Приключения Тома Сойера - Твен Марк. Страница 31

Похороны были великолепные. Юные трезвенники участвовали в церемонии с таким блеском, что бывший член общества чуть не умер от зависти. Все-таки Том был опять свободен и в этом находил некоторое утешение. Теперь он мог и курить и ругаться, но, к его удивлению, оказалось, что ему этого не хочется. От одной мысли, что это можно, пропадала всякая охота и всякий интерес.

Скоро Том неожиданно для себя почувствовал, что желанные каникулы ему в тягость и время тянется без конца.

Он начал вести дневник, но за три дня ровно ничего не случилось, и дневник пришлось бросить.

В город приехал негритянский оркестр и произвел на всех сильное впечатление. Том и Джо Гарпер тоже набрали себе команду музыкантов и два дня были счастливы. Даже славное Четвертое июля вышло не совсем удачным, потому что дождик лил как из ведра, процессия не состоялась, а величайший человек в мире, как полагал Том, настоящий сенатор Соединенных Штатов Бентон ужасно разочаровал его, потому что оказался не в двадцать пять футов ростом, а много меньше.

Приехал цирк. Мальчики после этого играли в цирк целых три дня, устроив палатку из рваных ковров. За вход брали три булавки с мальчика и две с девочки, а потом забросили и цирк.

Приехал гипнотизер и френолог, потом опять уехал, и в городишке стало еще хуже и скучней. У мальчиков и девочек несколько раз бывали вечеринки, но так редко, что после веселья еще трудней становилось переносить зияющую пустоту от одной вечеринки до другой.

Бекки Тэтчер уехала на каникулы с родителями в Константинополь, и в жизни совсем не осталось ничего хорошего.

Страшная тайна убийства постоянно тяготела над мальчиком. Она изводила его, как язва, непрестанно и мучительно.

Потом он заболел корью.

Две долгие недели Том пролежал в заключении, отрезанный от мира, от всего, что в нем происходит. Он был очень болен и ничем не интересовался. Когда он наконец встал с постели и, едва передвигая ноги, побрел в центр города, то нашел решительно во всех грустную перемену. В городе началось «религиозное обновление», и все «уверовали», не только взрослые, но даже мальчики и девочки. Том долго ходил по городу, надеясь увидеть хотя бы одного грешника, но везде его ждало разочарование. Джо Гарпера он застал за чтением Евангелия и с огорчением отвернулся от этой печальной картины. Он разыскал Бена Роджерса, и оказалось, что тот навещает бедных с корзиночкой душеспасительных брошюр. Джим Холлис, которого он долго разыскивал, сказал, что корь была ему послана от бога, как предупреждение свыше. Каждый мальчик, с которым он встречался, прибавлял лишнюю тонну груза к тяжести, которая лежала на душе у Тома. А когда, доведенный до отчаяния, он бросился искать утешения у Гекльберри Финна, то был встречен текстом из Писания и, совсем упав духом, поплелся домой и слег в постель, думая, что он один во всем городе обречен на вечную гибель.

А ночью разразилась страшная гроза, с проливным дождем, ужасными ударами грома и ослепительной молнией. Томе головой залез под одеяло и, замирая от страха, «стал ждать собственной гибели; он ни минуты не сомневался, что всю эту кутерьму подняли из-за него. Он был уверен, что истощил долготерпение господне, довел его до крайности – и вот результат. Он мог бы сообразить, что едва ли стоило палить из пушек по мухе, тратя столько грому и пороха, но не нашел ничего невероятного в том, что для уничтожения такой ничтожной букашки, как он, пущено в ход такое дорогостоящее средство, как гроза.

Мало-помалу все стихло, и гроза прошла, не достигнув своей цели. Первой мыслью Тома было возблагодарить бога и немедленно исправиться. Второй – подождать немножко: может, грозы больше и не будет.

На другой день опять позвали доктора: у Тома начался рецидив. На этот раз три недели, пока он болел, показались ему вечностью. Когда он наконец вышел из дому, то нисколько не радовался тому, что остался в живых, зная, что теперь он совершенно одинок – нет у него ни друзей, ни товарищей. Он вяло поплелся по улице и увидел, что Джим Холлис вместе с другими мальчиками судит кошку за убийство перед лицом убитой жертвы – птички. Дальше в переулке он застал Джо Гарпера с Геком Финном – они ели украденную дыню.

Бедняги! У них, как и у Тома, начался рецидив.

Глава XXIII

Наконец стоячее болото всколыхнулось, и очень бурно: в суде начали разбирать дело об убийстве. В городке только и было разговоров что про это. Том не знал, куда от них деваться. От каждого намека на убийство сердце у него замирало, нечистая совесть и страх внушали ему, что все замечания делаются при нем нарочно, чтобы испытать его. Он понимал, что неоткуда было взяться подозрению, будто он знает про убийство, и все-таки не мог не тревожиться, слушая такие разговоры. Его все время бросало в озноб. Он отвел Гека в укромное место, чтобы поговорить с ним на свободе. Ему стало бы легче, если бы можно было развязать язык хоть ненадолго, разделить с другим мучеником бремя своего несчастия. Кроме того, ему хотелось проверить, не проболтался ли кому-нибудь Гек.

– Гек, ты кому-нибудь говорил?

– Это насчет чего?

– Сам знаешь, насчет чего.

– Конечно, нет.

– Ни слова?

– Ни единого словечка, вот ей-богу. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, боялся.

– Ну, Том Сойер, мы с тобой и двух дней не прожили бы, если б оно вышло наружу. Сам знаешь.

Тому стало немножко легче. Помолчав, он спросил:

– Гек, ведь тебя никто не заставит проговориться?

– Проговориться? Если захочу, чтобы этот индейский дьявол меня утопил, как котенка, тогда, может, и проговорюсь. А так вряд ли.

– Ну, тогда все в порядке. Пока мы держим язык за зубами, нас никто не тронет. Только давай еще раз поклянемся. Все-таки верней.

– Ладно.

И они поклялись еще раз самой торжественной и страшной клятвой.

– А что теперь говорят, Гек? Я много разного слышу.

– Что говорят? Да все одно и то же – Мэф Поттер да Мэф Поттер, других разговоров нету. Прямо пот прошибает все время, так и хочется сбежать куда-нибудь и спрятаться.

– Вот и со мной то же самое. Его дело пропащее. А тебе его не бывает жалко?

– Как же не жалко! Человек он, конечно, никудышный, зато никого не обидел. Наловит рыбы, добудет деньжонок, напьется, а потом слоняется без дела. Да ведь мы и все так. Ну хоть не все, а очень многие, даже проповедники и всякие другие. А он человек неплохой – один раз дал мне полрыбины, когда там и на одного не хватало, и помогал тоже много раз, когда мне не везло.

– Да, он и мне змея починил, Гек, и крючки к леске привязывал. Хорошо бы его как-нибудь выручить.

– Ну, где нам его выручить! Да и что толку: все равно опять поймают.

– Что поймают, это верно. Только противно слушать, как его ругают на чем свет стоит, а он и не виноват.

– Мне тоже противно, Том. Боже ты мой, что плетут: и злодей-то он, каких свет не видывал, и давно пора его повесить, и мало ли что еще.

– Да, только и разговору все время. А еще я слышал; если Мэфа выпустят из тюрьмы, то его будут линчевать.

– Так и сделают, понятно.

Мальчики говорили долго, но это их очень мало утешило. С наступлением сумерек они начали прохаживаться неподалеку от маленькой тюрьмы, стоявшей на пустыре, должно быть, питая смутную надежду на то, что какой-нибудь счастливый случай еще может все уладить. Но ничего такого не случилось; повидимому, ни ангелы, ни феи не интересовались злополучным узником.

Мальчики опять повторили то, что проделывали уже не раз, – просунули Поттеру за решетку табаку и спичек. Он сидел в нижнем этаже, и никто его не сторожил.

Им всегда бывало совестно, когда Поттер начинал благодарить их за подарки, а на этот раз было так совестно, как никогда. Они почувствовали себя последними трусами и предателями, когда Поттер сказал:

– Вы были очень добры ко мне, ребята, – добрее всех в городе. И я этого не забуду, нет. Сколько раз я говорил сам себе: «Всем ребятам я, бывало, чинил змеев и всякую там штуку, показывал, где лучше ловится рыба, и дружил с ними, а теперь все они бросили старика Мэфа в беде, только Гек не бросил, и Том не бросил, – они меня не забыли, говорю я себе, и я их тоже не забуду». Да, ребята, натворил я дел, пьян был тогда, и в голове шумело – иначе никак этого не объяснишь; а теперь меня за это вздернут, так оно и следует. Может, оно даже и к лучшему, думается мне, то есть я так надеюсь. Ну, да что толковать! Не хочется вас расстраивать, – ведь вы со мной дружили. Одно только я хочу вам сказать: не пейте, ребята, никогда, чтобы вам не попасть за решетку. Отойдите чуточку подальше – вот так; как приятно видеть дружеские лица, когда человек попал в такую беду, – ведь ко мне никто, кроме вас, не ходит. Добрые дружеские лица, добрые, добрые лица. Влезьте один другому на спину, чтоб я мог до вас дотронуться. Вот так. Пожмите мне руку – ваши-то пролезут сквозь решетку, а моя нет, слишком велика. Маленькие руки и слабые, а ведь много помогли Мэфу Поттеру и еще больше сделали бы, если б могли.