Дьявола не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 20

Приятно снова работать за деньги, при прямом обмене, где принесенный поднос с едой равен пятидолларовым чаевым. Я пыхчу и потею, но в хорошем смысле. Путь доброго, честного труда.

Коулу никогда не приходилось работать за деньги на черной работе. Поэтому деньги для него — всего лишь абстрактное понятие. Он, конечно, знает о его силе и владеет им как оружием. Но у него нет к этому никакой привязанности. Ему это дается легко, и он всегда может получить больше.

Я не знаю, лучше ли его путь, чем мой.

Во многих вещах нет лучшего или худшего. Просто различия.

Коул никогда не испытает дикого восторга, открыв бумажник и увидев двадцатидолларовые чаевые за пятидесятидолларовую купюру.

Одно я знаю о себе точно: куда бы я ни пошла в жизни, какой бы богатой я ни стала, я всегда буду давать большие чаевые. Я знаю, что это значит для сервера. Как это может изменить весь их день или даже неделю. Как это дает надежду, выходящую далеко за пределы любой суммы в долларах.

Еще одна полезная вещь в работе официанткой: ты слишком занята, чтобы долго беспокоиться о чем-то еще. Я не могу беспокоиться о том, что Коул может сказать Артуру или наоборот, когда у меня есть десять столов, выкрикивающих запросы.

Шестичасовая смена пролетает мгновенно.

Вскоре столы снова пустеют, Коул съел заказанную мной еду, а Артур выпил слишком много чашек кофе. Он прерывает меня, когда я приступаю к выполнению заключительных обязанностей.

— Тебе не нужно об этом беспокоиться.

Я продолжаю скатывать чистые столовые приборы в салфетки и говорю:

- О чем, черт возьми, ты говоришь? Ты бы от меня кусок отгрыз, если бы я не скатал в этом месте все до последней вилки.

Артур стучит тяжелым пальцем по газетной статье, все еще лежащей на столе рядом со мной.

- Я уверен, что у тебя есть чем заняться в свободное время.

Мой желудок урчит. Я не хочу слышать то, что он пытается сказать. Я продолжаю катать столовые приборы, упорно отказываясь смотреть ни на него, ни на газетную статью.

Вместо этого Артур кладет руку мне на плечо.

Я не знаю, прикасался ли он ко мне когда-нибудь раньше. Рука у него тяжелая, мозолистая и теплая. Оно лежит на моем плече как благословение.

- Я горжусь тобой, Мара, — говорит он.

Я смотрю на его морщинистое лицо, на его выцветшие карие глаза за толстыми, мутными линзами.

Я хочу сказать ему что-нибудь в ответ, но мое горло сжимается.

Артур шепчет: — Ты действительно делаешь это, Мара. И смотри, хочешь ты встречаться с этим парнем или нет, воспользуйтесь его помощью. Возьмите столько, сколько сможете. Не гордитесь — будьте успешными. Ты заслуживаешь это.

Я кладу свою руку ему на плечо, удерживая ее на месте, чтобы он не мог отпустить.

Мои глаза горят, его морщинистое лицо плывет перед моим взглядом.

- Почему у меня такое чувство, будто ты меня увольняешь?

- Здесь у тебя всегда будет дом, — говорит он. — Но я не хочу тебя сдерживать. Даже для субботнего утра. Тебе больше не нужно это место.

Я проработал в Sweet Maple шесть лет. Артур всегда был здесь.

- Вернись позавтракать со всеми, кто богат и знаменит и кому не нужно нести поднос.

- Лучшие люди несут подносы, — яростно говорю я. - Ты несешь поднос.

- Я приду, если ты придешь поесть, — говорит он, еще раз сжимая мое плечо, прежде чем отпустить.

Я быстро ухожу, чтобы Артур не увидел, как я плачу. Слёзы текут по моему лицу, горячие и жидкие, словно им не будет конца.

Коул гонится за мной, все еще запихивая ноутбук в сумку.

- Мара! В чем дело?

Я в ярости набрасываюсь на него.

- Что ты ему сказал? Что ты сказал Артуру?

Коул хватает меня за плечи, заставляя остановиться. Я убегала от него по обсаженной деревьями улице и все еще разрываюсь между желанием кричать на него или бежать.

Моя жизнь несётся по этому новому пути, и я не знаю, хочу ли я этого. Это похоже на сон, но оно перемешано с кошмаром.

Коул смотрит на меня с выражением беспокойства на красивом лице, но я знаю, кто он, я знаю, что он сделал. Я сошла с ума, думая, что он заботится обо мне?

Артур знает. Но теперь Артур отталкивает меня, потому что в моей старой нет места моей новой жизни. Я не могу быть той Марой, которой всегда была, бедной и отчаявшейся, и этой новой Марой, полной денег и успеха.

Коул заставляет меня посмотреть на него. В эти темные глаза, которые всегда были настоящим окном внутри него.

- Почему ты ненавидишь, когда я разговариваю с Артуром? Почему тебя беспокоит, что я ему скажу? Или он мне?

Моё лицо морщится. Я закрываю его руками, мне стыдно.

- Я не знаю, — рыдаю я. - Я не привыкла, чтобы люди говорили обо мне хорошие вещи.

Коул обнимает меня, прижимая к своей груди. Он теплый и сильный, его сердце — метроном, который никогда не колеблется.

Он поднимает мой подбородок, чтобы я посмотрел на него. Так я буду знать, что он говорит правду.

- Мара, я никогда не буду сравнивать тебя с другими людьми. Я никогда не унижу тебя в их глазах. Я хочу тебя воспитать, ты это понимаешь?

До этого момента я никогда не осознавал, что считаю, что каждый разговор обо мне должен быть негативным. Это должно было быть обнародование всех моих ошибок, всех моих недостатков. О чем еще они могли говорить?

— Я думал, ты сказал ему уволить меня, — признаюсь я.

- Зачем мне это делать? Мы заключили соглашение. Ты можешь работать здесь столько, сколько захочешь, если ты не против, чтобы я ночевал в углу. Признаюсь, это делается не только для того, чтобы защитить тебя. Я должен быть рядом с тобой. Я завишу от тебя. Ты подпитываешь меня, ты зажигаешь меня изнутри. Просто осознание того, что ты дома, оживляет меня. Я не могу вернуться к тому, каким был раньше. Я боюсь этого.

Я никогда раньше не слышала, чтобы Коул так говорил. Я никогда не видела его лица таким обнаженным. Не пустым и бесчувственным, а грубым и растерянным. Я смотрю ему в глаза и вижу, что он говорит мне правду: он боится меня потерять.

Никто и никогда не боялся меня потерять.

Никто не хотел меня изначально.

Я снова поворачиваюсь лицом к груди Коула, позволяя его рукам обнять меня. Позволяю ему крепко обнять меня.

— Я тоже не хочу возвращаться, — говорю я.

Тем вечером

Коул берет меня на вечеринку к Бетси в ее галерее на Джексон-стрит.

Я нервно ерзаю на пассажирском сиденье машины. Я волнуюсь, что мы увидим Шоу сегодня вечером.

- Может быть, он не придет, — говорит Коул. - Этот полицейский все еще рыщет. Он пришёл в студию сегодня утром, я тебе это говорил?

Я качаю головой.

- Дженис не пустила его наверх, но он устроил такую неприятность, что Соне пришлось прийти поговорить с ним. Он настаивает на встрече со мной позже на этой неделе.

- Встреча с тобой ? - Я хмурюсь. - Зачем?

- Он делал вид, будто все это было галочкой. Но я почти уверен, что он проводит собственное расследование, независимо от того, что, по мнению полиции Сан-Франциско, они делают.

Я знаю, что Коул следил за всем этим через случайного знакомого в отделе нравов.

Я помню офицера Хоукса. Я помню его идеально начищенные туфли, аккуратную прическу и очки в черной оправе. Это человек, который ставит галочки. Но еще и человек, который замечает мелкие детали и не бросает работу наполовину.

-Он проницательный, — говорю я Коулу. - Не так, как тот первый идиот, который брал у меня интервью. Не стоит его недооценивать.

- Я никого не недооцениваю, — говорит Коул. — Я не такой высокомерный, как ты думаешь.

— Но ты не думаешь, что Шоу будет здесь сегодня вечером?

Коул пожимает плечами.

- Если он умен, он затаивается. А кроме того, он убил четырех девушек, на одну больше, чем обычно. Он должен быть сытым.

Мне не нравится, что Эрин причисляют к одной из четырех, как будто она всего лишь еще одна виноградинка на стебле, засунутая в рот Шоу. У Эрин был талант — она рисовала акварелью так красиво, что можно было плакать. Она была смешной и резкой. Она любила дразнить меня и Фрэнка, но никогда до такой степени, чтобы не задеть наши чувства.