Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей. Страница 18

Тут вошла молодая санитарка и увидев сидящего Лёху, улыбнулась:

— Очнулись? Ну, как вы себя чувствуете? — произнесла она мягким, почти мелодичным голосом.

Лёха, пытаясь отшутиться, пробормотал:

— Будто на меня самолёт упал.

Санитарка тихо засмеялась, поправляя его подушку:

— Это хорошо, что вы ещё шутить можете. Значит, скоро поправитесь.

Стрелок стал пятиться задом и тихо исчез за дверью.

Боль отступила, и он начинал приходить в себя. К вечеру ему стало сильно легче, и, почувствовав прилив сил начал прямо лёжа в постели делать зарядку, чем привёл в ужас заглянувшего в палату врача. Ночь пролетела незаметно.

На утро Лёху осмотрели и нашли его состояние вполне приличным и по его же просьбе выписали из госпиталя. Он чувствовал себя заметно лучше и, несмотря на лёгкую боль в боку и всё ещё ноющую ногу, был полон решимости вернуться к делу. Прямиком направившись в штаб, Лёха постучался в кабинет Кузнецова и с наслаждением увидел его изумлённую физиономию.

— Алексей, как себя чувствуешь? Голова на месте, а тебя с КПП вчера без сознания привезли после налёта. Летать сможешь? — Кузнецов первым делом спросил про дело…

— Слухи о моей смерти были сильно преувеличены! — доложился Лёха.

Лёха кивнул, сдержанно усмехнувшись:

— Живой, летать могу. Если в небо, то хоть сейчас.

Кузнецов одобрительно кивнул.

— Отлично, ты себе не представляешь как вовремя. Завтра выходит караван. Очень нужны свежие данные. Слетай тогда завтра с утра вот в эти квадраты… Сейчас я найду машину, она добросит тебя до аэродрома.

Лёха не стал возражать и уже через несколько минут подъехал военный грузовик, он занял козырное место в кабине.

Пока машина подпрыгивала на ухабах, Лёха смотрел на дорогу, которая приводила его всё ближе к аэродрому. Он вспомнил, что не успел рассказать про налет, стрельбу и полуторку. Потом махнул рукой и решил, что об этом он подумает завтра… Его ждало небо.

Глава 28

Дерни тигра за усы!

26 октября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес

Слегка прихрамывающий Лёха, не пришедший полностью в себя после истории с грузовиками и госпиталем, одетый в потрёпанную куртку и так же подозрительно выглядящие штаны, вылез из грузовичка и, направился к штабу аэродрома. Едва войдя внутрь, он сразу оказался в крепких объятиях командования.

— Хуан! Быстрее! Звонили из порта, — выпалил на испанском дежурный руководитель полётов, не давая ему опомниться. — Они получили телеграмму от вашего парохода, того, что задержался на два дня! Ваш пароход орёт на всё Средиземноморье, что англичане берут их на абордаж!

— О дают! Прямо таки на абордаж? Мне вылетать немедленно? — уточнил удивленный происходящим Лёха.

— Да! Немедленно! — подтвердил, появившийся на командном пункте аэродрома Лёхин командир, Иван Проскуров.

— Оружие применять разрешено? — задал принципиальный вопрос Лёха,

— Официально нет, англичане нейтральны, но делай всё, чтобы они даже сунуться не подумали! — эмоционально высказался командир группы.

— Как всегда, — улыбнулся Лёха, — Всё делается полулегально и на грани.

Он усмехнулся и бросил на прощание:

— Ясно! Если что, пойду на таран! — пошутил он и побежал к самолёту.

Если бы Лёха знал, как близок к правде он в своей шутке.

* * *

— Что подвешено? — спросил у техника Лёха, подбегая самолёту.

— Четыре полусотки под крыльями, бомболюк пустой, — отрапортовал техник, вытирая руки о ветошь.

Лёха взглянул на символы Испанской республики и порадовался на поблескивающий на фюзеляже военно-морской флаг СССР.

Он кивнул технику и погнал делать предполётный осмотр, обходя самолёт и внимательно его осматривая. Лёха проверил подвески бомб, взглянул на состояние стоек шасси, убедился, что лючки законтрены, быстро проверил закрылки.

Техник привычно накинул Лёхе на плечи лямки и проверил крепление, болтавшегося под Лёхиной задницей парашюта.

Забравшись внутрь, Лёха устроился в кресле, привычным движением затянул поясной привязной ремень, плечевые крепить он не стал, — не на высший пилотаж собираясь, — подумал Лёха.

Он привычно взялся за штурвал, чувствуя, как тело мгновенно привыкает к знакомому положению. Лёха бросил взгляд на приборную панель — все показатели в норме, стрелки на приборах замерли там, где им и положено быть.

— Экипаж доклад, — потребовал в он в микрофон, наслаждаясь наличием внутренней связи.

— Стрелок, связь в норме? — запросил Лёха.

— В норме, командира! — донёсся развесёлый голос Алибабаевича.

Кузьмич, застёгивая последние пряжки на парашюте, тоже, подтвердил свою готовность.

Лёха показал технику большой палец в знак готовности.

Он закрыл фонарь кабины, взглянул на небо впереди, и рука привычно потянулась к рычагам газа, запуская двигатели и чувствуя, как самолёт начинает оживать под ним.

— Тогда погнали! — усмехнулся Лёха.

Он затянул ремень шлемофона и быстро окинул взглядом кабину приборы. Всё было в порядке. Двигатели ровно рокотали, как будто только ждали команды взлететь, стрелки оборотов двигателей дрожали в зоне холостых.

Лёха взялся за штурвал и почувствовал знакомую уверенность.

Краем глаза видя, как механик отступает от самолёта, давая знак, что всё готово.

— Поехали! — скомандовал он, и самолёт, взревев двигателями, покатился по рулёжной дорожке.

Двухмоторный бомбардировщик, блестя под лучами утреннего солнца, начал набирать скорость. Шасси подпрыгивали на неровностях полосы, скорость стремительно возрастала, самолёт начал поднимать хвост в воздух. Экипаж чувствовал, как под ними исчезает вес земли.

Самолёт плавно набрал высоту, направляясь в сторону моря, где, судя по словам испанцев, англичане шли на абордаж советского парохода.

26 октября 1936 года. Британский эсминец «Бразен», Средиземное море.

Эсминец Его Величества «Бразен» мчался по спокойному голубому морю, развивая двадцать узлов. Впрочем, капитан Смит мог бы выжать и все тридцать шесть, если бы дал команду на самый полный ход, но предпочитал щадить машины. Он считал, что не стоит подвергать корабль лишним нагрузкам, особенно по какой то мутной причине, навязанной ему Адмиралтейством.

Капитаном его называли скорее из уважения, формально он был коммандером, и до полноценного капитана была ещё одна ступенька вверх, но на флоте принято обращаться к командирам кораблей, как к «капитану», вне зависимости от их официального звания, что подчёркивало его высокий статус как командира эсминца.

Три дня назад капитан Смит получил шифровку из Адмиралтейства с приказом принять на борт специалиста из Секретной Службы Его Величества и следовать его указаниям по перехвату и досмотру торговых судов, выходящих из Картахены. Основной задачей было выявление контрабанды на кораблях республиканской Испании, а при возможности — и других стран. Неясная формулировка приказа насторожила капитана, адмиралтейские лорды явно оставили ему простор для манёвра, заодно и перевесив всю ответственность, как это часто бывало.

Прочитав приказ, капитан Смит зло сплюнул за борт.

Зависеть от указаний какого-то агента Секретной Службы и его секретных инструкций, о которых Смиту не сообщали, не понравится ни одному капитану.

Он сплюнул за борт еще раз.

Капитан Смит по привычке грыз мундштук своей трубки. Курить ему запретили врачи год назад, но привычка выработанная за годы службы осталась.

— Проклятая трюмная крыса, якорь тебе в задницу, — тихо выругался Смит в адрес всех шпионов мира.

Его красавец эсминец подошел в район Пуэрто-де-Мазаррон, в четырнадцати милях от Картахены на восток и болтался почти сутки на границе территориальных вод Испании, как и предписывалось в шифровке.

После обеда второго дня с рыбацкого баркаса на борт поднялся молодой человек, представившийся как мистер Баттс из Секретной Службы. Агент особо подчеркнул, что его фамилия произносится через «эй». Капитан же, усмехнувшись про себя, отметил, что на вид агент скорее был бы «Бат через „Ю“» (в английском разговорном языке слово «butt» означает «задница»).