Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри. Страница 22

Глава 2. Светское государство Петра Великого

В начале XVIII века напряжение в обществе, вызванное полуторавековым преследованием имперских целей, возросло из-за активного внедрения иностранных теологических, официальных и культурных моделей, рассчитанных на преобразование России в европейскую державу. Приток чужой культуры был просто необходим: если Россия желала отстоять приобретённые территории, по военному потенциалу ей следовало сравняться с крупнейшими европейскими странами. В то же время этот процесс представлял крайнюю опасность для социального и этнического единства России.

В конце XVII века Москва управляла огромной территорией в Северной Азии, но это не укрепило её стратегическую безопасность ни на юге, ни на западе. Да, Россия одержала убедительную победу над Польшей, приобретя изрядную территорию, но произошло это только после затяжной и изнурительной войны. На севере и западе страна по-прежнему оставалась отрезанной от Балтийского моря и уязвимой для имперских посяганий Швеции, в то время как на юге всё ещё сохранялась опасность разрушительных набегов татар. Чтобы остаться империей, нужно было уметь защитить себя, причём не только на юге и востоке, но в первую очередь на западе, где ожидалась наибольшая опасность.

Кроме того, экономические ресурсы России, потенциально превосходящие ресурсы любой другой страны мира, всё ещё оставались почти невостребованными. Огромные расстояния, примитивный транспорт, малоплодородные земли и экономическая отсталость населения затрудняли развитие горного дела, мануфактур и торговли, тогда как существующие порты, большую часть года закрытые для судов из-за обледенения рек и морей, и проливы, контролируемые потенциальными врагами России, не могли способствовать осуществлению связей с другими странами. Долговременный имперский статус не мог быть обеспечен без заметного повышения стандартов русских вооружённых сил и активного использования ресурсов земли и населения.

В первые годы правления Петру I удалось, хотя и с большим трудом, захватить турецкую крепость Азов в устье Дона и таким образом получить ненадёжный выход к Чёрному морю. Но слабость вооружённых сил России убедительно демонстрировала провалы всех попыток отвоевать плацдарм на Балтике: в 1700 году большая армия Петра потерпела сокрушительное поражение от небольшой шведской армии под Нарвой, портовым городом, который надеялись захватить русские.

Но именно Нарва стала поворотным пунктом. Пётр I, глубоко задетый поражением, извлёк из него необходимые уроки. Эти уроки не изменили сути его политики, но придали ей новый радикализм и решительность. По своему характеру и воспитанию царь уже был предрасположен к тому, чтобы сделать Россию более европейской, не только втягивая её в сложные военные и дипломатические игры, составлявшие суть политики всех великих европейских держав, но и осваивая новые технологии и новый образ мышления, трансформировавшие жизнь ведущих европейских государств в течение XVII века.

В детские годы Петра, когда тот ещё правил вместе с братом, иностранцы всё ещё жили в специально отведённом для них районе вне пределов Москвы, в так называемой «немецкой слободе». Власти опасались разлагающего влияния чужеземцев на мораль честных русских людей. Такая сегрегация свидетельствовала о том настороженном отношении московитов к внешнему миру, который был свойствен всей их предыдущей истории. Пётр нарушал табу, окружавшее слободу: не только посещал пользующееся дурной репутацией место, но и заводил дружбу с некоторыми из её обитателей, подолгу разговаривал с купцами, ремесленниками. Из поры юности Пётр вышел гладко выбритым и в европейской одежде, что приводило в ужас некоторых его современников. Он ел мясо в постные дни, нарушая православные традиции.

Вдохновлённый астролябией, которую привёз из Швеции князь Долгорукий, Пётр с энтузиазмом взялся за изучение арифметики, геометрии, навигации, баллистики и фортификации. Его обучал голландец Франц Тиммерман. Пётр пристрастился носить голландскую матросскую форму и называл себя «бомбардиром». Как завороженный, слушал он своего наставника, Никиту Зотова, рассказывавшего о военных кампаниях его отца, царя Алексея, и, горя желанием воплотить собственные идеи, формировал «потешные полки» из юных дворян, одевал их в тёмно-зелёные мундиры, выдавал оружие из дворцового арсенала и выводил на манёвры, весьма далёкие от «потешных»: в некоторых участвовало по нескольку тысяч человек, были раненые и даже убитые.

Став единовластным царём, Пётр пошёл ещё дальше в нарушении московских запретов, объехав протестантские страны Северной Европы. В 1697–1698 годах он посетил балтийские провинции Швеции, Польшу, Пруссию, Голландию, Англию и Австрию, называя себя Петром Михайловым, бомбардиром Преображенского полка.

Это путешествие назвали бы сегодня «актом промышленного шпионажа», причём царь, официально (но не по сути) инкогнито, сам являлся главным разведчиком. В Кёнигсберге Пётр прошёл краткий курс артиллерии, в Амстердаме работал плотником на судоверфи, в Лондоне посетил фабрики, мастерские, обсерваторию, арсенал и Королевский монетный двор, присутствовал на заседании Королевского общества, проникшись идеей, как государство должно покровительствовать науке и технике. Почти всё из того, что Пётр делал и видел за границей, противоречило московским представлениям о царском достоинстве, но Пётр вынес из поездки то, что желал, и вернулся с убеждением — Россия должна стать такой, как зарубежные страны, и не только в военно-техническом, но и в социальном, культурном и интеллектуальном плане.

Петру пришлось прервать путешествие и вернуться досрочно из-за вспыхнувшего в Москве восстания стрельцов. Стрелецкое войско, основанное Иваном IV для усиления пехоты огнестрельным оружием, уже давно стало ненужным из-за прогресса военной науки и техники. Сочетание привилегий с отсталой техникой, характеризующее образ жизни стрельцов, было именно тем, что Пётр твёрдо решил уничтожить. Он осуществил свои намерения, казнив несколько сот бунтовщиков и распустив все стрелецкие полки. Одновременно царь приступил к осуществлению программы модернизации общества по западному образцу, издав указ о запрещении ношения бород в изысканном обществе; не желавшим подчиниться придворным сам стриг бороды. Большего оскорбления мужскому достоинству и благочестию трудно было придумать: православная церковь считала бороды обязательной принадлежностью всех богобоязненных мужчин, считалось, что мужчина с гладко выбритым лицом не будет допущен в рай.

Военная реформа и промышленность

Унизительное поражение под Нарвой укрепило уверенность Петра в необходимости скорейших перемен. Урок, вынесенный из заграничного путешествия и подтверждённый поражением под Нарвой, ясен: армия, хотя и большая, была недостаточно обучена и неадекватно снаряжена, чтобы на равных сражаться с лучшими европейскими армиями, в том числе и шведской. Тактика, сослужившая хорошую службу в «диком поле», против быстрых, но легко вооружённых конников, оружие, принёсшее — хотя и с трудом — победу над поляками и османами, показали полную несостоятельность в столкновении с мощью войск Карла XII.

Петру предстояло провести Россию через то, что Европа прошла в XVI–XVII веках и что некоторые историки, колеблясь, называют «военной революцией». Ключевыми элементами этой революции были:

1) развёртывание больших масс хорошо обученной и дисциплинированной пехоты, вооружённой современным огнестрельным оружием;

2) использование высокомобильной лёгкой кавалерии, способной при необходимости сражаться как пехота (драгуны);

3) увеличение количественной и качественной мощи артиллерии;

4) укрепление фортификаций, рассчитанное на их способность выдержать удары такой артиллерии.

Все эти нововведения привели к резкому вздорожанию войны, побудив все европейские страны изобретать более эффективные способы мобилизации человеческих и природных ресурсов, имеющихся в их распоряжении, с далеко идущими и долговременными последствиями для форм управления. В некоторых отношениях Россия при всей отсталости при проведении подобного процесса имела ощутимое преимущество по сравнению с противниками. Общество уже было построено для службы государству, привилегии, которыми пользовались социальные группы, были намного слабее, чем где-либо в Европе, и это облегчало задачу сбора налогов и набора на военную службу.