Желтые лучи озаряли комнату. Он поднял голову и с минуту прислушивался; шум нарастал, затем резко утих. Он снова закрыл глаза и уткнулся лицом в женские локоны. Услыхал шаги на крыльце. И тихий стук в дверь.

Он отворил дверь и учуял сигаретный дым. Над заводом, стоящим по другую сторону улицы, уже поднялся краешек солнца, вдали низкие холмы были подернуть туманом. На крыльце сидел спиной к двери человек в поношенной кожаной куртке, держал в руке ярко-красный мотоциклетный шлем. Он стряхнул пепел на росистую траву газона (вернее, неухоженного клочка земли между крыльцом и улицей) и повернул голову.

– Здорово, Эверетт. Не разбудил?

– Билли, – сказал Хаос. В его памяти хранились имя и фамилия этого человека:

Билли Фолт.

Фолт ухмыльнулся, встал на ноги, протянул руку. Хаос окинул его пристальным взглядом. Слишком близко посажены глаза, слишком узок лоб, улыбка от уха до уха. Чтобы водить дружбу с обладателем такой физиономии, нужны веские причины. Во всяком случае, сама физиономия к дружбе не располагала. Хаос заподозрил, что в прошлом таковые причины имелись. Увидеть вновь подобное лицо – все равно что во второй раз найти на пляже приметную гальку.

– Вообще-то я знал, что ты спишь. Иначе как бы тебя разыскал, а? Только по снам.

– По снам? – Хаосу было неприятно это слышать.

– Ага. Уже вторую ночь ловлю, ну и вычислил тебя…

– Как это – вычислил?

– Да просто на сны настроился. Ну как на радиостанцию, точь-в-точь. Я по этой части спец, экстрасенс. Правда, всю ночь промаялся.

– Ты откуда приехал?

– Все оттуда же. Из Сан-Франциско.

– Что значит – оттуда же?

– Эверетт, мы все там живем. Все, кроме тебя. А ты тут, в этой штучке-с-ручкой… пардон, в Вакавилле.

"Все, кроме тебя». О ком это он?

О Гвен?

– ..Эту вшивую дыру не перевариваю, – продолжал Фолт. – Все эти тачки старые, ни дать ни взять – старый пригородный кошмар, эпизод из «Сумеречной зоны». Ниини-ниини, ниини-ниини… – Его пальцы поизвивались перед лицом Хаоса. – Давно тут кукуешь?

– Нет, – ответил Хаос. – А это далеко отсюда? Я про Сан-Франциско.

– С часок, ежели на колесах, – сказал Фолт. – Совершенно, надо сказать, другой мир. Да ты и сам увидишь. Ты ведь собираешься к нам, а?

– Не знаю.

– Тебя Кэйл зовет. – Он умолк и вгляделся в лицо Хаоса. – Ты ведь помнишь Кэйла, а, Эверетт?