Дикарь и простушка - Линдсей Джоанна. Страница 58

Сабрина едва не застонала, зная, что в конце концов не вынесет и сдастся, если он начнет убеждать ее в своей любви. Так просто обманывать себя — ведь в мозгу настойчиво звучит предупреждение Арчи. Да разве только в мозгу? Оно высечено в ее сердце.

Как убедительно он доказывал, что Дункан не желает ее как женщину, что хочет лишь удержать ее рядом, что безмерно ценит ее как друга, что оба горько пожалеют, если вообразят, будто этого достаточно для счастливого брака.

И теперь она пыталась отгородиться этими холодными фразами, как щитом, но Дункан неумолимо продолжал:

— Арчи признался, что наговорил тебе всякого вздора, но он ошибается…

— Нет! — перебила Сабрина. — Я едва не возненавидела его, но он прав, мы…

— Помолчи, дай мне закончить, — мягко пожурил ее он. — Верю, что у деда были самые благие намерения, но пока он еще не умеет читать мысли. Я действительно как-то обмолвился, что мы с тобой всего лишь друзья, и в то время это было правдой. Такой душевной близости, как с тобой, у меня ни с кем не было. И я еще долго считал бы тебя своим другом, если бы Арчи не попытался убедить меня, что такие отношения между мужчиной и женщиной попросту невозможны и они обязательно перерастут в любовные. Не красней, я знаю, что не слишком вежлив. Представь, именно после того разговора с дедом я увидел, как ты прекрасна — и лицом, и душой. Можешь винить Арчи в своих переживаниях, но лучше забудь о том предостережении. Поверь — что бы там ни было в прошлом, сейчас для меня существуешь ты одна.

Она не представляла, совсем не представляла, как это больно, особенно еще и потому, что безмерно жаждала ему поверить, но… не могла. Арчи лучше знать. Дункан действительно старается удержать ее при себе, а другого способа не знает. Сам только сейчас сказал, что ни с кем у него не было такой душевной близости. Она его лучший друг, а лишь потому, что: родилась женщиной, Дункан пытается придать их отношениям иной смысл. Сабрина отвернулась к огню.

— Так вот оно что… — печально произнесла она. — Ты только сейчас понял, что я не, всегда буду рядом. Тебе нельзя навещать меня в любое время суток, будить среди ночи, чтобы поделиться мыслями, и…

Ее взволнованную тираду перебил, веселый смешок. Сильные руки обвились вокруг талии. Сабрина ахнула. Когда успел Дункан незаметно подобраться сзади?

— А что, по-твоему, сейчас, как не середина ночи?

— Ты понимаешь, о чем я! Нельзя же каждую ночь лазать по деревьям! И соседи начнут сплетничать о нас, если начнешь каждый день приезжать сюда! Но тебе и без меня это известно, потому…

Но Дункан крепче стиснул ее талию.

— До чего же ты упряма, Сабрина! Ничего не поделаешь, скажу прямо. При каждой встрече мне хочется заключить тебя в объятия и ласкать до потери сознания. Неужели ты действительно полагаешь, что это желание друга? Да я едва сдерживаюсь, чтобы не зацеловать тебя! Брина, я счастлив, что мы были и будем друзьями, но теперь мне нужно больше! Хочу быть твоим возлюбленным, защитником, опорой и, конечно, другом, а всего этого не добиться, пока мы не поженимся.

— Ты убиваешь меня, — прошептала она. Он повернул ее лицом к себе.

— Взгляни на меня! Разве я похож на человека, который не знает, чего хочет? А если откажешь на этот раз, я свяжу тебя, увезу в горы и стану жить с тобой в грехе. После появления девяти или десяти ребятишек ты еще раз подтвердишь, что я не люблю тебя как полагается?

— Я хотела сказать, что дышать не могу…

— Ox, — испугался было Дункан, но, заметив лукавые искорки в фиалковых глазах, рассмеялся и снова обнял Сабрину. — Ты мне веришь?

Он не нуждался в подтверждении, хотя она кивнула:

— Мужчина должен очень сильно любить женщину, если хочет столько детей от нее!

— Ты даже не представляешь, как сильно! Даже сердце болит!

Сабрина сжала лицо любимого в ладонях, подалась вперед и коснулась губами его губ.

— Ничего подобного! Сердце болит, только когда не с кем разделить любовь. А нас двое, Дункан.

— В таком случае ты поймешь, что больше я не могу с этим бороться.

"Это» оказалось поцелуями, отнюдь не легкими, нежными, ласковыми. Нет, в них горело настоящее безумие. Он жадно завладел ее устами, безмолвно изливая поцелуями накопившуюся тоску, безнадежность, мучительную потребность в ней, Сабрине. Между ними словно молния сверкнула. Страсть запылала лесным пожаром, но на этот раз на волю рвались радость и облегчение. Они вместе! Наконец-то вместе!

Сабрине хотелось смеяться, но Дункан не отрывался от нее, хотя, должно быть, испытывал то же самое, потому что улыбался, даже припадая к ее губам.

Все еще целуясь, они опустились на колени перед камином. До кровати нужно было еще дойти, однако даже несколько шагов казались им непреодолимым расстоянием. Подойдет и каминный коврик. Даже раздеваясь, они не размыкали губ. Неудивительно, что пуговицы разлетелись по всей комнате, как, впрочем, и одежда.

Тепло огня, жар их обнаженных тел, мягкий мех коврика, чувственно ласкавший кожу, — все призывало к немедленному соитию, но Дункан не торопился. В тот первый раз он овладел ею в полной темноте. Теперь света было достаточно, и ему хотелось усладить свой взор, поклоняться Сабрине, исследовать всю ее, руками и губами, ведь она была единственной женщиной, которую он любил.

— Я рад, что эта красота до сих пор была надежно скрыта от посторонних глаз, дорогая. Догадайся другие мужчины о том, какая драгоценность спрятана в этой глуши, они замучили бы тебя предложениями руки и сердца.

Сабрина вспыхнула от смущения. Она всегда считала себя чересчур толстой, даже в груди и бедрах, но взгляд Дункана красноречиво говорил, как соблазнительны ее пышные формы. Его неутомимые руки ласкали, гладили, сжимали ее, когда страсть взмывала до необозримых высот, или успокаивали, когда он пытался продлить восхитительные мгновения. Его губы не оставляли в покое ее груди, соски, шею, мочки ушей…

Они все еще стояли на коленях, и Сабрина лишь смутно удивилась, когда ее оторвали от пола и прижали к чему-то твердому, обещая немыслимые восторги. Он осторожно обвил ее ногами свои бедра, и потрясенная Сабрина осознала, что он хочет ее. Ее, провинциальную простушку.

Дункан стал медленно входить в нее. Сабрина льнула к нему, как к якорю спасения, хотя в этом не было нужды — он крепко держал ее, сжимая упругие ягодицы и направляя движения. Он словно знал, когда проникнуть дальше, когда сделать паузу, словно поддразнивая, маня, завлекая. И когда он понял, что она сейчас достигнет вершин наслаждения, вонзился в нее до конца, так глубоко, что из груди Сабрины вырвался вопль, который он, к счастью, успел заглушить поцелуем.

После, когда он лег на ковер и привлек Сабрину к себе, она томно улыбнулась.

— Я не имела в виду именно это, когда предлагала разделить с тобой все на свете.

— Знаю, — усмехнулся Дункан, все еще лаская ее — властно, неспешно.

Сабрина по-прежнему не хотела спать, но сейчас была рада этому обстоятельству и мечтала лишь о том, чтобы ночь напролет лежать, прижавшись к Дункану. Но ноздри защекотал какой-то странный запах. Сабрина сморщила нос и заметила:

— Неплохо бы отодвинуть твои сапоги от камина, особенно если ты так и не успел их снять.

Еще не сообразив, в чем дело, Дункан залился смехом: уж очень забавной показалась ее неожиданная реплика. Но тут и до него донесся смрад Горелой кожи, и он вскочил.

— Слава Богу, успел, но без них мне до дому не добраться, — охнул он и с кислой улыбкой схватил злосчастный сапог, упавший чересчур близко к огню. — Но поскольку мы поженимся завтра, отныне я постараюсь всегда ставить их у кровати. Кстати, Невилл запасся специальным разрешением, так что не имеет смысла тянуть со свадьбой.

Сабрина упрямо покачала головой:

— Нет.

— Нет? — зарычал он и, бросившись на нее, пригвоздил к ковру в полной уверенности, что так и не убедил любимую.

— Нет, — повторила она, улыбаясь. — Пусть тетушки устроят все как полагается. Они мечтали об этом много лет. Я не отниму у них такой радости. Представляешь, как они станут важничать перед подругами, хвастаясь, какую завидную партию я сделала?