Чёрная сабля (ЛП) - Комуда Яцек. Страница 27

Это был простой герб. Подкова и два креста. Любич.

За слугами шествовала толпа шляхты. Сияли бритые головы панов-братьев, смешивались пышные усы, делии и ферязи, волчьи и медвежьи воротники, жёлтые и карминные цвета жупанов.

Двое старых слуг поддерживали молодую женщину в чёрном. Несмотря на траур, она шла к алтарю с прямой спиной. Споткнулась, когда нога попала в щель каменного пола. Один из сопровождающих шляхтичей протянул руку, чтобы помочь, но она отмахнулась резким жестом.

Гроб установили на величественном castrum doloris[2] – на катафалке, украшенном резными головами орлов и волков. Высокие античные колонны возвышались над постаментом, поддерживая арку, затянутую чёрным крепом. Две скульптуры ангелов соприкасались крыльями, а блики от огня свечей мерцали на их лицах.

Когда подул ветер, огоньки свечей заколебались. Взметнулись вверх, и на белой стене тени на мгновение сложились в силуэт встающего на дыбы коня с всадником в развевающемся плаще...

Гайдуки отступили, открывая прибитый к крышке гроба портрет.

Каштелян Лигенза.

Это был надменный шляхтич с длинной седой бородой и глазами, пылающими гневом. Его лицо украшали несколько шрамов, полученных в битве. Даже после смерти он смотрел на мир огненным взором. Никто и ничто не могло укрыться от его внимания.

Члены братства продолжали петь. Их голоса звучали печально и скорбно под высокими сводами. Они затихали постепенно, мягко, пока, наконец, не воцарилась тишина, прерываемая далёким завыванием ветра.

Храп коня, стук копыт!

Один из прислужников испуганно огляделся. Нет, показалось. В костёле стояла тишина.

Перед castrum doloris выступил седой священник.

— Пан каштелян Лигенза!

Ветер завыл вокруг костёла. В боковом нефе грохнули неплотно закрытые ставни.

— Пан каштелян Лигенза, — повторил громко священник, — из праха ты вышел и в прах обратишься. Приходишь к Господу нашему не в кармазиновой делии и не на коне с убранством, не с саблей и в сверкающих доспехах, а нагой и безоружный. Вот завершил ты странствие жизни своей, оставил почести, великолепие и чины. За все грехи ты искупишь вину, а род твой никогда уже к славе не будет призван.

Каменный щит с гербом Любич с грохотом упал на пол. Раскололся на три части; его осколки рассыпались перед castrum doloris. С крышки гроба, с шестиугольного портрета, смотрело на них лицо каштеляна галицкого Януша Лигензы, старосты брацлавского, долинского, контского, дыновского, билгорайского, меречицкого...

Булава с грохотом упала на пол перед гробом. За ней рухнул калкан. Потом железный щит, конская сбруя, палаш, рапира... Высокий гайдук занёс над головой саблю-карабелу. Одним быстрым движением переломил её пополам и швырнул к лику мёртвого каштеляна.

Все молчали. Стояла такая тишина, что было слышно, как потрескивают свечи. Священник отступил от гроба. Огни померкли.

Вдруг раздался стук конских копыт. Грохот приближался, нарастал. Наконец прогремел у самых врат храма. И тогда все медленно, будто во сне, обернулись ко входу.

Между колоннами стоял огромный вороной конь с огненными глазами. На нём восседал могучий всадник в чёрных доспехах и разорванном плаще. В руке он сжимал чёрную саблю.

Всадник тронулся с места. Конь шёл шагом, громко храпел, косился по сторонам и ржал. Подковы мерно били по каменным плитам, вызывая под сводами громовое эхо, заставляя дрожать от ужаса. Никто не смел шевельнуться... Но вот один из гайдуков вздрогнул. Он всматривался во всадника, а рука его сама потянулась к прислонённому к стене полгаку – короткому мушкету...

Конь рванулся вперёд. Ураганным галопом помчался к алтарю, высекая искры подковами. Когда он влетел в освещённую часть храма, на эмалированных доспехах всадника заблистали голубые лилии. Скакун прыгнул к castrum doloris, всадник осадил его перед гробом, привстал в стременах и рубанул по погребальному портрету каштеляна. Удар был страшен. Металлическая пластина[3] с портретом легко оторвалась от крышки гроба и улетела в угол, прямо в зияющую пасть открытого склепа. Всадник обвёл взглядом присутствующих. Никто не видел его лица под тяжёлым забралом немецкого шлема.

— Чёрт! Дьявол! — раздались крики со скамей. — Чёрный всадник!

— Горе нам!

— Хватайте его! Держите!

Грохот выстрелов прокатился громом под сводами храма. В нефах и за скамьями засверкали вспышки пистолетов и самопалов. Пули засвистели вокруг чёрного всадника. Крики и стоны взметнулись под потолок, топот ног смешался с лязгом оружия. От главного нефа уже бежали гайдуки с саблями, челядь с копьями и алебардами. Со стороны часовен загрохотали подкованные сапоги благородных панов-братьев, засверкали обнажённые сабли и палаши. Все, кто мог, бежали к алтарю.

— Окружай его! Взять чёрта! Не щади!

Подбежавший гайдук каштеляна ударил коня протазаном в живот. Вороной взвился на дыбы, развернулся на месте, уходя от атаки. А потом прыгнул вперёд, сбивая противника. Чёрная сабля со свистом опустилась, разрубая первую голову. Конь заржал, а потом бросился в водоворот схватки. Всадник развернул его влево. Молниеносно перевернул клинок лезвием вниз, отбил удар, нацеленный в бок коня, а потом хлестнул противника по шее. Шляхтич в жёлтом жупане захрипел, рухнул на пол прямо под копыта, а конь растоптал его и прыгнул дальше, расшвыривая тех, кто стоял ближе всего.

Чёрный всадник пригнулся к седлу. Он наносил удары со скоростью молнии, с силой грома сея смерть и разрушение. Враги теснились со всех сторон, пытаясь окружить его, прижать к стене, достать остриями рогатин. Но он не подпускал к себе никого. Неуязвимый в доспехах, он нёсся как вихрь по каменным плитам. Молодой служка схватил его за левый наплечник, повис на нём, пытаясь стащить с седла. Но всадник молниеносно ударил саблей из-под мышки и вонзил остриё прямо в сердце.

Другой слуга вскинул аркебузу для выстрела. Чёрный настиг его прежде, чем тот успел опустить курок на полку, и одним быстрым ударом лишил жизни. Падающее ружьё выстрелило в воздух, пуля ушла во мрак, попала в крыло ангела, отколола его и сбросила на пол.

Шляхта, гайдуки и простолюдины разбежались в панике. Чёрный всадник развернулся кругом, в боевом исступлении ища противников. И нашёл! Со стороны часовни на него шёл священник с крестом и кропилом в руке.

— Дух нечистый, дьявол во плоти! Сгинь, пропади!

Священник плеснул во всадника святой водой. В тот же миг вороной конь взвился на дыбы, ударил священника копытами, и тот упал навзничь, ударился головой об узорчатый пилястр, осел на землю. Кровь брызнула на мрамор, на эпитафии и траурные хоругви.

Конь отпрянул, ржа и хрипя. Налетел крупом на гроб, столкнул его с катафалка, сбил свечи, опрокинул их с треском. Лёгкие драпировки и тяжёлый бархат тут же занялись огнём. Пламя взметнулось высоко вверх. Поднялось до самого потолка, загудело...

Всадник направил коня к скамьям. Видно, у него была какая-то тайная цель. В костёле воцарился хаос. Все кричали, бежали или хватались за оружие. Драпировки и обивка разгорались всё ярче.

Чёрный всадник врезался в толпу, с грохотом опрокидывая скамьи. Старый шляхтич направил оружие ему прямо в грудь. Но хоть кремень и высек искру... пистолет не выстрелил! Всадник рубанул саблей, а старик отшатнулся, с криком рухнул в зияющий провал катакомб и покатился по ступеням в глубину склепа.

Огромный скакун прыгнул вперёд, а потом заржал, сдерживаемый твёрдой рукой.

Он остановился перед стройной фигурой в чёрном.

Женщина подняла взгляд. В её глазах сначала был гнев, потом страх, а под конец — ужас. Позади, у алтаря, взметнулось адское пламя. Взвилось высоко, пробралось через окна и жадно охватило крышу апсиды костёла. Огонь распространялся быстро, вздымаясь вверх столбами.

— Пожар! Горим! — раздались крики. Все, кто мог, бросились наутёк. В панике выломали боковые двери. Толпа хлынула к выходу, топча и давя упавших.

Женщина вскрикнула от страха. Обернулась, побежала. Чёрный всадник настиг её в два прыжка. Наклонился в седле, отпустил саблю, повисшую на темляке, схватил беглянку за талию и поднял с земли. Перекинув её через переднюю луку седла, помчался галопом к выходу.