Мистик-ривер - Лихэйн Деннис. Страница 29

— С раннего утра работаю. — Шон оглянулся, потом опять посмотрел на Джимми. — Но сказать пока ничего не могу.

— Она там? — Джимми сам услышал, как задрожал его голос.

— Не знаю, Джимми. Мы ее еще не нашли. И это все, что пока известно.

— Так пустите нас, — сказал Чак. — Мы поможем поискать. Вот и по телику все время показывают, как простые граждане и пропавших находят, и все такое.

Шон глядел только на Джимми, словно Чака рядом и не было.

— Все не так просто, Джимми. Мы не имеем права пускать посторонних, пока не осмотрим каждый дюйм территории.

— А территория — это что? — спросил Джимми.

— Да пока что весь этот чертов парк. Послушай, — Шон похлопал Джимми по плечу, — я вышел сюда, чтобы сказать вам, что сейчас вы ничем помочь не можете. Как только мы что-нибудь узнаем, первое, что мы сделаем, — слышишь, Джимми? — тут же сообщим тебе. В ту же секунду сообщим. Без дураков.

Джимми кивнул и тронул Шона за локоть:

— Можно тебя на минуту?

— Конечно.

Оставив Чака Сэвиджа, они прошли по улице несколько метров. Шон насторожился, готовясь к тому, что собирался сказать ему Джимми. Он глядел на него пристально, по-деловому, глазами полицейского, от которого не жди пощады.

— Это машина моей дочери, — сказал Джимми.

— Я знаю, я...

Джимми остановил его движением руки.

— Шон... Это машина моей дочери. Там внутри кровь. Утром она не вышла на работу. И на первое причастие своей сестрички тоже не пришла. С ночи ее никто не видел. Понятно? Это мы о дочери моей говорим, Шон. У тебя своих ребятишек нет, ты до конца этого понять не можешь, но все-таки постарайся понять. Это моя дочь.

Но глаза Шона по-прежнему оставались глазами полицейского. В них ничто не дрогнуло.

— Чего ты добиваешься, Джимми? Если ты хочешь сообщить, с кем она провела ночь, я пошлю туда людей для разговора. Если у нее были враги, я допрошу их. Ты хочешь...

— Они собак привезли, Шон. Собак. Для моей дочки. Собак и водолазов.

— Да, конечно. Задействованы большие силы. Полиция штата и городская полиция. Два вертолета и два катера, и мы обязательно ее найдем. Но ты сделать ничего не можешь. По крайней мере сейчас. Ничего. Ясно?

Джимми оглянулся на Чака, стоявшего на обочине; глаза его были устремлены на обсаженный кустами вход в парк. Чак подался вперед, казалось, готовый выпрыгнуть из своей шкуры.

— Почему мою дочь ищут водолазы, Шон?

— На всякий случай, Джимми. Здесь кругом много воды, а как иначе местность обследовать?

— А что, она в воде?

— Мы не знаем, где она, Джимми. Вот и все.

Джимми на секунду отвел глаза. Голова у него работала не слишком хорошо, мозги ворочались с трудом, тяжелые, вязкие. Ему надо в парк. Пройти по пешеходной дорожке, и чтобы навстречу ему вышла Кейти. Он не мог ни о чем думать. Ему просто надо было в парк.

— Ты хочешь скандала? — спросил Джимми. — Хочешь засадить меня и всех Сэвиджей за решетку за то, что мы ищем нашу девочку?

И еще говоря это, он понимал, что угроза его — лишь проявление слабости, и он ненавидел Шона за то, что и тот это понимает.

Шон покачал головой:

— Я вовсе этого не хочу. Поверь мне. Но если другого выхода не будет, я это сделаю. — Шон открыл блокнот. — Послушай, скажи мне только, с кем она была прошлой ночью, где была, и я...

Джимми уже отошел на несколько шагов от Шона, когда громко и пронзительно заверещал передатчик. Джимми обернулся на этот звук, а Шон, поднеся к губам микрофон, сказал:

— Валяйте!

— Мы тут кое-что обнаружили.

— Повторите.

Джимми шагнул к Шону, услышав в голосе на другом конце провода сдерживаемое волнение.

— Я говорю, что мы обнаружили тут кое-что. Сержант Пауэрс просит вас прибыть. Немедленно.

— Где вы находитесь?

— Возле бывшего кинотеатра для автомобилистов. Картинка не из приятных.

10

Улики

Селеста смотрела двенадцатичасовые новости по маленькому телевизору, стоявшему у них на кухонной полке. Одновременно она гладила, сама себе напоминая домохозяйку пятидесятых годов, занятую исключительно домом и детьми, в то время как муж отправляется на работу с металлической коробочкой с завтраком, а вернувшись, требует рюмочку горячительного и чтобы обед был на столе. Но на самом деле у них все было не так. Дейв при всех его недостатках с хозяйством ей помогал. Он и пыль вытирал, и посуду мыл, в то время как Селеста предпочитала стирку, сортировку, раскладывание белья и глажку: ей нравился запах свежести и чистоты, и как разглаживается материя, как исчезают складки.

Гладила она материнским утюгом, сохранившимся в доме еще с шестидесятых годов. Он был тяжелый, как кирпич, нещадно шипел, ни с того ни с сего вдруг выпуская облачка пара, но его было не сравнить с новомодными утюгами, которые Селеста покупала в последующие годы, сооблазняясь ценами на распродажах или рекламой всяческих усовершенствований. Материнский утюг делал стрелки ровными и острыми, такими, что хоть батон о них режь, а Замятины ликвидировал с одного взмаха, в то время как новым утюгом надо было проводить по ним раз десять, чтобы разгладить.

Прямо зло брало, как подумаешь, каким непрочным все стало теперь — видеоплееры и автомобили, компьютеры и мобильники — все, что во времена родителей сооружалось на долгие годы. Они с Дейвом все еще пользовались материнским утюгом и ее же взбивалкой и ставили возле кровати ее кургузый черный телефонный аппарат с круглым диском. И параллельно они повыбрасывали массу новых приобретений, вышедших из строя задолго до минимально разумного срока, — телевизоры с испорченными трубками, пылесосы, вдруг начавшие дымить, кофейные автоматы, кофе в которых не нагревался выше комнатной температуры. Все эти и другие домашние электроприборы оканчивали свои дни в мусорных ямах, потому что чинить их было едва ли не дешевле, чем заменить на новые. Едва ли не дешевле. А покупая новый прибор, трудно, конечно, удержаться и не потратить лишние деньги на последнюю модель, а в этом, как была уверена Селеста, и заключался тонкий расчет производителей. Иной раз Селесту одолевало неприятное подозрение, что не только домашняя утварь, но жизнь ее была склепанной кое-как, бессмысленной и легковесной, готовой в любую минуту дать трещину и сломаться, чтобы отдельными частями ее воспользовался кто-нибудь другой, а остальное было выброшено за ненадобностью.

Итак, она гладила и размышляла насчет своей никчемности, как вдруг на десятой минуте новостей ведущий сделал строгое лицо и, глядя прямо в камеру, объявил, что полицией разыскивается преступник, совершивший жестокое нападение в районе одного из местных баров. Селеста придвинулась к телевизору и хотела включить погромче звук, но ведущий сказал:

— К этому мы еще вернемся после рекламной паузы и перед сводкой погоды.

И тут же на экране возникла женщина, отскребавшая наманикюренными пальчиками противень, плавающий в какой-то густой и липкой, как расплавленная карамель, жиже, голос за кадром восхвалял принципиально новую улучшенную жидкость для мытья посуды, и Селесте хотелось в голос кричать. Все эти рекламные, как и негодные домашние электроприборы, цинично использовали человеческую доверчивость, заставляя в который уж раз вообразить, что покупка будет такой, как обещано.

Она увеличила громкость и, не поддавшись искушению вырвать из этого дерьмового ящика его дерьмовую кнопку, вернулась к гладильной доске. Полчаса назад Дейв увез Майкла покупать наколенники и маску бейсбольного кетчера, сказав, что послушает новости по радио, а Селеста даже не взглянула на него, чтобы проверить, не лжет ли. Майкл, невысокий и худенький, подавал надежды стать классным кетчером. Его тренер мистер Эванс называл его вундеркиндом и говорил, что рука у него — настоящий баллистический снаряд, и это в его-то годы. Селесте помнилось, что обычно кетчерами ставили здоровенных парней — рослых, с расплющенными носами и выбитыми передними зубами, и она поделилась с Дейвом своими страхами и сомнениями.