Дьявола не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 32

- Я не хочу смотреть, как складываются тела, — говорю я Коулу. - Мы должны что-то сделать.

- Мы сделаем это, — уверяет меня Коул. - Очень скоро.

Мое шоу состоится за две недели до Рождества.

Впервые мое искусство будет выставлено само по себе, не имея возможности спрятаться среди других картин.

Я испытываю тошнотворное чувство страха, когда мы с Коулом едем в галерею в Лорел Хайтс, гадая, что произойдет, если никто не придет.

Однажды я увидела автора, сидящего в одиночестве за столом в Костко с высокой стопкой книг, и ни одного человека, заинтересованного в подписании одной из них. Ее выражение обнадеживающего предвкушения, когда я приблизилась, а затем сокрушающее разочарование, когда я прошла мимо, до сих пор остается одной из самых печальных вещей, которые я когда-либо видела.

Я не хочу быть таким автором.

— Не волнуйся, — говорит Коул, сжимая мое бедро и поворачивая руль другой рукой. Эти вещи всегда упакованы. Особенно, когда я нанимаю поставщиков провизии даже лучше, чем Бетси, и у них столько шампанского, что можно утопить лошадь.

— Это меня действительно утешает, — смеюсь я. - Если картины дерьмовые, то, по крайней мере, еда будет хорошей.

- Я бы никогда не подвел тебя с едой, — торжественно обещает Коул. - Я знаю, что это твой главный приоритет.

- Лучше мне перестать делать это своим приоритетом. Кажется, я прибавил фунтов восемь с тех пор, как переехал в ваш дом.

- Мне это нравится, — говорит Коул. - Это делает твои сиськи больше.

Я хлопаю его по плечу. - Заткнись!

Коул хватает пригоршню рассматриваемой груди и скользит рукой вниз по моему топу быстрее, чем я успеваю его отбросить.

- Я накормлю тебя чертовским сыром, — поддразнивает он меня.

Я не могу перестать смеяться.

- Пожалуйста, не надо. Я буду весить четыреста фунтов.

- Я хочу утонуть в твоей груди. Какой прекрасный способ умереть.

Мы подъезжаем к обочине, слишком рано, чтобы я мог больше волноваться.

Я с облегчением вижу, что галерея уже забита людьми, включая Соню, стоящую у двери в великолепном блестящем коктейльном платье, и Фрэнка и Генриха, прячущихся прямо за ней.

Генрих выскакивает и обнимает меня. Фрэнк делает то же самое, глядя на Коула наполовину с восхищением, наполовину с сохраняющейся нервозностью.

- Спасибо, что пришли! Я плачу, крепко обнимая их обоих.

- Джосс и Бринли тоже здесь, — говорит мне Фрэнк.

Я предполагаю, что это означает, что Джоанны нет. Ничего другого я не ожидала, но все равно жжет.

Галерея кипит от плейлиста, который я выбирал всю неделю.

Коул посоветовал мне самому выбирать музыку, хотя я не был уверен, что она понравится кому-то еще.

- Да кого это волнует, — говорит он. - Это то, что вы играли, когда рисовали пьесы, поэтому песни будут соответствовать произведению. Они уже идут вместе, независимо от того, имел ли ты в виду это или нет.

Он прав.

Heart Shaped Box – Neovaii

Когда из динамиков льется кавер-версия Heart-Shaped Box , жуткая минусовка музыкальной шкатулки идеально подходит к моей огромной картине обугленного плюшевого мишки, стеклянные глаза оплавлены, а мех местами все еще дымится.

До этого момента я не осознавала, как название картины перекликается с текстом песни:

Плотоядные орхидеи пока никого не прощают

Порезался о волосы ангела и дыхание ребенка.

Это мне больше всего мешало рисовать. Это просто чертов медведь, но меня переполняло чувство вины за то, что то, что я любила, встретило такой горький конец. Я почти не закончила, отложила картину в сторону, потом передумала, снова развернула ее и поставила обратно на мольберт. Я наклонила его, « Помню и не забываю».

Всего в эту серию входит восемь картин, каждая больше предыдущей. Я хочу, чтобы зритель почувствовал себя затмеваемым полотнами, подавленным ими. Как будто они сами уменьшились до детского размера.

Я рисовала со скоростью, которую никогда не могла себе представить, когда мне приходилось втискиваться в искусство между бесконечными рабочими сменами, уже утомленным к тому времени, когда я подняла кисть на холст.

Некоторые картины реалистичны, другие содержат элементы сюрреализма.

Одна из них называется «Две Мары» и является отсылкой к знаменитому портрету Фриды Кало.

В моем случае первая версия Мары стоит перед большим зеркалом. «Настоящая» Мара избита и в синяках, с широко раскрытыми глазами, выражающими страх. Ее отражение в зеркале выглядит на десять лет старше: блестящие волосы, одетая в прозрачное черное платье, глаза темные и свирепые, вся аура потрескивает ужасной силой волшебницы.

Картину с девушкой в ночной рубашке я назвала «Похороны», как предложил Коул.

Следующая — та же девушка, в той же ночной рубашке, сидит босиком в автобусе, ноги грязные и исцарапанные, голова устало прислонена к окну.

Все взрослые слепо смотрят в ее сторону, на их пустых лицах нет ничего, кроме мазка краски. «Занимайтесь своим делом», — гласит титульная карточка.

Видеть все мои картины вместе, правильно развешанными и освещенными, — это самое захватывающее событие, которое я когда-либо испытывала.

Я смотрю в окно своего будущего — мечты, на которую я отчаянно надеялась, но верила лишь наполовину.

Вот оно сейчас передо мной, и я до сих пор не могу в это поверить.

- Как ты себя чувствуешь? — спрашивает меня Коул.

— Пьяная, а шампанского не сделала и глотка.

На этот раз, когда мы с Коулом совершаем обход, я начинаю запоминать имена и лица людей, а они начинают запоминать меня. Мне почти комфортно беседовать с Джеком Бриском, который забыл, что когда-либо пролил напиток на мое платье, и спрашивает, не хочу ли я показать его на его коллективной выставке весной.

- Это исключительно женское шоу, — помпезно говорит Бриск.

- Поддержка женских голосов. Никто не любит женщин больше, чем я.

- Очевидно, — говорит Коул. — Вот почему ты был женат четыре раза.

- На самом деле пять, — говорит Бриск, заливаясь смехом. - Я мог бы финансировать ООН всеми своими алиментами.

Симпатичную молодую девушку на руке Бриска с обручальным кольцом, которое выглядит совершенно новым, этот разговор, кажется, не так уж забавляет. Когда она убегает, а Джек Бриск гонится за ней, Соня подходит ко мне и говорит: — Она просто злится, потому что она первая, с кем он подписывает брачный договор.

Пока Коул втягивается в разговор с Бетси Восс, Соня развлекает меня, нашептывая сплетни обо всех, кто проходит мимо.

- Это Джошуа Гросс — этим летом он пытался устроить поп-ап шоу. Выставка картин в шикарных домах по всему городу. Смешение искусства с архитектурным порно.

— Неплохая идея, — говорю я.

- Это была чертова катастрофа. Июль был очень жарким, и все, у кого были деньги, уехали в Малибу, Аспен или Хэмптонс. Те из нас, кто был достаточно глуп, чтобы присутствовать на мероприятии, на шесть часов застряли в пробке, пытаясь проехать между домами. Оказалось, что он так и не получил разрешения на продажу картин вне дома. Город наложил на него столько штрафов, что я сомневаюсь, что он заработал хоть доллар на шоу.

Бедный Джошуа все еще выглядит измотанным, с небритой щетиной и выражением беспокойства на лице, когда он глотает бокал шампанского, зажав второй бокал в другой руке.

— А она там… — Соня тонко кивает в сторону стройной азиатской девушки с длинными блестящими темными волосами. - Это Джемма Чжан. Она новый автор для Сирены. Этого я точно не знаю, но у меня есть подозрения…

Я наклоняюсь ближе, чтобы никто, кроме меня и Сони, не услышал.

- Крупнейший арт-журнал в Лос-Анджелесе — Artillery. Они вели колонку сплетен, которую вел парень по имени Митчелл Малхолланд. Малхолланд был всего лишь псевдонимом, никто не знал, кем он был на самом деле. Все, что они знали, это то, что в понедельник утром этот Малхолланд, казалось, был повсюду и видел все. Он писал о всякой ерунде, как будто прятался в наших домах, раскрывая всем секреты, разжигая всевозможные драмы. Все были в шоке. Он доставил столько хлопот, что артиллерии пришлось прекратить управление колонной. Малхолланд исчез. Сейчас Джемма пишет для Siren… и все, что я могу сказать, это то, что пара ее статей кажутся мне чертовски знакомыми… Этот резкий голос напоминает мне одного человека».