Тайными тропами (СИ) - Осипов Игорь. Страница 17

И эта самодовольная падаль посмела накинуть на левый наплечник лисью шкуру и при этом ухмыляться, глядя в сторону рыжей баронеты, словно с неё самой сняла, а не со зверя. Аврору от этого чуть не перекосило, как от кислых лимонов.

— Ну, мы ещё посмотрим, кто кого, — прошептала девушка и отвела взгляд, потому как не время для мести.

И взгляд упал на скромно стоящую в сторонке повозку сестры Стефани — младшей жрицы пресветлой Тауриссы. Барон ругался в своей келье чёрными словами, узнав, что эта особа поедет с ним, но потом открыл бутылку южноморского вина, выхлебал всю до капли и со странной халумарской присказкой «хренсней» решил, что будь что будет.

И, конечно, имелись собаки, но то не здоровые мастифы-людожоры, а четвёрка неугомонных охотничьих псин, что с лаем носились по площадке перед казармой, пугая халумари.

— По местам! — заорала горластая рыцарка, закончив раздавать указания.

— По местам! — хрипло завторила ей сержантка.

«И почему сержантки все хриплые?» — усмехнулась Аврора. Вот, все до единой, кого встречала. Даже у матушки была горлопанка.

Но надо отдать должное, отряд был знатно вышколен. Возничие быстро повскакивали на облучки, солдатки попрыгали в фургоны поверх мешков и ящиков, по пять в каждую. Итого пятнадцать пеших, шесть колесничих и семь возниц, наверняка тоже обученных оружию.

Но тронулись не сразу, ибо господин барон долго что-то объяснял племяннику, показывая то на сундук на колёсах, то на стоящего рядом с ним ещё одного халумари лет тридцати пяти со светлыми-пресветлыми волосами, одетого как средней руки горожанин, разве что ткань была пятнисто-зелёная. А после беседы, когда господин Дмитрий и его провожатый залезли внутрь кареты, барон поискал взглядом Аврору и кивком указал на повозку.

Рыжая баронета быстро подошла к карете, скинула с плеча мешок и зашвырнула его наверх — на крышу. Следом забросила подушку и арбалет. А потом и сама взобралась, устроившись позади возницы на мягонькой-премягонькой подушечке. Вот умеют же халумари делать удобные вещи.

Вскоре барон важно махнул рукой.

— В путь! — закричала рыцарка, и вереница тронулась.

— Будем знакомы, командир, — заговорил, как немного отъехали от КПП, сидящий напротив Дмитрия прапорщик и протянул пятерню. — Степан Степаныч Сизов.

Дмитрий пожал ему руку и откинулся на спинку кресла. Ночь сборов была тяжёлая — то перепроверь, сё пересмотри, здесь дозасунь в сумку. Пять раз бегал на склад, получая всякие мелочи, а перегруженный мозг, несмотря на резь в красных глазах и тяжесть в голове, отказывался уходить в сон. Потому капитан молча слушал своего коллегу, даже не задавая вопросов по субординации и прочему. К тому же ещё с лейтенантских лет уяснил, что хорошего прапора одёргивать нужно лишь изредка, когда уйдёт в штопор запоя или начнёт слишком часто таскать домой казённую дрель, ибо он ценный кадр, и зачастую приходится принимать, каков есть — другого днём с огнём не сыщешь.

Если, конечно, прапор не вор — по такому точно плачет прокуратура.

Повозка двигалась плавно, лишь немного раскачиваясь, словно трамвайчик на рельсах, поехала в сторону пропускного пункта, потому как мягкая подвеска хорошо сглаживала колебания.

Ну а Сизов, который был с позывным Паспарту́, продолжал говорить своим суховатым голосом:

— Командир, я у нашего начпрода три мешка картошки вымутил. Будет привал, на угольках забацаю, с тушёночкой. А я вот думаю, местным говядину нельзя. Они по этой части как индусы со священными коровами. Но это всё понятно. А если сухие кубики со вкусом говядины? Это им можно или нет? Там же ни одна животина не пострадала.

Дмитрий улыбнулся, покачал головой и тихо ответил:

— С нами монашка, она как раз по говяжьей части, у неё можно спросить.

— Это которая худющая и рогами? Да она сама как суповой набор, — усмехнулся прапор и приложил к вискам кулаки с выпрямленными указательными пальцами, изображая рога, потом вздохнул и продолжил. — А ей, интересно, водку можно или нет?

Дмитрий снова усмехнулся и, чтоб хоть как-то себя занять, окинул взглядом нутро кареты и дорастал из жестяного сейфа под сидением карту, где полагалось отмечать пройденный маршрут и делать заметки.

Затем капитан поддел рукой и разложил складной столик, приделанный к стене, совсем как в купе поезда, и плотно задёрнув шторки на окошках, расстелил шуршащую бумагой карту и стал водить пальцем. На потолке кареты горел обычный светодиодный светильник, роняющий ровный белый свет на людей, вещи и нарисованную местность.

Пока искал фломастеры и ручной фонарик, проворонил момент, когда на столике появились жестяные стопочки и фляжка.

— За знакомство, командир, — подмигнул прапор и разлил стопкам.

Дмитрий протёр затёкшее от недосыпа лицо и принял предложенное. Для сна и здоровья, так сказать.

А потом вернулся к карте.

Палец заскользил туда-сюда и вскоре остановился у жирной точки с надписью Керенборг. Казалось бы, просто. Всего-то надо от условного Подмосковья добраться до места, параллельного в этом мире Петербургу, но гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Придётся идти на северо-запад и пересечь поперёк всё королевство. Однако, если двигаться напрямик, путь преграждали небольшие, но сложные для транспорта горы, и горы надо огибать, и этот крюк, добавлял к маршруту лишние сто-двести кэмэ.

Из хорошего — часть пути проляжет через неплохо изученный Галлипос, имеющий на постоянной основе представительство землян и стоящий на берегу большого залива. Местные зовут его Саббо Маре — Узкое море. А затем можно пойти, оставив менее чем в десяти километрах в стороне столицу королевства — Коруну. Помимо местного мегаполиса, на пути лежало много мелких городков, где можно пополнить запасы провианта и питьевой воды.

Из плохого — местные дороги ведут вокруг столь же многочисленных проклятых мест. Иногда от этого получаются разрывы, когда между поселениями нет ни одной живой души, а местные преодолевают эти участки побыстрее и только днём либо делают крюк во многие десятки километров. Оставаться же во многих проклятых местах на ночь смерти подобно, и нормальной защиты от агрессивной нечисти пока не придумали, хотя пойманный Юркой хитростью призрак монаха дал очень много информации.

Дмитрий вздохнул, снял колпачок с фломастера, глянул на часы и отметил на карте время убытия.

Час ночи по Москве. Десятое ноября две тысячи сорок шестого года.

По местному времени шесть ноль-ноль. А по местному календарю сейчас третий день восьмого месяца года пять тысяч пятьсот двадцатого, что на шкале земной истории попадало на самую середину шестнадцатого века — на матушке Земле в это время набирала обороты эпоха Возрождения, конкистадоры покоряли новый свет, совсем недавно скончался Леонардо да Винчи, а будущий правитель Российского царства Иван Грозный был пока ещё десятилетним пацаном.

Но это весьма условно, ибо надо учитывать, что год здесь длиннее земного на шесть дней, а сутки короче на полтора часа. К тому же местная история идёт несколько иными путями.

В общем, первый день пути начался, и первым препятствием станет Гнилой Березняк.

Сестрица Стефани тоскливо глядела сквозь пальцы на удаляющую крепость халумари. Монашка закрыла лицо ладонями и медленно покачивалась вместе со своей повозкой. Неизвестно, сколь долго затянется путь. А вдруг на это уйдут месяцы, и даже годы?

Было страшно. Стефани никогда не уходила от храма дальше торговой площади. Как отдали на служение в семь лет, так и не была нигде. И было непонятно, зачем она понадобилась в походе? Она же просто писарка и соколятница с правом мужненья, и лишь ничтожная проводница воли и слова Тауриссы в провинциальном городе.

Но ослушаться матушку нельзя — тогда долгие годы служения осыпятся в пыльную дорогу бытия позорным навозом. Никто даже пачкаться не станет, лишь будут брезгливо морщиться.

Рядом на жёрдочке заклекотал взволнованный почтовый сокол — один из троицы, что дали в путь.