Тайными тропами (СИ) - Осипов Игорь. Страница 25

— Господа, можно я сперва поем? — процедила женщина и, не дожидаясь ответа, села за стол. Она хозяйка этого дома, и никто, кроме госпожи маркизы и настоятельницы храма, ей сейчас не указ.

Авроре не спалось.

Ночь перевалила за хребет своей середины. Полярный треугольник немного повернулся, словно ось тележного колеса. Охристый уголёк Лампады склонился к горизонту. Пришлые говорят, что эта звезда светит, как их «люна» в «новолюние», что бы это ни значило, и мир готов был погрузиться в кромешный мрак.

Аврора лежала на траве, подложив под себя новенькую циновку, поверх которой кинула шерстяное одеяло, и укрылась, как одеялом, своим плащом. На ноги положила тонко выделанную овечью шкуру. Спать легла в одной лишь ночной рубахе, а под голову подсунула сумку с деньгами. Неудобно, но если спать в одежде, то утром будешь мокрой и потной, что неудобнее вдвойне. Ведь Небесная Пара не любит грязнуль, если они не грязепоклонники, конечно, и насылает на них порчу и болезни. И даже Пречистая Аква отворачивается. Доспех, оружие и сумку с порохом разместила рядом, чтоб можно было рукой достать.

Сейчас можно опасаться только злых людей, ибо в круг светораздела, просыпанного пеплом, мелкая нечисть не пролезет. От крупного же демона всё равно не спастись и остаётся лишь уповать на милость Небесной пары, да благословение двуликой Такоры — богини удачи.

Но не спалось. От тихо потрескивающего костра тянуло дымом, горелой кашей, которой ужинали солдатки, и копчёной колбасой, коей угощалась рыцарка Виолетта. Вдоль пепельного круга тихо прохаживалась парочка караульщиц, которая время от времени кидала камушки в бродящих снаружи скелетов и вытягивала в их сторону копья с висящими на них масляными фонарями, но, помня, как чёрный зверь дотянулся до их товарки, соблюдали осторожность.

Нежить охала и неуклюже размахивалась руками, отшатывалась от огня, однако преступить круг и кинуться в отместку на людей не могла.

Но внимание Авроры было сосредоточено не на караульщицах, а на девчонке, которую подобрал господин барон. Та весь день проспала, а к ночи оживилась и теперь принялась за посуду.

Баронета да Вульпа со вздохом встала, накинула прямо поверх ночной рубахи перевязь с оружием и подошла к девчонке. Та глянула на Аврору и приступила к своим обязанностям, а наёмница достала рапиру-мышеколку и легко стукнула по запястью деревенщины, словно указкой.

— Руки покажи.

Девчонка отложила в сторону тряпку и показала ладони, глядя с непониманием вверх.

— Выше.

Аврора прищурилась, разглядывая руки девчонки, а затем подняла свою руку. По рукам можно многое понять о человеке.

У самой баронеты руки были в мозолях от постоянных упражнений с копьём, мечом и тяжестью. Малые трещинки на коже забиты чёрным порохом и ружейным маслом настолько, что его уже не получалось отмыть — всё равно при ярком свете видно.

Пальцы крестьянки должны быть грубыми от чёрной работы, обожжёнными горячими углями, горшками и кипящим жиром, исцарапаны плохим инструментом. У сестры Стефани, к примеру, они в мозолях, ибо быт храмовых послушниц тоже не многим отличается от сельского и не менее тяжек, разве что вместо общины, трудятся на благо храма.

Руки виденных магичек и деревенских ведьм грязны от чернил, колдовской пыли, жира масляных ламп и изрезаны стеклянными ножами, нужными для опасных чар.

Даже у избалованного младшего братца Авроры пальцы исколоты портняжной иглой, исцарапаны когтями птиц и обмозолены струнами лютни, потому как его учили важным при дворе наукам: белошвейному мастерству, грамоте, соколиной почте и музицированию.

Руки подобрашки несомненно принадлежали труженице, но, кроме прочего, на запястьях виднелись особые следы, и вряд ли это золотые браслеты. Скорее уж кандалы каторжницы или рабыни.

Наёмница опустила свою руку и задумалась. Неужто беглая? Но какая дура закуёт в железо ведьму, не отрезав язык и не сломав пальцы? Иначе в одно погожее утро можно просто и не проснуться.

Но с этим можно разобраться и позже. Всё равно путь долгий, к тому же люди барона уже допрашивали подобрашку, пользуя хитрые, распознающие ложь заклятья.

— Тебя как звать? — строго, словно репетитор по грамоте, но не сурово, спросила Аврора.

— Гвен.

— Плохо моешь. Чашки при баронском дворе должны мыться в двух разных кадках — сперва в мыльной, а после — в чистой. И протираться полотенцами — чтоб насухо и начисто. Иди возьми мои чашки, буду учить, — произнесла Аврора, указала клинком на место рядом с каретой, где на полотенце лежала посуда, и убрала рапиру в ножны.

— Наши бы чашки кто помыл, — донёсся смешок со стороны караульщиц.

Аврора тут же выхватила шпагу, но не мышеколку, а боевую, и картинно вытянув перед собой, отчеканила:

— Она моет и штопает только за господином бароном, его дуэньей и мной. Кровью слова подтверждаю. Можно вашей, можно моей, если у вас получится.

На том спор был закончен.

Дмитрий поёжился.

Утро было прохладным, наполненным песнями крохотных пташек, мычанием волов и хриплым криком сержантки. Небо в предвкушении рассвета слегка подёрнулось серым. Нечисть убралась восвояси. А костёр разыгрался с новой силой, чтоб дать жар и для каши, и для кипятка для мытья чашек.

Прапор как ни в чём не бывало храпел, прислонившись боком к стенке кареты и подладив под голову подушку.

— Солдат спит, служба идёт? — покачал головой капитан, а потом ухмыльнулся и пожал плечами. — И как у него ничего не затекло? У меня все бока болят, как будто на мешке с картошкой спал. На следующем привале надо будет несмотря на тварей, разворачивать палатку и поспать нормально.

Дмитрий открыл шторки на окне кареты, задумчиво помассировал виски пальцами и достал блокнот. Писать можно много, но всё сведётся к одному: при движении колонны необходимы средства для защиты личного состава и техники на ночном привале от нечисти, а это даже от базы толком не отъехали. Что уж говорить о многосуточном марше?

И если не получится наладить работу чугунных волшебных палочек, чтоб одноразовыми не были, то батальону на учения придётся брать с собой местную священницу.

Дмитрий потянулся и открыл дверцу.

Прохладный утренний воздух, наполненный свежестью берёзовой листвы, хлынул внутрь потоком и быстро залил нутро кареты, как волны океана — утонувший Титаник.

Прямо у колеса, свернувшись калачиком, сопела девчонка-волшебница. Рядом с ней на полотенце лежали вымытые тарелки, кружки и ложки. Чуть поодаль — в десяти шагах — бродили и выщипывали оставшуюся траву привязанные к столбикам тяговые волы.

В глаза сразу бросились фигурки божеств, стоящие у костра на небольшой резной скамейке. Этот мир весьма забавно сочетал в себе японское, древнегреческое или индусское многобожие с отчётливой параллелью с земным европейским средневековьем. Есть старшие божества, а есть духи всего сущего, и чем слабее, тем их больше. По идее, под каждой травинкой живёт мелкий незримый божок этой самой травинки.

Дмитрий протяжно зевнул, а внимание его сместилось на сестру Стефани. Монашка, одетая в тёмно-коричневую хламиду поверх белой камизы, упала на четвереньки возле своей повозки и принялась ползать по траве и заглядывать между колёс. Колокольчик, подвощённый на вычурном головном уборе, противно позвякивал. Насколько Дмитрий помнил, коричневый цвет одежд монашки значил, что их обладательница не замужем, но обет безбрачия тоже не давала. Да, здесь, как и в некоторых земных религиях, не всем священнослужителям запрещалось вступать в брак, но условия брака зависят от того, какому божеству служат. Последовательницам Тауриссы можно мужниться, но только после разрешения на то настоятельницы, которая брала на себя права матери.

Монашка ползала, а Дмитрий косо глянул на прапора и достал из кареты смартфон. Конечно же, на сеть не было и намёка, но ведь гаджет можно использовать не только для связи. Дмитрий неспешным шагом приблизился к Стефани, присел на корточки и включил фонарик.