Где ты? - Леви Марк. Страница 9

— Если у твоей соседки сломана нога, а у тебя только вывихнута лодыжка, твоя боль от этого меньше не станет. Попробуй быть чуть более эгоистичной, и тебе будет гораздо легче.

— Ух ты! Да ты становишься философом, старик!

Филипп резко встал, пошел к двери, вышел на минутку в коридор и тут же вернулся быстрым шагом. Наклонившись, он поцеловал Сьюзен в шею.

— Привет, я так рад тебя видеть!

— Можно узнать, что за игру ты затеял?

— Никакая это не игра! Я ждал тебя два года, у меня мозоль на пальце от писания писем, потому что письма были единственной возможностью хоть как-то участвовать в твоей жизни. И мне показалось, что наша встреча началась совсем не так, как я ее себе представлял, вот я и начал все сначала!

Сьюзен некоторое время смотрела на него, а потом расхохоталась.

— Ты все такой же чокнутый! И мне тебя очень не хватало!

— Ну так рассказывай!

— Сначала ты. Все-все о вашей жизни в Нью-Йорке!

— А как насчет горячего?

— Ты о чем?

— Ты сказала, что хочешь чего-нибудь погорячее. Чего именно?

— Я уже расхотела! Спасибо. Мороженое было отличной идеей.

Оба испытывали странное чувство, не смели в нем признаться и не очень хотели о нем говорить. Время не прошло для них даром, два года они жили в разном ритме. Привязанность осталась прежней, подводили слова. Но, может быть, они подводили потому, что разлука уже подвергла коррозии их глубокую, искреннюю привязанность, обозначив между ними дистанцию, измеряющуюся не только в километрах?

— Доедай быстрей мороженое и пошли! У меня для тебя сюрприз.

Сьюзен опустила глаза и некоторое время сидела, сосредоточенно разглядывая креманку. Потом подняла взгляд.

— Я не успею… Я хочу сказать, что не остаюсь. Я согласилась продлить контракт. Они действительно нуждаются во мне, понимаешь? Мне очень жаль, Филипп…

Ему показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он вдруг ощутил странное головокружение и почувствовал себя совершенно беспомощным как раз тогда, когда хотел быть особенно собран.

— Будь добр, не делай такое лицо.

Сьюзен положила руку на ладонь Филиппа, и он тут же отвернулся, не желая, чтобы она видела тоску и разочарование в его глазах. Чувство одиночества сдавило его сердце. Он погладил пальцем руку Сьюзен. Ее кожа утратила гладкость, появились морщинки, и он старался на них не смотреть.

— Знаю, это трудно, — проговорила она. — Там не возможно сохранить девичью кожу. Сам видишь мои ногти, а уж о ногах я вообще молчу. Что ты хотел мне показать?

Филипп хотел показать ей свою студию на Манхэттене, ну да ладно, покажет в следующий раз. Он пристально поглядел на нее, и выражение его глаз изменилось. Сьюзен поглядела на часы.

— Сколько у тебя времени?

— Два часа.

— Всего-навсего?!

— Мало, конечно, но ты не представляешь, как мне пришлось изворачиваться, чтобы удрать и сделать этот крюк.

Она вытащила завернутый в коричневую крафтовскую бумагу пакет и положила на стол.

— Отнеси этот пакет по адресу, очень тебя прошу! Это наша контора в Нью-Йорке — и один из липовых предлогов, которым я воспользовалась, чтобы повидаться с тобой.

Филипп даже не взглянул на пакет.

— Я думал, ты работаешь на гуманитарную организацию. Мне и в голову не приходило, что ты в воспитательном лагере.

— Теперь ты знаешь!

— Расскажи поподробнее.

За два года она успела себя зарекомендовать. Ее направили в Вашингтон дать обоснование запрошенным кредитам, а потом она должна как можно скорее вернуться с медикаментами, перевязочными материалами и непортящимися продуктами.

— А пока они будут все это паковать? У тебя же будет какое-то время.

— Паковать все буду только я! Я специально для этого и приехала! Я должна забрать с собой только то, что нам действительно нужно, а не тонну всяческой хрени, которую они готовы нам спихнуть.

— А что конкретно вам необходимо?

Она сделала вид, что достает из кармана список и читает его:

— Ты идешь по левому проходу, а я — к холодильникам в глубине магазина, встречаемся у касс. Ты все запомнил? Нам нужны школьные принадлежности, триста тетрадок, девятьсот карандашей, шесть классных досок, сто упаковок мела, учебники испанского, пластмассовая посуда, вся, которая найдется на полках, примерно шестьсот тарелок, две тысячи ножей, столько же вилок и вдвое больше ложек, девятьсот одеял, тысяча пеленок, тысяча полотенец, сотня комплектов постельного белья для диспансера…

— Лично мне нужна только ты, Сьюзен.

— …две тысячи компрессов, триста метров хирургической нити, оборудование для стерилизации, стоматологические инструменты, иглы, стерильные тампоны, расширители, зажимы, пенициллин, аспирин, антибиотики широкого действия, анестетики… Извини, это не слишком забавно.

— Ну, не все так плохо! Я могу хотя бы полететь с тобой в Вашингтон?

— Тебя со мной не пустят. И представь себе, в лучшем случае нам дадут лишь двадцатую часть того, что нам нужно.

— Ты уже говоришь «нам», говоря о тех местах?

— Да? Я не заметила.

— Когда ты вернешься?

— Понятия не имею. Думаю, через год.

— Но в следующий раз ты останешься?

— Филипп, не делай из этого трагедии. Если бы один из нас уехал учиться в университет на другом конце страны, было бы то же самое, разве нет?

— Нет, каникулы не длятся два часа. Ладно, не буду занудствовать. Мне грустно, и у меня не получается это скрыть. Сьюзен, ты всегда будешь выбирать любые предлоги, лишь бы с тобой этого не произошло?

— Не произошло чего?

— Ты боишься потерять себя, привязавшись к кому-то. Прекрати смотреть на часы!

— Я вижу, что пора сменить тему, Филипп!

— Когда ты остановишься?

Она выдернула руку, глаза ее сузились.

— А ты?

— В чем ты хочешь меня остановить?

— В твоих занятиях великой карьерой, средними эскизами, мелочной жизнью.

— Теперь ты злишься!

— Нет, просто я, в отличие от тебя, говорю прямо: это лишь вопрос выбора слов.

— А я просто скучаю по тебе, Сьюзен, и имею слабость тебе в этом признаваться. Ты и понятия не имеешь, в каком бешенстве я иногда бываю.

— Наверное, это мне нужно было выйти из бара и снова в него войти. Мне действительно очень жаль. Клянусь, я не думала, что говорю.

— Но, если ты так думала, пусть даже и не совсем так, дела это не меняет.

— Но я не хочу останавливаться, Филипп. Во всяком случае, сейчас. Я живу трудной жизнью, иногда невыносимо трудной, но мне кажется, что я действительно делаю что-то важное.

— Именно это меня и злит, именно это я и нахожу абсурдным.

— Злит что?

— Что я не могу вызвать у тебя подобных чувств, что ты отзывчива только на боль других, чужая боль помогает тебе бежать от своей, с которой ты боишься встретиться лицом к лицу.

— Ты достал меня, Филипп!

Неожиданно он повысил голос, чем несказанно удивил ее, и — редкий случай — она не смогла его прервать, хотя ей совсем не нравилось то, что он говорил. По его мнению, дело было совсем не в ее человеколюбии. По его мнению, Сьюзен пряталась от своей жизни и жила чужой с того печального лета, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Спасая жизни других, она пыталась спасти своих родителей, чувствуя себя виноватой в том, что в тот день не болела страшным гриппом, который удержал бы их дома.

— Не пытайся меня перебить, — властно продолжил он. — Я отлично знаю все твои состояния, все твои защитные средства. Могу расшифровать любое выражение твоего лица. Правда в том, что ты боишься жить и,чтобы преодолеть этот страх, отправилась помогать другим. Но так ты себе не поможешь, Сьюзен, ты не свою жизнь отстаиваешь, а чужую. Какой странный выбор —пренебрегать теми, кто тебя любит, и отдавать свою любовь тем, кто тебя в жизни в глаза не видел! Я знаю, тебя это поддерживает, но ты-то себя не знаешь.

— Иногда я забываю, что ты меня так любишь, и мне стыдно, что я не умею любить тебя так же.

Стрелки часов бежали с ненормальной скоростью. Филипп смирился. Ему так много хотелось сказать ей, ну да ладно, он ей напишет. У них едва было время просто немного побыть вдвоем впервые за два долгих года ожидания. Сьюзен чувствовала усталость. Она нашла, что Филипп повзрослел, возмужал. Он счел это комплиментом. «Ты еще больше похорошела». Оба понимали, что этих кратких мгновений вместе недостаточно. Когда скрипучий голос по громкоговорителю известил о начале посадки на ее рейс, Филипп остался сидеть за столиком. Сьюзен поглядела на него.