Дьявола не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 2

Я провожу по ней языком, не стесняясь. Я слизываю ее с губ. Потому что тоже учусь: ему нравится смотреть, как я наслаждаюсь вещами. Ему доставляет больше удовольствия смотреть, как я поглощаю эту пену, слизываю ее с пальцев, чем когда-либо пробовать ее самому.

Я насыщаю свой рот восхитительным ароматом, а затем целую его, чтобы он почувствовал его вкус на моих губах.

Кофе делает мой рот теплым и чувственным.

Вот почему он приготовил его для меня.

Все это рассчитано, чтобы я не подошла к холодильнику и не начала рыться в нем. Он хочет выбирать, что я ем, что пью, что ношу. Он хочет выбирать лучше, чем я могла бы выбрать сама, поэтому я не буду бороться с ним, а лучше подчинюсь ему.

Каждый раз, когда я соглашаюсь с его выбором, вижу блеск триумфа в его глазах. Так он намерен приручить меня.

Меня нелегко приручить.

Я дикая и необузданная. Мои желания капризны, они меняются каждый миг.

— У нас есть еще персики со вчерашнего вечера? — говорю я.

Я вижу, как в его глазах вспыхивает огонь, раздражение от того, что он не смог этого предугадать.

— Ты съела их все перед сном.

— Ты же не думал, что я съем сразу шесть? — говорю я, эта легкая нотка дразнилки одновременно и бесит, и возбуждает его. Он хватает меня за запястье, притягивая к себе.

Его грубое рычание проводит по моему позвоночнику, как наждачная бумага: — Если бы мы оказались на корабле, застрявшем в океане, и все, что у нас осталось, - это одна плитка шоколада, ты бы съела ее всю за пять минут, а потом облизала бы пальцы.

Я улыбаюсь ему, не раскаиваясь.

— Я не хочу быть голодной, пока буду снова работать на этом корабле, — говорю я.

Я допиваю остатки тщательно приготовленного латте. — Рационы - это для тех, кто хочет только терпеть.

— Я думал, что трудные времена научат тебя планировать, — говорит Коул, его вторая рука проникает за мой череп и крепко обхватывает меня, а его пальцы запутываются в моих волосах.

Я наклоняюсь к его рту.

— Я не хочу выживать. Я хочу процветать.

Он целует меня так, как делает это каждый раз, словно пожирая меня заживо. Он просовывает руку внутрь халата и нащупывает мою обнаженную грудь. Его чуткие пальцы исследуют мое тело, как слепой: изучая каждый изгиб на ощупь, а не на глаз.

Я пытаюсь сопротивляться силе этих рук, но это невозможно.

Я обмякаю, падая назад, прижимаясь к поддерживающей силе его руки. Халат распахивается, открывая ему полный доступ к обнаженному телу под ним. У меня кружится голова, и я падаю в обморок, когда его теплая, сильная рука проводит по моей обнаженной плоти.

Декоративные оловянные плитки кухонного потолка наполняют мои глаза своим серебристым сиянием. Кончики его пальцев танцуют по моим ключицам, а затем его рука обхватывает мое горло. Я чувствую, как его член упирается в мое бедро, когда он медленно перекрывает мне воздух.

— Что тебе снилось прошлой ночью? — прошептал он мне на ухо. — Ты стонала во сне...

— Я не помню, — лгу я.

Его пальцы сжимаются до тех пор, пока на оловянной плитке не появляются черные пятна, и я едва чувствую его руку под своим телом.

— Ты не сможешь хранить от меня секреты, Мара, — рычит он, стискивая зубы у моего горла. — Я буду ломать тебя систематически, без устали, пока ты не дашь мне то, что я хочу.

Я поворачиваю голову и смотрю прямо ему в глаза.

— Чего ты хочешь?

Он облизывает губы, наши рты так близко друг к другу, что его язык почти касается и моего.

— Я хочу всю тебя. Каждая частичка тебя. Я хочу знать о тебе все: всю твою историю, каждую мысль, которая приходит тебе в голову. Каждое желание, каким бы темным или извращенным оно ни было. Все фантазии, какими бы невозможными они ни казались. И самое главное, Мара, я хочу занять твои мысли, как ты занимаешь мои. Я хочу, чтобы ты была одержима мной, привязана ко мне, зависела от меня. Я хочу, чтобы ты жила для меня, а не только со мной.

Для меня это более страшная перспектива, чем когда я думала, что Коул может меня убить.

Вся моя жизнь была борьбой за независимость.

Каждый человек, который должен был любить меня, вместо этого пытался контролировать меня. Они пытались согнуть меня и придать мне форму, чтобы я стала такой, какой они хотели, чтобы они могли использовать меня, чтобы они могли поглощать меня, как топливо.

Я отстраняюсь от него, встаю прямо, закрываю мантию и застегиваю ее.

— Я отдала свою жизнь в твои руки. Но никогда не говорила, что ты можешь забрать мою личность.

Коул улыбается мне, не стесняясь.

— Я не пытаюсь изменить твою сущность. Я пытаюсь раскрыть ее. Бриллиант не может сиять, пока его не огранят.

Я скрещиваю руки на груди, уже зная, к чему это приведет.

— И где ты планируешь меня огранить сегодня?

Он пытается сдержать смех, что никогда не является хорошим знаком.

— Всегда такая подозрительная, Мара. Это совершенно несправедливо, учитывая, что я еще не придумал для тебя ни одного плана, который бы тебе не понравился.

— Это щедрая интерпретация. Особенно если учесть, что путь к «наслаждению», как правило, не менее ужасен.

Теперь он смеется, и этот звук обдает меня жаром. Когда дьявол смеется, мир немного кренится вокруг своей оси, и где-то кто-то совершает роковую ошибку.

— Нет ничего ужасающего в том, что я поведу тебя по магазинам.

— Ни хрена подобного, — огрызаюсь я. — Ты обещал забрать мои вещи из старого дома.

— И я забрал - твои вещи будут доставлены сегодня днем. Хотя сначала я должен их продезинфицировать.

Он фыркнул.

— Не хочешь, чтобы в твоих безупречных шкафах висели мои куртки из дешевого магазина? Не волнуйтесь, я уверена, что в этом доме есть крыло, которое ты даже не видел.

— О, я знаю каждый дюйм этого дома, — заверил меня Коул. — От меня нигде не спрячешься, тем более здесь, в моем собственном доме.

Зафиксировав его темный взгляд, я верю ему.

Противостоять Коулу - все равно что стоять на пути товарного поезда.

И все же я стою здесь, глядя на свет фар, а гудок предупреждает меня об опасности.

— Мне нравится моя одежда, — шиплю я.

— У тебя нет своей одежды, — говорит Коул. — У меня есть. И я не отдам ее тебе, пока ты не пойдешь со мной за покупками. Если тебе не понравится то, что я выберу, ты не обязана это носить. Но ты будешь сопровождать меня... или тебе придется идти в студию в этом халате. — Он усмехается. — Или голой. Меня устроит любой из этих вариантов.

Я буду носить этот чертов халат всю неделю, чтобы насолить ему. Это оскорбит его чувства гораздо больше, чем мои. Только холодный серый туман за окном меня отговаривает - шелк не греет.

— Ладно, — говорю я нехотя. — Но я серьезно - я не надену ничего, что мне не нравится.

— Меньшего я и не ожидал, — отвечает Коул с раздражающим самодовольством.

Поднеся стакан с латте к раковине и поставив его чуть сильнее, чем нужно, я говорю: — Давай покончим с этим.

Коул поднимает одну черную бровь.

— Сначала тебе нужно принять душ.

У меня руки чешутся снова схватить стакан и швырнуть в него. Ему никогда недостаточно получить то, что он хочет, - все должно быть именно так, как он хочет.

Вместо этого я выскальзываю из халата и бросаю его в лужу посреди пола его кухни.

— Как пожелаете, мастер.

В тоне звучит сарказм, но я все равно вижу, как он краснеет от удовольствия. Он подхватывает халат и следует за мной, как темная тень, бесшумно и близко.

Я поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню. Ванная комната Коула втрое больше моей старой спальни. Раковины - массивные плиты из необработанного серого камня под водопадными кранами. Ванна, размером с небольшой бассейн, стоит прямо на деревянном полу, прямо у окна, как бесконечный бассейн. Душ размером с автомойку, с десятком форсунок, направленных во все стороны.

Коул включает их для меня, пока я отправляю плейлист с моего телефона на его Bluetooth-колонки.