Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич. Страница 28

– И сколько? – Разин был обрадован известием, после зимнего сидения в Риге денег у него не осталось.

– Десять тысяч рублей.

– А ну, веди на струг!

Деньги оказались целы, пять кожаных мешков: по две тысячи рублей в каждом. Атаман развязал один мешок и запустил в него руки.

– Что с приказным? – спросил Ус. – Кинуть в воду?

– Он нам нужен, – сказал Разин. – Посади его, Вася, писать прелестные грамотки. Пора поджигать Русь с волжского Низа до самой Москвы. Как тебя зовут? – спросил он приказного.

– Евсей Жилкин, – ответил тот, обрадованный, что его оставили в живых.

– Ступай за мной, Евсей, – сказал Разин. – А ты, Вася, бери деньги и неси в мою избу.

Пока Разин занимался деньгами, казаки обшарили другие струги и нашли несколько бочек зелена вина, которое теперь по бревнам бережно скатывали на берег. Удовольствие от находки было столь велико, что на Уса и его ближних людей, несших мешки с деньгами, никто внимания не обратил. Всех занимало только вино и ничто другое.

– Что будем делать с этим, атаман? – спросил казак, пнув грязным сапогом бочку.

– Это как решит казацкий круг, – сказал Разин. – Решит в воду кинуть бочки, так и будет.

Ответом атаману стал разноголосый и протестующий шум толпы.

– Тогда не торопитесь, – сказал Разин. – Дождитесь людей Корня и пируйте!

– Да вот они! – закричали казаки. – Идут берегом!

Казаки Корня шли весело, опьянённые пролитой кровью стрельцов. Есаул восседал на своем коне в распахнутом кафтане и сдвинутой набекрень шапке, за ним на веревке, спотыкаясь, шли Максим и Федот.

– Эге! – воскликнул Разин. – Кого ты, Корень, заарканил?

– Ночью, когда шли к острову, поймали на берегу. У них есть твой знак, атаман.

– Давно мне мои люди не встречались, – сказал Разин. – Но этих я не знаю. А ну, явите мой знак!

Корень нагнулся с седла и снял с шеи Максима нитку с двумя пуговицами.

– Знак мой, – сказал Степан Тимофеевич, внимательно рассматривая и нитку, и пуговицы. – Отвечайте, что вы за люди?

– Я – Федотка, гулящий человек, а это Максимка, мой знакомец по дороге в Синбирск. Откуда у него, Степан Тимофеевич, знак, я не ведаю…

– Помолчи, ботало! – Разин начал хмуриться. – Говори, как попал к тебе мой знак?

– Меня послал к тебе купец Твёрдышев, – сказал Максим. – Он и дал мне твою метку.

– Твёрдышев… – Разин задумался, но вскоре его лицо просияло. – Как же, помню купчину, однова выручил меня. Развяжи их, Корень!

Пленников освободили от пут, и Разин поманил Максима за собой, в сторону от чужих ушей.

– Что купцу надо?

– У меня для тебя от него грамотка, – Максим вынул из-за голенища кожаный чехольчик и подал Разину.

– Добро, – сказал атаман, беря грамотку. – Иди в крепость и будь подле моей избы. Я тебя кликну.

Разин, окружённый толпой приближённых, пошёл в крепость, а Максим стал оглядываться, отыскивая своего попутчика, и обнаружил его среди уже захмелевших казаков возле бочки с вином, где Федот потешал всех какой-то весёлой небывальщиной. «Федот не пропадет, – решил Максим и пошёл в крепость, осторожно обходя пировавших казаков. – Уходить надо отсель, пока голова цела…»

Разин с ближними людьми пировал на просторном крыльце атаманской избы. На столе в огромном блюде были навалены куски только что вынутого из котла мяса, стояли кувшины с вином, и кубки не пустовали. Стенька мог выпить хмельного бесконечно много, но никогда памяти не терял, смотрел и примечал всё сказанное своими соратниками. А те, за столом, с атаманом особо не чинились, говорили ему всё, что думают, справедливо считая, что в этом и заключается казацкое равенство.

– А что, Степан Тимофеевич, на сей раз дувана не будет? – сказал, опорожнив очередной кубок, черкас Очерет. – Мои запорожцы поговаривают, что у стрельцов взяты несколько мешков с деньгами.

Разину вопрос Очерета пришёлся не по нраву, но он вида, что недоволен, не подал, лишь остро глянул на Уса, и тот понял, что от него хочет атаман.

– Да там и делить нечего, – небрежно произнес Васька. – Всего-то с десять тысяч рублей, как раз на то, чтобы вернуть долг воронежским посадским людям за свинец и порох.

– Мы, запорожцы, явились к тебе, Степан Тимофеевич, по твоему зову, – сказал Очерет, оставив без внимания слова Уса. – Казаки живут с войны, за свинец и порох мои люди не должны ни воронежским, ни другим. Стрелецкую казну надо раздуванить.

– Степан слово дал за всех казаков, что долг вернет, – вступился за брата Флор. – Дуванить ещё будет что, гулевая путина только началась.

– Мои казаки слова воронежцам не давали, – гнул своё Очерет. – Их надо удовольствовать.

Упрямство черкаса вывело Разина из себя. Он крепко, так что подпрыгнула посуда, ударил кулаком по столу и вскочил на ноги.

– Раз так! – вскричал Степан Тимофеевич. – Не буду я вашим атаманом, ищите себе другого! Берите хотя бы Очерета!

Черкас побледнел и потянулся рукой к ножу на поясе, но Разин и не думал с ним биться. Опрокинув стол и скамью, он сбежал с крыльца и устремился к крепостным воротам. За ними на пологом берегу пировали казаки и гулящие люди. Своего атамана они встретили оглушёнными криками радости и налитой всклень чарой зелена вина.

Стоящий неподалёку от воеводской избы Максим услышал, как старый казак Однозуб молвил сам себе:

– Загулял Степан Тимофеевич не на один день. Знать, разобидели атамана соратники…

Максима сильно мучил голод, уже день у него во рту не бывало даже сухарной крошки, а вокруг так зовуще пахло варёным и жареным. Непроизвольно ноги понесли его к поварне, перед которой он и встал, глядя в её приоткрытую дверь, за которой шипело и шкварчило.

– Что стоишь, как сирота? – сказал мужик, появляясь на пороге поварни. – Жрать хочешь?

Максим сглотнул слюну и кивнул.

– Держи! – мужик вынес ему в глиняной чашке большой кус дымящегося мяса и ломоть хлеба. – Вина налить?

– Я хмельного не пью, – ответил Максим и вгрызся зубами в говядину.

– Ну, тогда жри! – обиделся мужик и ушёл в поварню.

Максим утолил голод, подошёл к бочке с водой, отодвинул ладонью в сторону мусор и напился. Мимо него прошли ближние люди атамана, которых вёл Васька Ус. Они решили извлечь Разина из загула, в который он мог впасть вместо того, чтобы идти к Чёрному Яру на астраханских стрельцов. Рядом с другими есаулами шёл черкас Очерет, соратники понудили его повиниться перед Стенькой. Максим вспомнил, что Разин наказывал ему быть близ него, и пошёл за ними следом.

Появление Разина на казацком пиру добавило гульбе пыла и жара. Каждый казак норовил протиснуться к атаману и выпить с ним оба два заздравную чару. Стенька не отказывался, пил, не закусывая, наконец, по общему требованию всех казаков и гулящих людей, его усадили на днище большой бочки, чтобы он был виден каждому. Там его и нашли явившиеся к нему с повинной есаулы и старшины. Казаки дали им дорогу и, погалдев, затихли.

– Что надо? – сказал, встав на днище бочки, Разин. – Живите сами по себе, а я стану простым казаком. Не мешайте мне жить, как я хочу!

Ус и Фрол шпыняли Очерета, чтоб тот молвил покаянное слово, но упрямый хохол отмалчивался. Тогда вперед выступил Корень.

– Не держи обиды на сердце, Степан Тимофеевич, – с чувством произнес есаул. – Пожалуй казацкое войско и нас, твоих побратимов, своей атаманской властью. А мы тебе дозволяем владеть нашими головами и казной так, как ты пожелаешь. Веди нас, хоть на Астрахань, хоть на саму Москву!

Разин протянул руку, и тотчас же в неё вложили чару.

– За вас, казаки! – произнёс атаман и выпил единым духом зелено вино. – На что вы мне нужны? – сказал он, отирая усы ладонью. – Утомили вы меня, друзяки, ковы на меня строите, нет у меня на вас надёжи! Уйду я от вас! Меня сегодня к себе грамоткой святые соловецкие старцы позвали, просят, чтобы я опростал их монастырь от боярской осады. Мыслю, я им нужней, чем вам. Ну, какой с вас прок? Святые старцы мне за мои великие грехи прощенье у Господа вымолят, а какого добра ждать от вас? Ступайте от меня подале и решайте, кому быть атаманом!