Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич. Страница 48

Их было десять — веселая компанийка, и никто из них не знал, что у жандармов Столбы уже прослыли «неблагонадежной местностью». Шли подруги Валюшки и три столбиста, дюжих и, как рыси, ловких да цепких парня. Такие не остановятся перед самым трудным ходом, как называют лазы на Столбы. На ногах у них новенькие калоши, вместо пояса у каждого своеобразный кушак — аршин пятнадцать кумача, обмотанного вокруг тела. Помогут им, девушкам, подняться на нелегкую вершину. А сами напоказ взберутся на острые, как бы с высоты вонзившиеся в землю, гранитные Перья по самому рискованному ходу Шкуродер. Полетят оттуда вниз, упираясь ногами в противоположные стенки, и они, девушки, ахнут: как бы парни не ободрали себе шкуры. Слух был: отчаянные девушки пытались взобраться… Но им, семерым, туда незачем: они ведь не мечтают об альпинизме. А солнышко горожане обычно встречают на довольно легком Четвертом или на одной из двух вершин Первого столба. Туда потруднее. И там и тут удобные площадки, — хватит места для нескольких компаниек. Завтра — канун праздника столбистов. Заиграют гармошки, зазвенят струны гитар, польются песни, первым делом свои, сибирские: «По диким степям Забайкалья» и «Глухой неведомой тайгою». Там не боятся петь даже «Смело, товарищи, в ногу». А в таежной избушке, приюте столбистов, говорят, можно найти на подоконнике листовки…

Через Енисей плыли на большой лодке. Столбисты дружно загребали воду распашными веслами. Девушки пели: «Пташки-певуньи, правду скажите…» За железнодорожным мостом пошли по правому берегу в сторону теснины, где Енисей, будто сказочный богатырь, прорвался сквозь горы, преградившие путь на север. С высоких Саянских отрогов спешила к нему, как девушка на свиданье, речка Базаиха. На ее берегах крепко вцепились в землю казацкие курени — крестовые дома, обнесенные высокими заплотами из толстых лиственничных плах. Что ни двор, то крепость с массивными воротами под двускатными крышками. Во дворах мелькали фуражки с желтыми околышами: чубатые казаки седлали коней. Похоже — по команде. Куда они снаряжаются? Неужто в город? Опять «наводить порядок»? И у Глаши тревожно заныло сердце.

Но она уже умела сдерживаться, никому не сказала ни слова, только многозначительно переглянулась с Валюшкой.

От Базаихи к Столбам пролегла Манская тропа, уводившая куда-то далеко-далеко в глухую горную тайгу. Столбисты предпочитали другую тропу — по долине речки Лалетиной к ее истоку, где вздымались ближние Столбы, издавна облюбованные скалолазами, и компанийка пошла туда.

В густых зарослях черемухи без умолку журчала речка, а когда тропа отдалялась от нее, было слышно, как среди березовой чащи посвистывали иволги. Ни разу не каркнула ворона, не кашлянул бурундук, и Глаша не сомневалась — погода будет ясная, сухая. Ничто не помешает полюбоваться на каком-то из столбов восходом солнышка.

Куда ни взглянет она, всюду горный склон манит красотой. Неподалеку от тропы стоят елочки-подростки в зеленых кринолинах, в мягких ложбинках у реки, где долго держался снег, полыхают троллиусы, прозванные жарками. Нигде нет таких огненных цветов, как на ее родине! По ту сторону Урала Глаша видала их братьев: какие-то худосочные, желтенькие, будто тронутые бледной немочью. То ли им не хватает ярых соков земли, то ли солнечного пламени? А здесь пылают неуемно. Не зря назвали жарками!

Чем выше, тем прохладнее. И тем богаче россыпь цветов в таежном большетравье. Вон на полянке из густой травы моргнул ей розоватый цветок — егорьево копье, вон из-за елочки махнул крупными, тончайшими, как папиросная бумага, малиновыми лепестками лесной пион — марьин корень. Валюшка невольно метнулась туда, чтобы сорвать цветок, но Глаша схватила ее за руку:

— Не надо. Они же у нас завянут.

У Пыхтуна — крутого подъема — парни взяли девушек за пальцы, — так им легче. Глаша шла одна, шагала размеренно, закинув руки за спину.

Речка отступила в сторону, затерялась где-то глубоко в кустах. Тропу стиснуло густолесье. Между тяжелых, как бы литых из меди, стволов лиственницы белели робкие березки. Беспокойно трепетали круглые листья на осинах. Откуда-то из глубины горной тайги будто вышли навстречу пешеходам мохнатые великаны кедры, как бояре в шубах. Потом сквозь зеленую густоту прорезались причудливые громадины первых столбов, взгроможденных в небо. Глаша узнавала. Прадед, Дед, Бабушка…

— Этот хмурый Дед, — заговорил, приостановившись, столбист с маленькими усиками, — видите — он в тулупе, с палкой… Обижал Бабушку. Вот она и ушла от него в дремучую тайгу.

— А может, Бабушка сама была виновата? — рассмеялся другой столбист. — Однако, была неласковая…

— Но и Манская баба не захотела Деда приголубить: недостойно себя вел. Тоже убежала далеко, — напомнил вторую легенду столбист с маленькими усиками.

Пошли дальше. В конце Пыхтуна Глаша вырвалась вперед. В просветы между деревьями уже виднелись заманчивые нагромождения Первого столба, поднятые ввысь на добрых пятьдесят саженей.

Вот и знакомая площадка у подножия столба, как бы нарочито усыпанная мелкой гранитной дресвой. Справа прорезала землю скала Слоник, бурый бок которой отшлифован подошвами скалолазов. Незнакомые новички пытались взбежать на нее, но под разливистый хохот опытных столбистов скатывались вниз.

— А ну, девушки, наверх! — скомандовал старший из столбистов. — Тут вам будет хорошая разминка. Победительница получит премию: чарку… ключевой воды.

— Где тут отыщется вода?

— Есть у нас таежный родничок!

Валя, придерживаясь всеми десятью пальцами о гладкий склон, попыталась вскарабкаться на хребет Слоника, но вскоре покатилась вниз. И Глаша, успевшая позабыть о едва заметных морщинках в камне, тоже сорвалась и чуть не ободрала себе кожу с пальцев.

— Ничего, ничего, девушки. Не отчаивайтесь, — подбодрил столбист с маленькими усиками. Придерживаясь поближе к малоприметному уху Слоника, ловко и легко поднялся на хребет, прошелся там два раза; размотав кумачовый кушак, один конец его кинул вниз. — Хватайтесь там. А ногами — ему в бок. Будет легко, как по лесенке.

Тем временем остальные два столбиста бросили с хребта Слоника концы своих кушаков:

— Всех поднимем!

— Никого внизу не оставим!..

А спустя полчаса все они сидели в тени, под каменным козырьком Первого столба и пили холодную воду, принесенную из ложбинки Медвежья Рассоха, где едва слышно журчал в большетравье родничок Беркутенок.

После отдыха они, перешагивая через валежины, поросшие зеленым мхом, прошли таежный распадок и поднялись на крошечную полянку перед Третьим столбом, где чернел небольшой бревенчатый приют столбистов с одним оконышком, широкими лавками, лиственничным столом и чурбаками вместо табуреток. На подоконнике лежали мешочки с солью, сухая береста для разжигания костра и спички, еще не успевшие отсыреть. Вместо листовок девушки нашли в ящике стола толстую измызганную тетрадь с записями о восхождениях на все окружающие столбы. В каждой записи были названы наитруднейшие ходы, поименованы победители.

Парни быстро вскипятили чай в котелках, девушки расстелили клеенку на столе, нарезали хлеба, колбасы и домашних котлет…

Пообедав, направились по извилистой тропинке к Четвертому столбу, вздымавшемуся неподалеку. Там по относительно легкому ходу стали подыматься с валуна на валун, с одного крошечного уступа на другой. На трудных участках столбисты подавали сверху девушкам руки и подбадривали:

— Смелее! Гоп, гоп!

Во время прыжков через трещину предостерегали:

— Осторожнее. Этот камень называется Поцелуй. Поскользнетесь — поцелуетесь с ним. Вот сюда полегче!

Наверху — ровная площадка: хоть танцуй на ней. Можно и отдохнуть на камне, привалившись как бы к спинке дивана.

Но никто не сел. Все любовались всхолмленной таежной далью, знатоки показывали руками:

— Вон Кабарга! Вон Заяц! Глядите — прижал уши. Очень походит. А правее — Голова Манской бабы!

Повернулись в другую сторону и невдалеке за лесистым распадком увидели громадину Второго столба, самого величественного во всей округе. И в тот же миг ахнули от удивления: