Девушки, которые лгут - Айисдоттир Эва Бьёрг. Страница 8

– Давай помогу.

Когда им наконец удалось зафиксировать гирлянду на ветвях, Эльма оглянулась на мать и повторила:

– Я всегда с ней нормально общаюсь, это она…

Вздох матери не дал ей договорить:

– Ох, Эльма, ну почему вы так? С самого детства только и знаете что ссориться.

– Но, мама… – Эльма запнулась в поисках подходящих слов. – Ты же знаешь, каково мне было. Это она всегда меня игнорировала. Прояви она ко мне хоть малейший интерес… – Осознав, что чуть ли не кричит, она прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего, о чём потом придётся жалеть. – Ты просто уже не помнишь.

– Ах не помню?! – воскликнула мать, но потом улыбнулась: – Насколько я помню, это ты прорезала дырку на её любимом платье.

– Но это же…

– И если память мне не изменяет, именно ты бросила кусок мыла в её аквариум, и все рыбки сдохли.

– Но ведь это…

– И я могла бы продолжить, доченька. Ты ведь тоже далеко не ангел. Изображаешь жертву в ваших сестринских разборках, но часть вины лежит и на тебе.

Эльма почувствовала, как у неё вспыхнули щёки:

– Ты сама говорила, что она даже не хотела, чтобы я появилась на этот свет. Она с первого дня меня терпеть не могла.

– Эльма! Это уж слишком!

– А что такое? – Эльма осознала, что её тон снова сделался выше, чем ей того хотелось бы.

Адальхейдюр расправила плечи.

– Как ты можешь ставить это в вину трёхлетнему ребёнку? Что она смыслила, когда ты родилась? Ей наверняка было непросто вдруг оказаться на вторых ролях. В первые месяцы после твоего рождения она вела себя так, будто она на год младше: снова принялась запихивать в рот пустышку и брать в постель своего плюшевого медвежонка. У неё даже голос изменился, – усмехнулась Адальхейдюр. – Она стала разговаривать… ну, как совсем ещё малышка. Ни с того ни с сего вдруг разучилась произносить букву «Р». Но сестра всегда относилась к тебе по-доброму, Эльма: могла часами лежать возле тебя, гладя тебя по щёчкам. Всегда одним пальчиком, будто боялась сделать тебе больно, – мать улыбнулась. – Единственное, о чём я прошу, это чтобы вы были подобрее друг к другу. Это же такая малость. Признай, что временами ты бываешь чересчур резкой, доченька.

Эльма молчала. Как объяснить матери, каково ей было жить рядом со своей старшей сестрой Дагни? Жить в тени девочки, которую все считали совершенством, когда саму Эльму – всего лишь её младшей сестрёнкой?

– Привет, – донёсся из дома голос Дагни, и Эльма едва слышно охнула. – Есть кто дома?

Адальхейдюр бросила на Эльму многозначительный взгляд:

– Да-да, давайте-ка попьём чайку.

– Вот вы где, – сказала Дагни, открывая дверь на террасу. Она выглядела как балерина: её волосы были собраны в аккуратный пучок, из которого не выбивалась ни единая прядь. Эльма была бы рада больше походить на Дагни, но чуть ли не всякий раз, когда они говорили кому-то, что являются сёстрами, люди удивлялись, и Эльма знала почему: Дагни была красива, а Эльма была… такой, какой была. Не уродиной, но и не красавицей. Она была самой обыкновенной: со светло-каштановыми волосами, бледной кожей и веснушками – пройдёшь и не заметишь. В подростковые годы Эльма пыталась привлечь к себе внимание одеждой и причёской, но все попытки вызывали лишь косые взгляды окружающих: она казалась им странноватой, слегка не от мира сего. А поскольку с мнением, что дурная слава лучше никакой, Эльма была не согласна, она выбрала анонимность и в определённый момент без всяких усилий слилась с окружающей средой, в которой, по сути, её замечало лишь ограниченное число людей.

– А я сегодня хвороста напекла, – сообщила Дагни, улыбаясь и подняв вверх руки с двумя полными полиэтиленовыми пакетами.

– А вот это уже другой разговор, – отреагировала Эльма, которая поймала себя на мысли, что у неё в желудке всё же ещё есть немного места для лакомого десерта. Занеся в дом коробку с оставшимися разноцветными лампочками, которым было не суждено стать частью рождественского декора в этом году, они вошли в кухню.

– Чем сегодня занимались? – поинтересовалась Адальхейдюр, включая электрочайник.

– Ну, я хворост пекла, как видишь. А Видар с мальчиками ходили поплавать, – сказала Дагни, кладя пакеты с выпечкой на стол.

– Молодцы. Бассейн после ремонта – просто загляденье, – заметила Адальхейдюр, выставляя на стол чашки, блюдца и коробку с чайными пакетиками. – Ну так как насчёт моего предложения? У папы юбилей, и я хочу сделать ему сюрприз. Устроим вечеринку. Пригласим только родственников и ближайших друзей. Думаю, что мы могли бы весело провести время. Мне всегда хотелось организовать что-то подобное в качестве приятной неожиданности, но я ума не приложу… ну, в общем, как устраивают такие праздники. Поэтому если вы могли бы взять организацию на себя…

– Мы с Эльмой обо всём позаботимся, – тут же согласилась Дагни. – Верно, Эльма?

– Ну да, конечно, – ответила Эльма. – Мы и банкетный зал можем подыскать.

Вода в чайнике закипела, и, наполнив чашки, Адальхейдюр тоже присела за стол. Выбрав себе чайный пакетик, Эльма опустила его в кружку, от которой поднимался пар.

– Отличная идея, – кивнула Дагни. – Как насчёт того, чтобы съездить в город в субботу? Мы бы и украшения купили, и подарок. Может, и рубашку новую ему подберём, раз уж пойдём по магазинам, и… – она сделала паузу, а потом расхохоталась: – Да уж, надо признать, что устраивать праздники я обожаю!

– Звучит неплохо, – сказала Эльма, погружая хворост в чай. Казалось, что Дагни совсем не претит проводить время с младшей сестрой, и Эльма подумала, что, может, и правда дело исключительно в ней самой: может, это только она всё никак не избавится от старых обид? Наверняка Дагни отдаёт себе отчёт, что не сказала Эльме практически ни слова сочувствия, когда не стало Давида. А разы, когда сестра приезжала к ним с Давидом в гости в Рейкьявик, Эльма могла пересчитать по пальцам одной руки. Порой ей казалось, что Дагни просто не помнила о том, что у неё есть сестра.

Появление в кухне отца вывело Эльму из размышлений. Откусывая хворост, она обнаружила, что добрая половина печенья так и осталась плавать в чаю: она совершенно забыла, что опустила его в чашку.

Окно в спальне Хеклы было идеальным: оно закрывалось так плотно, что в комнату не проникали никакие посторонние шумы, даже когда снаружи завывала буря. В квартире, где они жили с Марианной, ветер со свистом задувал через щели в оконной раме, не позволяя Хекле сомкнуть глаз по ночам. Другим преимуществом – даже более существенным – являлось то, что здесь окно можно было открывать нараспашку, почти как дверь, и вылезать через него наружу, когда ей хотелось, не будучи никем замеченной. Единственной проблемой было закрыть его снаружи так, чтобы без всяких проблем снова открыть по возвращении. Это было непросто, но всё же некоторое время назад Хекла нашла решение: она зацепляла щеколду резинкой для волос, которую затем закрепляла с внешней стороны рамы, благодаря чему ей удавалось довольно плотно закрывать окно. Ну и пробираться назад в дом было легче лёгкого – стоило только отцепить резинку.

В тот вечер, однако, Хекла боялась, что порыв ветра распахнёт окно и резинка порвётся. Ветер был такой силы, что она растягивалась до самого предела, грозя лопнуть в любую секунду. На всякий случай Хекла нацепила на щеколду ещё две резинки и, пригибаясь, чтобы Сайюнн и Фаннар не заметили её из окна своей спальни, тихонько прокралась вдоль стены дома. Машина ждала её в конце улицы.

Опустившись на пассажирское сиденье, она улыбнулась Агнару. Тот смущённо улыбнулся в ответ и нажал на газ так резко, что мотор издал рык, способный привести в праведный гнев живших в округе людей. Машина сорвалась с места, и Хеклу буквально вдавило в сиденье.

– Это была Марианна, – проговорила она немного спустя. – Та, которую нашли. Труп, я имею в виду.

Агнар перевёл взгляд с дороги на свою спутницу. Вытянув руку, он опустил её на бедро Хеклы: