Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую - Макдональд Мэри-Кэтрин. Страница 7

Избавиться от стыда

В исцелении решающую роль играет понимание основного биологического сценария, который запускается, когда происходит травмирующее событие, и продолжает выполняться, когда мы об этом событии вспоминаем. Если осознать, что этот процесс – часть нашей биологии, гораздо труднее станет его стыдиться. Скажем, вы пришли на свидание, и тут у вас неожиданно началась мигрень – возможно, вы ощутите сильное раздражение, неудобство или даже смущение. Возможно, вы станете опасаться, что ваш собеседник решит, что из-за этого с вами будет слишком сложно, и откажется от следующего свидания. Конечно, это будет неприятно, но и не чудовищно. В какой-то момент, даже испытывая из-за всего этого беспокойство, вы все равно придете к пониманию, что мигрени – лишь часть вашей нейробиологии.

То, как мы воспринимаем чрезвычайные травмирующие события, – тоже часть нашей нейробиологии, а не ее недостаток. Наша способность реагировать определенным образом на перегрузку травмирующего события сама по себе является чудом, она спасает нам жизнь и служит доказательством силы и адаптивности, а не признаком слабости.

Пожалуйста, запомните это. Это важно. Реакция на травму возможна благодаря нашей силе, а не на слабости.

Реакция на травму сохраняет нам жизнь. Без нее нас бы сейчас здесь не было. Она – следствие силы и воли человека к выживанию. Поэтому, если мы стыдим себя или других за то, что страдаем из-за травмы, мы стыдим себя за то, что мы – люди. Травма переплелась со стыдом, а так как стыд распространяет метастазы и, кроме того, очень заразен, его нужно избегать во что бы то ни стало. Вместо того, чтобы учить людей работать с травмирующими переживаниями, мы притворяемся, что их можно избежать или пройти сквозь них невредимыми. Мы не обучаем людей копинг-стратегиям, потому что рассматриваем психическое здоровье как норму, а психические заболевания – как отклонение от нее, словно реакция на травмирующее событие – это какой-то моральный недостаток. Мало того, что бороться с последствиями реакции на травму итак непросто, чувство стыда усложняет этот процесс. Мы сами ставим себе палки в колеса, снова и снова.

Если изучить хотя бы базовые элементы нейробиологической реакции на травму, это чувство стыда удастся преодолеть, как лично нам, так и всему обществу в целом. Мы сможем противостоять распространенному ложному представлению о том, что переживать реакцию на травму спустя долгое время после травмирующего события – признак слабости, дисфункции и несостоявшейся личности. Это невероятно важно, поскольку неверное понимание травмы вредит не только науке – оно лишает людей возможности исцелиться.

Глава 2

Бойцовский клуб Малкольма. Когда травма переворачивает наш взгляд на мир

В спальне у Малкольма настолько тусклый свет, что я словно беру интервью у человека из программы защиты свидетелей. За время нашего видеозвонка он три или четыре раза переспросил, правда ли наш разговор конфиденциален. Неделю спустя он снова уточнил у меня об этом, уже по электронной почте.

Малкольм быстро и отрывисто сообщает, что пришел ко мне, услышав, что я могу помочь ему исцелиться от боевой травмы. Он уверяет, что у него все хорошо, все в порядке, все полностью под контролем. Для него это вообще не проблема. Правда, от него на днях ушла жена – у нее другое мнение по этому поводу.

Я начинаю задумываться, кого он пытается убедить, что все в порядке, – меня или самого себя, поскольку каждое из его заверений рассыпается в воздухе, как только он его произносит.

Малкольма несколько раз отправляли в районы боевых действий во время войн в Ираке и Афганистане. Однако военная карьера подошла к концу, а то, что ему довелось пережить, до сих пор сказывается на его жизни. За двадцать минут он перечислил столько всего, что увидел и преодолел, что у любого от такого скрутило бы живот. Я чувствую, как с каждой минутой он все больше нервничает. Список пережитого дополняется все более яростными заверениями в том, что его это больше не беспокоит. Ему перестали сниться кошмары. Он обходит дом по периметру только по ночам. Он больше не планирует покончить с собой.

– Ведь это значит, что мне уже лучше. Правда? У меня все в порядке. Да? В порядке. Все в полном порядке. Так о чем мы говорили?

Похоже, эти заверения адресованы нам обоим. То, с чем столкнулся Малкольм, кажется больше нас обоих, больше любого из нас. На войне ему открылось множество важнейших истин о жизни и человеческом существовании, о которых большинство из нас по возможности старается не думать. Жить страшно. Мы очень уязвимы. Моральные опоры созданы человеком, они не даны нам от природы. И иногда они рассыпаются под грузом того, что мы видим собственными глазами.

Малкольм рассказывает, что сблизился с товарищами по батальону настолько, насколько и представить себе не мог. А потом они умирали у него на глазах, да так, что даже Квентин Тарантино отвел бы взгляд. Тот факт, что он выжил, не имеет для него никакого смысла. Конечно, он хороший человек. Но ведь и его друзья тоже были хорошими. Он неустанно твердит, что все они «поступали правильно в трудной ситуации». Большинству людей не понять, что значит «поступать правильно в трудной ситуации». Это единственные слова, которые он произносит естественно, как свои собственные. Остальные звучат как чужие, как заезженные клише.

Малкольм пережил многое из того, чего можно было бы ожидать: психопатологические репереживания, или флешбэки, из-за которых он порой невольно срывался на домашних, запои настолько жуткие, что у него из жизни выпадали целые месяцы, и повышенная бдительность, которая мешала ему спать и даже просто сидеть на месте. Как-то раз он среди ночи голыми руками вырвал из земли часть белого штакетника у себя на участке, поскольку тот вдруг показался ему нелепым. Такой забор не обеспечивает необходимой защиты.

– Гребаный белый штакетник, – ворчит он. – Представляете? Сраная американская мечта. Черт побери.

И хоть многое в его поведении сильно огорчало его жену, она все равно его не бросала. Однако решающим моментом для нее стал бойцовский клуб. Малкольм не мог и не хотел от него отказаться. А жена устала видеть на теле мужа все новые раны, которые, как он клялся, его исцеляют.

Если вы представили себе бойцовский клуб из одноименного фильма с Брэдом Питтом и Эдвардом Нортоном, то вы все правильно поняли. Пару раз в неделю вместе с группой взрослых мужчин, в основном ветеранов боевых действий, Малкольм собирался в тайном месте, где они дрались до тех пор, пока кто-нибудь не терял сознание. Малкольм наказывал сам себя. (Точнее, били его другие люди, но по его просьбе.) Хоть он и вернулся домой, в душе он остался на войне, и теперь воевал с самим собой, с женой и разными незнакомыми людьми. Малкольм пережил психологическую травму. И потерпел моральный ущерб.

Травма как моральный ущерб

После войны во Вьетнаме специалисты стали замечать, что медицина упускает из виду некоторую часть последствий военной травмы. Не только боевые действия – как наблюдение за происходящими зверствами, так и участие в них – становятся чрезвычайным событием в жизни человека, но и сам опыт выживания. Поэтому в 1980 г. Американская психиатрическая ассоциация добавила новый пункт в статью о ПТСР в DSM – III. В этом пункте уточнялось, что травма в числе прочих симптомов может вызывать у человека «чувство вины за то, что он выжил, а другие нет, или за собственное поведение, необходимое для выживания». [16] В следующей редакции руководства этого пункта уже не было, и вместо него медики стали пользоваться термином «моральный ущерб».