Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую - Макдональд Мэри-Кэтрин. Страница 23

Пока я это рассказываю, Макс откидывается на спинку кресла. Плечи у нее расслабляются. Она наконец-то переводит дух. Но стоит мне договорить до вопросительного знака, как она снова подается вперед и начинает тараторить. К ней возвращается нервозность, она словно куда-то спешит.

– Да! Знаю. Правда, знаю. Все именно так. Вот только мне кажется, что свой рисунок я вовремя закончить не успею. Как будто бы люди уже начинают на него наступать, а я кричу: «Нет! Подождите! Еще несколько минут, я еще не во всем разобралась! Ну почему утро наступило так быстро!»

Мне хорошо известно, о чем она говорит. У Макс сразу несколько проблем, на первый взгляд вообще не связанных друг с другом, но я готова поспорить, что основная причина расстройства – смерть друга. Бьюсь об заклад, что эта утрата свалилась на Макс непосильной ношей, а остальные неприятности ее лишь добивают, нападая исподтишка и нанося мелкие удары по всему телу.

Знаете, когда в боевиках что-нибудь взрывается, и главный герой летит на землю спиной вперед, а потом звуки приглушаются, у него стоит звон в ушах, а изображение плывет? Вот так же и у Макс. Только она застряла в этом состоянии надолго. И фильм продолжается без нее, а она еще не вернулась в собственное тело. Травма утраты запустила эту цепочку реакций, и вдруг все потеряло смысл.

Неизбежная травма утраты

У каждого из нас в жизни будут утраты. Проживание утраты – неотъемлемая часть человеческого существования. Иногда у нас есть время подготовиться к потере близкого человека. Бывает, пожилые бабушки и дедушки умирают после продолжительной болезни, и мы успеваем с ними попрощаться. Нам очень грустно, но они обретают покой, и мы готовы с этим мириться. Однако иногда о предстоящей утрате нельзя узнать заранее. Она случается внезапно. Она болезненна. Несправедлива. Немыслима. Не успеваем мы повзрослеть, как у некоторых из нас уже набирается целый список таких утрат. Однако тот факт, что мы переживаем их постоянно, никак не облегчает их тяжесть для нас.

Когда я училась в аспирантуре, скоропостижно скончалась моя близкая подруга. Я узнала об этом по дороге в университет, и профессор нашел меня на полу перед дверью в аудиторию, где я так и застыла с открытым ртом, бледная как мел. Он отправил меня домой и пообещал прислать конспект лекции. Я кивнула и начала собирать вещи. Перед тем, как вернуться в аудиторию, он велел мне прочитать эссе Ральфа Эмерсона «Опыт» (Experience).

– Просто поверь. Это поможет, – сказал он. – Можешь даже презентацию по нему сделать на следующей неделе. Так я проверю, что ты его прочитала.

В состоянии шока и с красными заплаканными глазами я каким-то чудом добралась до дома, по пути сотрясаясь всем телом от потрясения. Все, о чем я могла думать, это хохот моей подруги – задорный, легкий, заразительный. Я больше никогда его не услышу. Мне показалось, что даже воспоминания о ее смехе ускользают от меня. Задорный, легкий… Стоп, а какой еще? От потрясения у меня кружилась голова. Я уселась за кухонный столик и открыла список произведений Эмерсона.

Эмерсон известен тем, что докопаться до сути его текстов очень трудно, и это эссе не исключение. Оно начинается так: «Где мы находимся? В череде событий, где ни начало, ни конец нам не известны, и нам кажется, что их нет вовсе.

Вот мы очнулись и оказались на лестнице. Внизу ступеньки, и вроде мы по ним поднялись, а вверх уходят еще ступеньки, которые тянутся так высоко, что скрываются из виду». [34] Я прочитала это эссе один раз, два, и пять, и семь, и, похоже, так и застряла на этих строчках. Видимо, профессор решил, что эссе поможет мне осознать утрату подруги, но оно показалось мне пустым, холодным, жутким. Когда я его читала, я так и представляла, будто стою на этой лестнице и не понимаю, как я здесь оказалась, откуда я иду и куда. Мне не хватало контекста. Я никак не могла понять, о чем говорит Эмерсон, и подумала, что было бы неплохо выяснить, почему он это написал. Поэтому я начала читать его дневники.

Запись от 28 января 1842 года: «Вчера вечером, в пятнадцать минут девятого, мой малыш Уолдо ушел из жизни». [35] Это единственная запись на странице, остальное пространство пустое. У меня даже дыхание перехватило.

Вот и контекст: утрата. Уолдо, сын Эмерсона, умер в пять лет от скарлатины. Тот самый Уолдо, которого он называл «мой малыш». Тот самый Уолдо, о котором Эмерсон писал: «Я видел, как бедняжка подошел к кустику фиалок в лесу, опустился на колени, вдохнул их аромат, поцеловал их и ушел, так и не сорвав». [36] Тот самый Уолдо, который «испустил свой последний невинный вздох, словно птичка». [37]

Эмерсон писал скорбь. Он не просто писал о скорби, он писал скорбь.

И тут фрагменты эссе ожили и начали обретать смысл. В одной непростой фразе, которая долго крутилась у меня в голове, Эмерсон замечает, что самая неприятная часть человеческого бытия – это «эфемерность и непостоянство всего сущего, из-за чего все, что нам сильнее прочего хочется удержать, то и дело от нас ускользает, словно песок просыпается сквозь пальцы». [38] Когда я рассмотрела этот отрывок через призму горя, смысл стал понятнее: самое прискорбное в человеческом существовании – пытаться что-то удержать, хоть оно и ускользает у нас из рук. Мы созданы для того, чтобы пытаться хоть что-то удержать, а мир все ускользает и ускользает от нас.

Ох.

Эта фраза напомнила мне прекрасную строчку из «Экзаменов по эмпатии» писательницы Лесли Джеймисон: «Корневая система утраты радиально и ризоматически [39] разрастается по всей почве моей жизни». [40] Она описывает свое собственное восприятие, однако оно верно для нас всех. Все мы опираемся на корневую систему утрат. И если верно, что других людей нам никогда не удержать, то верно также и то, что им не удержать нас. Когда мы кого-то теряем, нас тоже теряют. Неудивительно, что Макс заговорила о песочных часах. Неудивительно, что песок, как ей кажется, сыплется слишком быстро.

Хоть это и звучит противоречиво, но именно корневая система утрат определяет нашу связь друг с другом и делает ее возможной.

Профессор дал мне это задание, потому что увидел, что я очнулась на той самой лестнице из эссе Эмерсона, и хотел, чтобы я знала, что я не одинока. Я и должна была там оказаться. И мое горе разделяют все – мы все всегда проходим через это.

За пять или шесть сессий Макс начала замедляться и постепенно рассказала мне о том, что произошло. Другом, которого она потеряла, она очень дорожила. Его звали Пол, и они подружились еще в четвертом классе. В их отношениях с самого начала присутствовала некоторая драма. Спустя год после того, как они познакомились и стали лучшими друзьями, семья Пола переехала. Макс очень горевала. Она писала о нем в своем розовом дневничке с замочком. О том, что она, наверное, его любит. О том, как она злится на его отца за то, что тот получил работу в другом штате. О том, что она никогда не переживет эту утрату и никого больше не полюбит так сильно. Вопреки всем ожиданиям, два года спустя Пол вернулся.

– Вы когда-нибудь про такое слышали? – спросила Макс. Она подалась вперед, чтобы подчеркнуть, что так не бывает, а я вижу перед собой шестиклассницу, которая задает тот же вопрос маме за ужином.

Я отвечаю про себя: нет, никогда. Я сотню раз слышала истории о том, как люди находят друг друга спустя много лет, приезжают на встречу выпускников спустя два развода и с пятью детьми, или, уже овдовев, находят друг друга в соцсетях. Но я ни разу не слышала, чтобы через два года после переезда ребенок вернулся туда, где живет его лучший друг.