Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - Леви Ахто. Страница 38

– А там один… одна, – вспомнил Враль, – страшилище, старое, без зубов… Что? Тоже? Разве с таким кто-нибудь захочет?

– А-а, это Белладонна. Со стажем блядища. Сам-то я не проверял, но, говорят, что у нее это дело классно получается, – объяснил Быдло. – А то, что без зубов… На что зубы-то?

– Пока они жили в зоне, – заметил Боксер, – их самих напяливали, теперь они друг друга… кто кого. Те, которые всех других в карты обыграли, там султаны, остальные – их гарем. Представляете, какая козлиная идиллия? Козел трахает козла… Бисексуализм по-научному получается.

Боксер изредка прибегал к латинским терминам: доктор все-таки.

– Если выпустить их в мир божий и необъятный, одеть, допустим, в цивильные костюмы, смокинги, фраки, галстуки, шляпы, ведь о них скажут – люди! О каждом. Человек, мол! Импозантный мужчина! Встретится тебе с какой-нибудь дамочкой под ручку – она влюбленно ест его глазами… взирает в его мужественные очи… Какой напрашивается вывод? Прежде чем женщине выйти замуж, необходимо удостовериться, что ее избранник – мужчина.

Глава вторая

1

На Девятке вновь прибывшим не давали времени на ознакомление с обстановкой или на адаптацию: сегодня приехал, нарядчик зачислил в бригаду – завтра канай на развод. Как известно, Враля определили в 37-ю королевскую, но… у него была первая категория! Значит, ему полагалось выходить в тайгу. Он же был поставлен в известность, что будет шнырем в секции у воров. Воры это решили, а о такой мелочи, как обеспечить ему «освобождение» – забыли.

Освобождение от таежного труда можно было получить только у врача, в данном случае у Боксера, единственного здесь представителя медицины. Это не представлялось проблемой: Враль ему понравился, он даже предложил, что будут вместе бегать. Боксер любил по утрам заниматься оздоровительным бегом, одному ведь скучно. Пробовал клеить на это Скита, но тот отказался. Скит был независимой персоной: приближенный самого Мора.

Официально Мор считался библиотекарем в KBЧ, но все знали, что из авторитетных воров зону держал именно он, затем шли видные воры – Петро Ханадей, Тарзан, Чистодел. По закону ворам работать, как и занимать в зоне должности, не полагалось. Они и не занимали, за исключением Мора, которого считали настолько неприкосновенной личностью, что было естественным числиться ему библиотекарем, на самом деле библиотекарем, шнырем и оруженосцем – всем одновременно был Скит.

В тот день, когда Боксер, Быдло, Враль и Хмырь ходили в ЗУР делать уколы козлам, Боксер попросту забыл, что Враль остался в зоне фактически на положении отказчика, забыл дать ему «освобождение» от лесной работы по состоянию здоровья.

Враль, честно сказать, в других лагерях тоже был отказчиком и за это немало пострадал, то есть из-за своих убеждений: был отказчиком не потому, что считал необходимостью бороться за сохранность сибирских лесов, – ему было неинтересно подчиняться бессмысленным, на его взгляд, требованиям. Строптивостью характера тоже отличался, причем, как он сам заметил, за последние годы стал относиться к жизни и человекообразным с необъяснимым презрением.

Жизнь не казалась ему справедливой. Что же касается отказчиков вообще, эти мужественные люди нравились ему своей стойкостью, несгибаемостью: администрация старалась заставить их трудиться, сочиняла для них лозунги в духе изящной словесности: «Честный труд – дорога к дому, запомни сам – скажи другому». Разве не гениально? Отказчики оставались глухи к красоте поэтического слова.

Им обещали, что труд облагораживает их телесно и духовно – они отказывались облагораживаться, утверждая, что от труда станешь горбатым.

Обещали хорошо кормить – они довольствовались «пониженной нормой» питания да еще сами изобретали вредные антилозунги: «От работы лошади дохнут».

В действительности так и было.

Или же: «Пусть работает медведь, у него четыре лапы!» – Мечта, что и говорить: медведь тоже не дурак.

Суки в своих зонах палками учили их любить труд, но убедились: из-под палки настоящий отказчик труд никогда не полюбит – не кобыла в конце концов. И хотя вынуждены были подчиняться насилию – кубатуры давали смехотворно мало, если… давали.

Отказчики и на Девятом воровском спецу выступили против Инструкции древним способом организаторов всех революций мира: ушли на подпольное положение в буквальном значении этого понятия. И единственный барак, где они могли уходить под пол совершенно законно, – воровской, где 37-я королевская штрафная воровская гвардейская знаменоносная бригада. Здесь «цвет нации». Тут-то и проявлялась разница между суками, которые угнетали мужика, гоняя на работу дрынами. Воры благоволили мужику, значит и отказчикам, воры снисходительно наблюдали их борьбу с администрацией со своей аристократической высоты и даже помогали, как могли. Надо сказать, часто и сами воры, не слишком видные, которым не удавалось почему-то записаться у Боксера, тоже делили с отказчиками неудобства подпольной жизни.

Итак, бригады ушли на работу, проверка окончена, в зоне выжидательная тишина, нет никакого движения. Будет ли облава? Стоят на стреме отказчики-«часовые», лежат на наблюдательных пунктах у окон, бдительно следят за происходящим в зоне: если облава, о том узнается заблаговременно.

В зону вошел отряд мусоров с Ухтомским и Плюшкиным, значит – атас! Всем в кабуры. Кабур (лаз – жарг.) – это всего лишь пропиленные в укромных местах доски пола, легко вынимающиеся, открывающие вход в подпольный темный лабиринт лазеек, перегородок. Здесь нет никакого света, никакой жизни. Тут хозяева крысы, это их царство. Но и отказчики преотлично ориентируются. Все эти несчастные дохлые интеллигенты (первая категория не обеспечивает физическими данными) – инженеры, профессора, бухгалтеры, агрономы, директора магазинов и другие – все они тут теперь ползают в худшем положении, чем крысы: те ведь в своей натуральной среде обитания.

Мусора, конечно, знали, где их искать, но лезть туда за отказчиками не просто и не очень заманчиво. Во-первых, они знали не все кабуры, а отыскивать – большая и часто бесполезная работа: отказчики попадались и из инженеров.

Кабуры попроще, как, например, из так называемой «парашной», где в одном углу параша, в другом – бачки с питьевой водой, отсюда не очень-то хочется спускаться вниз: сюда, бывает, вываливают и экскременты. Правда, в жизни так бывает сплошь да рядом: одни какают, другие нюхают.

Облаву дважды не делали. Потому, как только она заканчивается и отряд мусоров удаляется за зону, – тут же отбой, отказчикам дают об этом знать в подпол, они вылезают и могут жить полноправной жизнью до следующего утра, когда все повторяется.

Бывало, однако, так, что терпенье Бугая лопалось. Самоуничтожение преступников – одно дело, и оно – забота оперативно мыслящих работников министерства тотальной культуры. Лично с него же, Бугая, требовали еще перевыполнения плана по природоуничтожению, которое ему надлежало доказать предъявлением энного числа кубометров поваленного леса. Что и говорить, в самых верхах усатые повелители и лысые мыслители понимали, что на чисто воровском спецу не выполнить никакие планы, если в нем будут только одни честные воры: им мешает работать их честность. Потому-то и гнали сюда этих подлых интеллигентов, но и от них пользы не очень – слабосильная продукция, вот и лезут они, паразиты, под пол…

Оставались мужики, то есть именно чистокровные мужики из колхозов и других крестьянских хозяйств, или рабочие, опоздавшие на воле на работу, но в целом привычные батрачить, – только за счет этих и можно было Бугаю выполнять правительственные задачи, но… Нормативы лесоуничтожения отпущены в верхах на каждую отдельную душу. Сюда включались и суки, и отказчики, и козлы и просто педерасты, а еще чеченцы, грузины и даже лошади. Одни работяги – просто мужики – чисто физически не могли справиться с такой нагрузкой, им не под силу за всех пахать. Они старались изо всех сил вместе с замученными и затраханными лошадьми, но мало преуспевали. Тогда терпение Бугая лопалось, и мусора должны были во что бы то ни стало выловить этих проклятых саботажников, отказчиков. Тогда и объявлялась «генеральная облава».