Где ты? - Леви Марк. Страница 1

Марк Леви

Где ты?

Он родился 14 сентября 1974 года в восемь часов утра в точке с координатами 15°30' северной широты и 65°западной долготы. Его колыбелью стал маленький островок, расположенный неподалеку от берегов Гондураса. Новорожденный, зарегистрированный под номером 734, ничем не привлекал к себе внимания. Первые два дня своей жизни он развивался при полном всеобщем равнодушии. Его жизненные параметры оставались стабильными и не давали повода беспокоиться о его развитии. С ним обходились точно так же, как и с любым подобным малышом. Согласно обычной процедуре его данные фиксировались каждые шесть часов. 16 сентября в 14 часов дня результатами его анализов заинтересовалась группа ученых в Гваделупе. Их озадачил рост малышки, вроде бы выходивший за пределы нормы. К вечеру того же дня руководитель группы, которой было поручено наблюдение за развитием младенца, уже не мог скрыть своей обеспокоенности и связался с американскими коллегами. Происходило нечто чрезвычайно важное. Кардинальные изменения в состоянии новорожденного требовали внимания всего человечества. Плод союза холода и жары начал проявлять свой опасный характер. Если его сестричка Элейн, родившаяся в апреле того же года, прожила лишь одиннадцать дней, так и не набрав достаточной силы, то он же, напротив, рос с удручающей быстротой и всего за два дня достиг весьма тревожной величины. На исходе третьего он закрутился волчком. Он вертелся на месте, все живее и живее, как будто никак не мог решить, куда именно податься.

В два часа ночи с 16-го на 17 сентября профессор Хак наблюдал за подопечным при свете одинокой неоновой лампы и, склонившись над столом, заваленным листами с колонками цифр и какими-то графиками, удивительно похожими на кардиограммы, принял решение как можно скорее окрестить младенца в связи с его критическим состоянием, как будто таким образом можно предотвратить надвигающееся несчастье. Учитывая поразительные видоизменения малыша, рассчитывать, что дело только этим и ограничится, не приходилось. Имя было выбрано заранее, задолго до его рождения. Его нарекут Фифи. Он войдет в историю 17 сентября 1974 года в восемь часов утра, превысив скорость 120 км/ч. Тогда-то он и будет официально зарегистрирован метеорологами CDO [1] в Пуент-а-Питре и их коллегами из NHC [2] в Майами как ураган первого класса по шкале Саффира-Симпсона. В последующие дни он очень быстро сменит класс, перескочив во второй, к вящему ужасу всех изучавших его профессоров. В 14 часов Фифи развивал скорость до 138 км/ч, а к вечеру дошел до 150. Но наибольшую тревогу вызывало его опасно изменившееся местопребывание. Теперь он находился на 16°30' северной широты и 81°70' западной долготы. И тогда была объявлена тревога. 18 сентября в два часа ночи он приблизился к берегам Гондураса, обрушив на северный берег шквальные порывы ветра, достигавшие скорости 240 км/ч.

I

1

Аэропорт Ньюарка. Таксист высадил ее на тротуаре, и машина растворилось в транспортном потоке, наводнявшем пространство вокруг терминалов. Она проводила машину взглядом. Огромный зеленый рюкзак, стоявший у ее ног, весил чуть ли не больше ее самой. Поморщившись, она подняла его и вскинула себе на плечи. Миновала двери терминала номер один, прошла по залу и спустилась на несколько ступенек. Лестница справа спиралью уходила вверх. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, она поднялась по ступенькам и решительно двинулась по коридору. Остановилась у бара, освещенного оранжевым светом, и через стекло заглянула внутрь. Возле стойки с десяток мужчин потягивали пиво, бурно обсуждая результаты матчей, которые транслировались по телевизору, висящему у них над головами. Толкнув деревянную дверь с круглым окошком-иллюминатором, она вошла и окинула взглядом красные и зеленые столики. И увидела его: он сидел в глубине зала, у самого окна. Перед ним на столе лежала газета, а он, опершись подбородком о правую руку, левой что-то рисовал карандашом на бумажной скатерти.

Его глаза, невидимые ей, были обращены к бетонному полю, расчерченному желтыми линиями разметки, куда неспешно выруливали самолеты, готовившиеся к разбегу перед взлетом. Поколебавшись, она двинулась по проходу справа, чтобы подойти к нему незаметно. Проскользнув мимо гудящего холодильника, быстро и бесшумно подошла вплотную к ожидавшему ее молодому человеку и, коснувшись затылка, легонько взъерошила ему волосы. На бумажной скатерти красовался ее портрет.

~ Я заставила тебя ждать? — спросила она.

— Брось, ты почти вовремя. Вот скоро ты действительно заставишь себя ждать…

— Давно сидишь?

— Понятия не имею. Ты такая красивая! Да садись же! Улыбнувшись, она посмотрела на часы:

— Через час я улетаю.

— Сделаю все, чтобы ты опоздала! Чтобы никогда не попала на этот чертов рейс!

— Тогда я отчаливаю отсюда через две минуты, —пообещала она и села.

— Ладно, обещаю, больше не буду. Смотри, что я тебе принес.

Он достал черный пластиковый пакет, положил на стол и пальцем пододвинул к ней. Она наклонила голову набок, в свойственной ей манере спрашивая: «Что это?» Прекрасно понимая ее мимику, он ответил глазами: «Открой». В пакете лежал маленький фотоальбом.

Он открыл его. Первая черно-белая фотография: лицом к лицу, положив руки друг другу на плечи, стоят два двухлетних малыша.

— Самый старый наш снимок, который я сумел отыскать, — пояснил он.

Перевернул лист и продолжил комментарий:

— Вот на этой мы с тобой в Новый год, не помню какой, но нам тут и десяти еще нет, это точно. По-моему,

это тот год, когда я подарил тебе медальон.

Сьюзен расстегнула пуговичку на блузке и достала висящий на цепочке медальон с изображением святой Терезы, с которым никогда не расставалась. Перевернув еще несколько страниц, Сьюзен перебила Филиппа:

— А тут нам по тринадцать, это в саду твоих родителей. Я только что тебя поцеловала, и не только губами,

а языком, и ты мне сказал: «Какая гадость!» Это был наш первый поцелуй. А вот здесь мы двумя годами поз

же, и тут уже я сочла отвратительным твое предложение спать вместе.

На следующей странице Филипп снова перехватил инициативу:

— Зато год спустя, после вот этой вечеринки, если память мне не изменяет, ты уже вовсе не считала это

отвратительным.

Каждый квадратик глянцевой бумаги хранил в себе частичку их общего детства. Сьюзен остановила Филиппа:

— Ты проскочил целых полгода. Разве нет фотографий с похорон моих родителей? А ведь именно тогда, как мне кажется, я сочла тебя страшно сексуальным!

— Ну и шутки же у тебя, Сьюзен!

— А я не шучу. Да, тогда я почувствовала, что ты сильней меня, и это очень меня поддержало. Знаешь, я никогда не забуду…

— Перестань…

— …что это ты сходил и принес мамино обручальное кольцо во время бдения.

— Ладно, может, сменим тему?

— По-моему, это ты ежегодно напоминал мне о печальной дате. И на целую неделю становился таким внимательным, заботливым и предупредительным в каждую годовщину несчастного случая.

— Давай поговорим о чем-то другом?

— Валяй, переворачивай страницу, будем стариться дальше.

Он замер и посмотрел на нее потемневшими глазами. Улыбнувшись, она продолжила:

— Я знала, что это эгоизм с моей стороны — позволять тебе провожать меня.

— Сьюзен, зачем ты это делаешь?

— Чтобы мечта стала реальностью. Я не хочу закончить как мои родители, Филипп. Всю свою жизнь они только и делали, что выплачивали кредиты. Чего ради? Чтобы погибнуть, впечатав в дерево классную тачку, которую только что купили? Вся их жизнь уместилась в две секунды вечерних новостей, которые я смотрела по отличному, правда, еще не оплаченному, телеку. Я никого и ни за что не осуждаю, Филипп, но я хочу другого, и, заботясь о людях, я чувствую себя живой.