Смерть Егора Сузуна - Липатов Виль Владимирович. Страница 8
– Пойми ты, прораб Власов, – говорит Егор Ильич, – пойми, прораб, что Афонин доживает последние денечки. Вот мы соберемся с тобой вместе, поедем к Афонину и – не станет Афонина… Ты поедешь со мной, прораб Власов, воевать с Афониным?
– Не поеду! – отказывается прораб Власов.
– Это как же так? – поднимается Егор Ильич и от неожиданности глупейшим образом открывает рот. – Это как же так? Не поедешь…
– Не поеду, и все! – отвечает прораб Власов.
Девять часов ноль-ноль минут
– Не поеду, и все тут! – повторяет прораб Власов. Затем отворачивается к окну и тихо продолжает: – Не свалить нам этого Афонина. За него и райком и горком… Да что говорить! Когда Егор Ильич Сузун был управляющим трестом, он тоже стоял за Афонина… А я не хочу идти на Афонина!
Последние слова прораб Власов произносит еле слышно, отвернувшись к окну.
Егор Ильич поднимается, подходит вплотную к прорабу, дышит тяжело, точно поднимается на крутую гору. Усы стоят дыбом, руки заложены за спину, лицо, бледное и холодное, перекошено такой гневной гримасой, что если бы прораб Власов мог видеть ее, то не говорил бы тех слов, которые говорит. Но прораб не видит лица Егора Ильича и меланхолически продолжает:
– Никуда я не пойду, и ничего я не хочу, и все это напрасно…
– Почему не хочешь? – тоже тихо, сдерживаясь, спрашивает Егор Ильич. – Ты мне отвечай, прораб Власов, почему не хочешь!
– А я всю жизнь отвечаю, – неожиданно тонким голосом выкрикивает Власов и резко, как от толчка, поворачивается к Егору Ильичу, взмахивает руками. – Я всю жизнь отвечаю! – кричит прораб Власов. – За Родину, за Америку, за китобойную флотилию «Слава», за канцлера Аденауэра и за бюро погоды. Я из тех людей, которые только и делают, что отвечают. А вот Афонин… Афонин ни за что не отвечает… Одним словом, оставьте меня в покое!.. Пусть не будет раствора, пусть все идет к черту! Мне плевать в конце-то концов!
Ожесточенный прораб Власов демонстративно поворачивается и плюет на земляной пол. Вот, дескать, смотрите, мои слова не расходятся с делом, и уж коли я говорил, что мне на все наплевать, то и на самом деле плюю. Получайте, дескать! Будьте, дескать, свидетелями моего наплевательского отношения к директору Афонину и раствору.
– Вот так! – говорит прораб Власов и как-то сразу успокаивается – то ли оттого, что плюнул на пол, то ли оттого, что Егор Ильич, поразившись, молча и удивленно смотрит ему прямо в зрачки. – Вот так! – много тише продолжает Власов. – Никакой войны я Афонину объявлять не буду. Нет раствора – напишу акт о простое и буду спокойно получать причитающуюся мне зарплату… Сто сорок восемь рублей ноль-ноль копеек.
Егор Ильич тоже успокаивается – садится, кладет руки на колени, отдуваясь, вертит головой, так как шее тесно в воротнике кителя. Молчание длится довольно долго, может быть, минут пять. Слышно, как за окном негромко переговариваются рабочие, приглушенно работает на соседней стройке бульдозер.
Они еще немного молчат и вдруг одновременно, точно по команде, поворачиваются друг к другу. Прораб Власов смотрит хмуро, печально, Егор Ильич – весело, иронически. Взгляд прораба словно спрашивает: «Слышали, что я говорил? Намотали себе на ус?» Глаза Егора Ильича отвечают: «Слышал! Намотал на ус, благо он у меня длинный!»
– Эх, прораб Власов! – укоризненно говорит Егор Ильич. – Ты столь много наговорил мне, прораб Власов, что тебе самому неловко.
Егор Ильич поднимается с места, прошагав несколько раз по комнате, привычным жестом расправляет пальцами чапаевские усы, закидывает голову назад и становится тем самым Егором Ильичом, что полчаса назад весело и ловко ввалился в прорабскую. От него опять несет свежестью раннего утра, бодростью; он двигает бровями и складывает свои толстые длинные губы, точно собирается засвистеть. Но он не свистит, а подходит к прорабу Власову, нагибается над ним и снова укоризненно покачивает головой.
– Эх, прораб Власов, – говорит Егор Ильич, – никакой ты не пессимист, прораб Власов, а просто-напросто слишком добрый человек… Ты не перебивай-ка меня, прораб Власов, дай мне немного пофилософствовать. Душа горит – так мне хочется поболтать с тобой! Ты не будешь меня перебивать, прораб Власов? – спрашивает Егор Ильич с таким видом, словно прораб Власов действительно может не послушаться и начнет невежливо перебивать его.
– Не буду! – чуточку смутившись, отвечает Власов.
– Вот за это спасибо! – радуется Егор Ильич, а сам лукаво поглядывает на прораба, садится, удобно устраивается на доске. Торопиться Егору Ильичу некуда, так как раствор привезут минут через двадцать, и потому говорить он может спокойно, не торопясь, в свое удовольствие.
– Ты видел когда-нибудь настоящего пессимиста? – спрашивает он прораба Власова и сам же отвечает: – Нет, ты не видел настоящего пессимиста! Так вот знай, настоящий пессимист – человек легкомысленный. Не открывай рот от удивления! Настоящий пессимист – человек легкой и веселой жизни. Однажды решивши, что все на земле дерьмо и тлен, настоящий пессимист хватается за изречение «После меня хоть потоп» и живет легко, бездумно. Он жрет водку, любит многих женщин, обманывает и обкрадывает ближних, танцует и поет. Настоящий пессимист старается обзавестись персональным особняком, автомобилем, сажает у ворот особняка злого пса и покупает жене дорогую дошку. Ты понимаешь, прораб Власов, что настоящий пессимист не признает никаких ценностей, а коли так, то ему живется необычайно легко. «Плевать на все!» – думает пессимист. Вслушайся в эти слова! Не кажется ли тебе, что они звучат весело, лихо? Вот видишь!.. А теперь позволь задать тебе несколько вопросов. Позволяешь, а, Власов?
– Пожалуйста! – тихо говорит прораб. – Задавайте!
С лица Власова постепенно сползает хмурое, печальное выражение, он глядит на Егора Ильича напряженно, большими глазами, в которых стынет удивленность, оторопь. Всяким видел прораб Егора Ильича – грозным, веселым, гневным, хитрым, – но таким, как сегодня, не приходилось. Никогда у Егора Ильича еще не было таких озорно-мудрых глаз, такой размашистой веселости, такой просторности в движениях и голосе; никогда еще Егор Ильич не говорил с ним таким тоном. Прорабу Власову кажется, что Егор Ильич разговаривает не только с ним, но и с самим собой; Егор Ильич точно прислушивается к тому, что происходит у него самого в душе.
– Как на духу будешь отвечать на мои вопросы, прораб Власов? – еще раз спрашивает Егор Ильич.
– Как на духу… – отвечает Власов. И его охватывает необъяснимое чувство…
На виду у темных стариковских глаз прорабу вдруг хочется говорить много и откровенно, жаловаться на что-то, хвалиться чем-то. Хочется не думать о том, что на белом свете есть директор Афонин, раствор, низкая прорабка и совещание, на котором прораба будут ругать. На виду у мудрых стариковских глаз хочется думать и вспоминать о другом: о далеком уже детстве, юности, о черемухе и девушке, которая не приходит отчего-то к почтамту. Хочется затаить дыхание и думать о радости, когда на тебя льется из темных стариковских глаз понимание того, что ты еще не разумеешь сам, но скоро поймешь.
– Отвечай как на духу, прораб Власов!
– Отвечаю!
– Мать любишь, прораб Власов?
– Люблю!
– Друга предавал, прораб Власов?
– Нет!
– Женщину обманывал?
– Нет!
– Слабого бил?
– Нет!
– Кусок хлеба с другом делил?
– Делил!
– Так какой же ты, к черту, пессимист, Власов! – как бы с испугом отшатываясь от прораба, восклицает Егор Ильич и всплескивает руками. – Ты же настоящий оптимист! А вот Афонин пессимист. Ты понимаешь, почему Афонин пессимист, а, прораб Власов?.. Ну-ка, подними голову! Идешь завтра воевать с Афониным? А, Власов?
– Не знаю, – тихо отвечает прораб Власов. – Не знаю… Поможет ли это…
– Поможет! – смеясь, говорит Егор Ильич. – Должно помочь! А сегодня… Сегодня я один на один схвачусь с Афониным…
Егор Ильич не может смотреть в глаза прораба Власова. В них сияет что-то такое, отчего Егору Ильичу хочется обнять прораба за плечи и прижать к себе. Как мальчишку. Как сына, черт возьми! Ведь если нет у человека своих сыновей, то человеку…