ЧМО - Левашов Виктор Владимирович. Страница 3
ВЕРА. Как исключить?
ЖЕРДЕВ. Очень просто. Такой порядок. Чего тянуть-то, все равно исключат! Кто «за»? (Поднимает руку, за ним все присутствующие.) Против, воздержавшихся нет?
АНДРЕЙ (поднимает руку). Я против.
ЖЕРДЕВ. Ты?!
АНДРЕЙ. Да, я.
ЖЕРДЕВ. Вот даже и тут ты противопоставляешь себя коллективу! Все равно: принято большинством.
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Можно спросить, почему ты против?
АНДРЕЙ. Потому что с ними я не хочу быть «за» ни в чем!..
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Подведем итоги. Первое: слухи, что в лагере была какая-то организация, тем более профашистская, чушь и ерунда. Все, надеюсь, с этим согласны? Второе: виновники хулиганских проявлений осуждены коллективом, в целом здоровым, о чем свидетельствует исключение хулиганов из комсомола. На этом закончим.
АРБИТР. «Суд постановил… назначить наказания: Новацкому – три года лишения свободы… Конову – два года шесть месяцев… Чеботареву и Шарапову – по два года лишения свободы…»
Появляются МИЛИЦИОНЕРЫ, окружают осужденных.
ЧЕБОТЫАРЕВ (Новацкому). Это все ты! Все из-за тебя! Если бы не ты…
Взрыв голосов – как воспоминания о зале суда в момент оглашения приговора: «Сынок! Сыночка!..» «Мама! Мама!..» «Сыночек мой!..» «Мама! Мама!..»
Полная тишина.
АРБИТР. «Учитывая, что без первоначальных преступных действий Новацкого и Конова обвиняемые Чеботарев и Шарапов не встали бы на путь преступления, суд счел возможным применить к ним меру наказания, не связанную с лишением свободы: осудить условно…»
Милиционеры расступаются. Чеботарев и Шарапов исчезают в толпе сокурсников.
АРБИТР. «Принимая во внимание общественную опасность преступления и тот факт, что Новацкий и Конов в течение длительного времени глумились над потерпевшим…»
НОВАЦКИЙ. Мы не глумились! Мы хотели его воспитать, сделать из него настоящего мужчину!
АРБИТР. «…суд определил отбывание наказания: Новацкому – в воспитательно-трудовой колонии общего режима… Конову, к моменту совершения преступления достигшему совершеннолетия, в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Осужденные взяты под стражу в зале суда…»
Милиционеры уводят Новацкого и Конова. Дискотека возобновляется. Тамара Викторовна и Халявин уходят. Старшинов подходит к Андрею.
СТАРШИНОВ. Вот и все.
АНДРЕЙ. Нет.
АРБИТР. «Через пять месяцев краевой суд изменил приговор в стороны смягчения: назначил Новацкому и Конову те же наказания, но с отсрочкой исполнения приговора на один год. Потерпевший не воспользовался своим правом обжаловать решение. Приговор вступил в законную силу…»
АНДРЕЙ. Вот теперь все. (Вместе со Старшиновым уходит).
АРБИТР. «Новацкий и Конов были освобождены из мест заключения и вернулись домой…»
II
Дискотека разгорается с новой силой. Появляется НОВАЦКИЙ. Он в кепке, в светлом плаще. Молча смотрит на танцующих. Обычная дискотека. Но если ты пять месяцев просидел в лагере и только вчера вернулся домой, это зрелище не кажется обычным. Его заметили, замахали руками: «К нам, Серега!» Он снял кепку, скрывавшую короткую тюремную стрижку, сбросил плащ, обнаружив казенную куртку и брюки хэбэ, полученные в лагерной каптерке перед освобождением, и включился в танец. С прежним азартом. Но что-то уже было не прежним. Только ли одежда? А если бы он был одет, как все, разве не ощутил бы холодка отчуждения вокруг себя, разве не оказался бы очень скоро в полном одиночестве, как оказался теперь? Один, посреди пустоты. И оттого обычные па современного танца, исполняемые одиноким человеком в тюремной одежде, выглядели странно, почти зловеще.
Музыка смолкла.
НОВАЦКИЙ. В чем дело? Почему мы не веселимся?.. Неужели вы мне не рады?.. Это смущает? (Показывает на робу.) Могу снять. Но вы же все равно не забудете, где я провел последние пять месяцев и как я туда попал!.. Что произошло, люди? Мы же, действительно, хотели как лучше! Мы, действительно, хотели создать разумный и справедливый порядок жизни – вместо бардака, где нами командовала разная пьянь!
Появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.
ХАЛЯВИН. Ты про кого это говоришь, Новацкий?
НОВАЦКИЙ. Про вас, Игорь Иванович.
СТАРШИНОВ. И про меня?
НОВАЦКИЙ. Вы-то, Семен Семенович, пьянь безобидная. А Лобзик – это вас, Игорь Иванович, мы любовно называли Лобзик – вы пьянь агрессивная. Мнящая о себе. Господи, да какой же идиот решил, что вы хоть кого-то чему-то можете научить! Хоть бы раз вы увидели, как утром выходите из дома: глаза белые, руки ходуном, а дых такой, что комары на лету дохнут! И он давал нам указания, читал нам мораль!
ХАЛЯВИН (Старшинову). У вас не появляется иногда ощущения, что они нас недостаточно уважают?
НОВАЦКИЙ. Что же произошло тогда, в Таежном? Ведь первый раз в жизни мы получили возможность жить так, как хотим, получили свободу! Вы только вдумайтесь: свободу! И чем кончилось?
СТАРШИНОВ. Свободу получить нельзя. Ее можно лишь…
НОВАЦКИЙ. Знаем, слышали! Добыть трудом. Обрести в бою.
СТАРШИНОВ. И трудом не добыть, это же не зарплата. И не обрести в бою. Свободу можно только выстрадать. И если вы в самом деле хотите что-то понять, начинайте с начала. Вашу свободу вы просто купили. Если быть точным – за две бутылки водки. У начальника лагеря.
ХАЛЯВИН. Что это за намеки? Что у меня купили?
СТАРШИНОВ. Мы же говорим о сути, не о форме. Напомнить? Отбой был в 23 часа. А дискотека, которую устраивали по соседству студенты, кончалась заполночь. Понятно, что и наши толкались там до конца. (Показывает на пустые раскладушки).
ХАЛЯВИН (проходя между ними). Безобразие! А завтра половина к подъему не встанет! Трактором поднимать! Все, хватит разговоров, больше никаких дискотек, только по воскресеньям!
НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович, несправедливо! Почему из-за нескольких человек все должны страдать?
ХАЛЯВИН. А почему я и другие педагоги должны утром бегать и поднимать вас? Это справедливо? Только о своих удовольствиях думаете. Как дети. А вы давно уже не дети!
НОВАЦКИЙ. Ну, поехали! Дети, не дети! А сами только и знаете, что запрещать! Из лагеря ни на шаг, отбой в 23. Мы и будем вести себя, как дети, пока для нас есть только одно слово «нельзя»!
ХАЛЯВИН. А ты хотел, чтобы все можно? Из лагеря хоть куда? И отбой в час ночи?
НАВАЦКИЙ. Отбой вообще отменить.
ХАЛЯВИН. А на работу как вас поднимать? И так половина норму не выполняет. Отмени отбой – вообще будете спать в борозде!
НОВАЦКИЙ. Вам что важно: чтобы мы ложились в 23 или чтобы норму выполняли? Давайте так и договоримся: все выполняют норму на сто процентов, а когда мы ложимся – не ваше дело. И за порядком будем сами следить. А вы в наши дела вообще не вмешиваетесь.
ХАЛЯВИН. Представляю, что начнется! А кому отвечать?
НОВАЦКИЙ. Вот так всегда: то без пяти минут руководители…
КОНОВ. Не горячись. Обижаете, Игорь Иванович! Мы и сейчас за порядком следим, не допускаем ничего такого. Не верите? Вот буквально только обнаружили две бутылки водки. (Достает из-под раскладушки бутылки.) И никто не признается, чьи. А у нас насчет этого дела – ни-ни! (Новацкому.) Скажи?
НОВАЦКИЙ. Сознательность жуткая.
КОНОВ. Даже не знаем, что с ними делать. Нужно вылить, наверное? Фу, гадость какая!
ХАЛЯВИН (взял водку, взглянул на этикетки). Канский разлив. Действительно, гадость. А что, давайте попробуем! А то мы в самом деле: взрослые, взрослые, а как до дела доходит… Но смотри, Новацкий, чтобы все было в полном ажуре!
НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович!
КОНОВ. Спите спокойно, дорогие товарищи.
ХАЛЯВИН (передает бутылке Старшинову). Эту гадость нужно немедленно уничтожить!
СТАРШИНОВ. Пошли. Только в столовую за огурцами зайдем…
Уходят.
НОВАЦКИЙ. Гениально! А я: справедливость, справедливость! Им только одно и нужно, чтобы показатели были в норме, а остальное… Обе-то бутылки зачем отдал? С них бы и одной хватило.