Карл Великий - Левандовский Анатолий Петрович. Страница 6

Рим меняет ориентацию

Институт папства как главный центр управления западной христианской церкви складывался и укреплялся по мере разложения и распада породившей его Римской империи. Возник же он почти незаметно. Поначалу епископ города Рима был всего лишь одним из множества наставников и администраторов церковных округов. Конечно, поскольку Рим являлся исторической столицей империи, «Городом» с большой буквы, влияние римского епископа должно было превышать (и превышало) авторитет его собратьев. Но подлинное рождение папства как политико-юридической категории произошло лишь в середине бурного V века, в период понтификата Льва I, прозванного Великим (440—461). Этот прелат, популярный благодаря искусству, с которым он спас храмы и население Рима во время двухнедельного разграбления города вандалами (455), вдохновленный учением святого Августина о приоритетной роли церкви, попытался провести это учение в жизнь. Он вынудил императора Валентиниана III издать эдикт, провозгласивший «первенство апостольского престола, скрепленное заслугами святого Петра, достоинством Рима и соборными постановлениями, дабы никто не отважился на что-либо недозволенное, вопреки авторитету римской кафедры». Первым условием всеобщего мира признавалась вселенская власть папы. Он становился верховным судьей епископов, причем его приговор не нуждался в санкции императора, в то время как любое противостояние его воле объявлялось оскорблением веры и императорской власти, а главные органы центрального правительства превращались в проводников папской воли. Возникает, правда, вопрос, в какой мере действительность отвечала подобным теократическим предписаниям? Здесь все было непросто, и многое менялось в зависимости от конкретных жизненных обстоятельств. Во всяком случае между понтификатом Льва I, заложившего основы папской власти, и правлением Григория I (590—604), укрепившим и расширившим эти основы (за что его также назвали «Великим»), лежал период в полтора столетия, пронизанный реваншистскими тенденциями со стороны верховной власти Константинополя. Император Юстиниан (527—565) сделал судорожную попытку реставрировать древнюю Римскую империю в ее прежних границах и с помощью своих талантливых полководцев добился частичной реализации этого замысла, отвоевав Италию у остготов, Северную Африку у вандалов и южную Испанию у вестготов. И хотя при этом он объявил, что каноны имеют не меньшее значение, чем законы, и что «папа древнего Рима имеет первое место среди всех святителей», в действительности же, не желая терпеть соперника, властолюбивый император сделал все для того, чтобы превратить римского епископа в послушное орудие своей воли. Впрочем, этот своеобразный цезарепапизм оказался недолгим: духовные претензии Константинополя были столь же эфемерны, как и завоевания Юстиниана. В 568 году на севере Италии появились новые варвары — лангобарды, которые быстро продвинулись в глубь Апеннинского полуострова и к 573 году овладели всем им, за исключением области Равенны, где продолжал сидеть византийский наместник (экзарх), и Рима с соседними городами, остававшимися под властью папы. Новая ситуация неминуемо должна была сказаться на изменении позиции пап. Константинопольская империя переставала являться реальной силой, способной защитить римский престол. И хотя императоры сохраняли прежние претензии, что были у Юстиниана, в том числе и по отношению к Риму, действительными хозяевами Италии оказались ариане-лангобарды, с каждым днем становившиеся все более явственной угрозой для папства. В этих условиях архипастыри Рима неизбежно должны были сменить ориентиры. Нуждаясь в сильном защитнике, который одновременно оставался бы покорным сыном католической церкви, они все чаще стали обращать взоры с Востока на Запад, рассчитывая именно там найти могущественного покровителя, готового взять на свои плечи бремя Константина и Юстиниана, но в то же время достаточно далекого для того, чтобы пытаться реализовать опасные притязания на присвоенные этими императорами права. Подобным покровителем могло стать только Франкское государство, со времени Хлодвига ставшее католическим и в качестве такового усиливающееся и расширяющееся с каждым десятилетием. По-видимому, именно Григорий I наиболее полно проникся новыми идеями. Он уже вел деятельную переписку с франкскими королями, не останавливаясь перед неприкрытой лестью в их адрес. Так, в одном из его писем Хильдеберту II можно прочитать следующие слова: «…Насколько царское достоинство превосходит статус других людей, настолько величие Вашего царства превышает славу царств прочих народов. Ибо неудивительно быть королем, подобным другим королям, но пребывать истинным католиком, чего немногие достигают, — великое дело». Будучи, как и Лев I, верным учеником святого Августина, Григорий Великий добивался всемерного расширения своего авторитета, стремясь создать «Град Божий» на земле; и в этом его порыве франкским государям отводилась не последняя роль. Впрочем, по мере изменения ситуации во Франкском государстве папы быстро переориентировались с «ленивых королей» — Меровингов на их новых хозяев — майордомов. Один из преемников Григория I, Григорий III, над которым нависла прямая угроза быть осажденным лангобардами в собственном городе, обратился за помощью к Карлу Мартеллу прямо и недвусмысленно, сопроводив свое слезное послание ценными подарками, в числе которых оказались (символический жест!) «ключи от гробницы святого Петра». Карл принял римское посольство с большими почестями, но ответил папе с вежливой сдержанностью: он не мог оказать Григорию помощь в борьбе с лангобардами, с которыми в то время находился в союзных отношениях. Реализации планов Рима было суждено осуществиться после смерти Карла, при его сыне и наследнике Пипине III.

С благословения папы…

Некоторые современные историки склонны полагать, что Пипина III, прозванного, как известно, за малый рост «Коротким», следовало бы вместо этого окрестить «Великим». Разумеется, такое утверждение (хотя об этом прямо не сказано) делается в ущерб знаменитому сыну Пипина — существование двух «Великих» подряд не годится, и возвеличивание одного рикошетом преуменьшает другого. Оправдано ли это исторически? Ответом на сей вопрос и послужит последующий рассказ. Пока же только заметим: думается, перед нами очередной из парадоксов, на которые столь щедра новейшая историография. Отнюдь не принижая дела Пипина, все же скажем, что в нем в лучшем случае можно видеть только предтечу, подготовившего почву для будущих всходов, тем более что первоначально Пипин действовал не единолично.

Незадолго до смерти (741) майордом Карл Мартелл передал старшему сыну Карломану Австразию с зарейнской Германией, младшему же Пипину — Нейстрию, Бургундию и Аквитанию.

При этом он не забыл и сына от наложницы Грифона, которого наделил землями, разбросанными в разных частях государства. Но Карломан и Пипин предпочли лишить наследства побочного брата и бросили его в тюрьму. Это был опрометчивый шаг, поскольку, бежав из тюрьмы, Грифон стал центром притяжения всех антиправительственных мятежей. Ему немедленно оказали поддержку неспокойные магнаты, искавшие лишь повода для отделения от государства, в первую очередь герцоги Баварии, Аламаннии и Аквитании. Стремясь узаконить и укрепить свое положение, оба майордома извлекли из монастыря очередного «ленивого» Меровинга и провозгласили его королем под именем Хильдерика III (743). Затем они навели порядок в стране. Герцог Баварский подчинился, его аквитанский союзник бежал; что же касается Аламаннии, то, залитая кровью, она была разделена на два графства, отданные под управление правительственных чиновников.

Справившись со смутой, братья приступили к церковной реформе, начатой их отцом. Заметим, что в ее проведении Карломан участвовал в большей мере, чем Пипин, а душой предприятия оставался все тот же Бонифаций, тесно связанный с Римом. Реформа имела два основных аспекта: 1) упорядочение церковной иерархии с усилением ответственности и дисциплины всех категорий духовенства; 2) ликвидация негативных для церкви последствий бенефициальной реформы Карла Мартелла. Что касается пункта второго, то он был разрешен довольно простым способом: земли, отнятые у церкви под бенефиции, продолжали оставаться в руках служилых людей, но за них пользователи обязывались платить регулярный оброк тем монастырям и епископствам, у которых земли были изъяты. С пунктом первым оказалось много сложнее; реформаторы натолкнулись на деятельное сопротивление местного духовенства, оскорбленного тем, что реформа пришла как бы со стороны. На соборы, которые созывал Бонифаций, съезжалось все меньше прелатов, и в конце концов сам реформатор вынужден был проститься со своей идеей и снова отправился во Фризию (754), где и нашел свой мученический конец. Еще раньше остыл к реформе Карломан, в 744 году отказавшийся от власти и ушедший в монастырь. Был ли этот поступок навязан ему со стороны? Или то была дань чрезмерной религиозности? Историки до сих пор не ответили на сей вопрос. Как бы то ни было, но именно с 744 года Пипин Короткий оказался единоличным правителем Франкского государства. Тогда-то он и приступил к реализации своего заветного замысла.