Леонид обязательно умрет - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 30
Но мама всегда ей говорила – «если бы да кабы, во рту выросли грибы!»
Валентина старательно вела свою личную жизнь, скрывая интимное наглухо, даже от подруг. И конечно, ухажеры и не ведали друг о друге, считая себя уникальными объектами ее любви.
Работала Валентина обычно в дневную смену, так что ночи, такие важные для молодых людей, у нее были полностью свободными. Одна ночь для Кеши, другая – для Геши.
Но случалось ей подменять в ночную смену кого-нибудь из захворавших нянечек. Тогда она, согнувшись, нога на ногу, сидела в коридорчике и читала какую-нибудь книжечку романтического содержания.
Почти все детишки спали крепенько, а оттого Валентина погружалась в чужие поэтические миры с головой, будто ныряла в морскую пучину. Любовь дореволюционная разжигала ее воображение, но в особенности из иностранной жизни любопытно было. Иногда эротично, но непонятно… Временами она забывала вынырнуть из чужой любовной истории и засыпала согбенно на стульчике, смотря во снах недочитанное продолжение.
Но с некоторых пор, если быть точнее, месяца четыре назад, в яслях произошло пополнение в лице новорожденного младенца по имени Леонид.
Мальчишка на вид был совершенно обычным, но характер свой заявил с самого начала. Все ему не нравилось в этом мире, а оттого он так часто орал, что выводил из себя почти весь персонал. Мальчишка просыпался ночами по пять раз и тотчас оповещал луну и звезды истошным криком, таким, что будил не только поселенцев яслей, но и, похоже, жителей окрестных домов.
– Замешайте в питание димедрол! – предложила Будёна Матвеевна как-то на производственном совещании. – Заснет, как миленький! Видать, рожден от психических! Дальше посмотрим, а если что, переведем в специализированные ясли!
Валентина считала Будёну хоть и несчастной женщиной, но такие директорские размышления и указания поражали своей враждебной глупостью. Сама она не революционеркой рождена была, даже бунтаркой не воспиталась, старалась мягкой дипломатией все решать, а потому предлагала не спешить со снотворным, обещая, что Постарается привести младенца в нормальное здоровье Иными методами.
– Может, у него с животиком проблемы? – высказывала предположение Валентина. – Газики… Я ему клизмочки поставлю!..
– Ну, дерзай! – милостиво соглашалась Будёна. – У нас как раз Зыкина в декрет пошла. Она в декрет пошла, а ты в ночную походишь!
Сама напросилась, слегка корила себя Валентина. Как же теперь личная жизнь?
Но женщина долго не расстраивалась, рассудив, что интимная жизнь может случаться и днем. В этом даже есть своя прелесть!.. А мальчишечку надо выручать!
Как-то само собой вышло, что она стала называть своего подшефного истерика Ленчиком. Нравилось ей такое ласкательное от Леонида. Что-то разбойничье в этом – Ленчик!
– Ну что ты плачешь, Ленчик? – обращалась она к мальчишке с улыбкой.
«От того, что ты дышишь на меня мерзкой котлетой из столовой!» – пытался ответить Леонид, но получалось у него только – «Гы-ы»!
Валентину удивляли его глазенки – такие умные, столько глубины в них виделось бездонной, какое-то великое знание в них чудилось, и казалось, встреться ей мужчина с подобным взглядом, влюбилась бы без оглядки.
Но надо было признать очевидное, что почти все новорожденные дети, даже идиоты, обладали таким взглядом, как будто имели полное знание о мире. А может статься, и имели, но к моменту появления первого зуба знания сии стирались начисто…
– Кажется это! – говорили опытные нянечки. – Они видят-то еще плохо! А соображалка вовсе не включена!
– Да-да, – соглашалась Валентина.
Когда Ленчик, проснувшись ночью, начинал кричать, она спешила к нему, брала на руки, пытаясь укачать, но он обычно не спешил униматься, сучил ногами и старался заехать своей крохотной ступней ей в физиономию.
«И чего трясет меня, как умалишенная! – злился Леонид. – В космонавты готовит, что ли! Сейчас стошнит от этой тряски! Ишь, капуста цветная!»
Он не унимался, захлебываясь в рыданиях ей назло. Выводил рулады ора на немыслимые регистры. Тогда она укладывала подшефного на пеленальный столик и пыталась делать ему массаж животика по кругу, приговаривая:
– Сейчас газики отойдут, и наш Ленчик заснет!
Леонид действительно выдавал из кишечника порцию газов. Делал это старательно, по-взрослому.
Валентина убеждалась, что у ребенка не в порядке с кишками, крепит его, а потому старалась сделать все, чтобы облегчить детские страдания. Даже клизмочку ставила.
На десятую ночную смену Валентина решила, что устала чрезвычайно, так как услышала из младенческих уст отчетливое: «Дура»!
Даже спросила у Ленчика:
– Это ты сказал? – Затем посмеялась собственной глупости. – Ты бы спал лучше! – уговаривала она. – А то тебя димедролом накормят!.. Будёна, она такая – что решит, то сделает!
Услышав про димедрол, Леонид тотчас успокоился. Только снотворного ему не хватало. Наркоманить с пеленок!..
Он затих, просто лежал на руках у Валентины, смотрел на нее во все глаза, обдумывая свое несветлое будущее. Ничего радостного в нем Леонид Павлович Северцев не угадывал.
Она вдруг поймала себя на том, что заснула. Клюнула носом, а оттого проснулась. Открыла глаза, а он смотрит на нее, да так пронзительно, что Валентине стало не по себе.
«Устала, – решила она. – С непривычки».
Поднялась со стула, направилась в душевую, чтобы под прохладными струями воды взбодриться и доработать до Утра бдительно.
Спеленатый в куль, положенный на стул, он смотрел на воспитательницу, как она под душем крутится. Какие у Вальки достойные формы, отмечал Леонид, чувствуя, как что-то в его организме начинает работать плохо, да что плохо – так отвратительно, что дышать легкими почти нет возможности!
А когда Леонид сфокусировал свое зрение на Валькиной груди, сердце его зашлось, будто вместо этого самого сердца в груди зажил барабан, на котором сейчас исполняли виртуозную дробь!
«Ну, вот сейчас я перейду в другую форму сознания, – был убежден младенец. – Ну и прекрасно! Чего-чего, а в этом мире счастья точно нет! Нет, и не будет! Одни мучения!!!»
А потом она вновь взяла его на руки, такая теплая, пахнущая простеньким мылом и чем-то еще.
Он прижался к ней, вдыхая часто, а потом ухватился беззубым ртом за грудь, ощущая на языке лишь вкус стираного халата.
Она смотрела на младенца, как он, зажмурив глазки, пытается инстинктивно хвататься за нее, как личико его разгладилось, будто предвкушал что-то…
Дыхание женщины почти остановилось, покатились слезы из раскрасневшихся глаз, она расстегнула халат, подняла под горло лифчик, обнажив перед ним великолепную грудь.
Он ухватился беззубым ртом за розовый сосок с таким остервенением, что Валентина даже вскрикнула.
А Ленчик зачавкал пустышкой, кусаясь деснами, как будто сиська – это то единственное, чего ему не хватало в жизни!
На самом деле сие было именно так.
Но Валькина грудь была пуста. Фальшивка позволяла лишь частично удовлетворить сосательные рефлексы, а от того, что ее женское роскошество не проливалось молоком в младенческое чрево, Леонидовы рефлексы были переиначены нервной системой в эротическую сферу. Не есть, так начинать учиться покорять Космос!
Валентина через несколько секунд ужаснулась от собственного деяния, резко оторвала младенца от груди и долго еще сидела ошеломленная произошедшим. Она уже не слышала, как Ленчик орет, не удовлетворенный первым эротическим опытом в жизни. Сидела, открыв рот, будто рыба глушенная динамитом…
А потом, придя домой после смены, она еще долго вспоминала случившееся. Оправдывала себя тем, что любому младенцу нужна женская грудь – и мальчику, и девочке… Ну дала ребеночку свою плоть…
Она боялась признаться себе, что было в укусах Ленчика что-то особенное. И, отупленная ужасом, не собиралась себе в том открываться, отправляя преступные ощущения глубоко в подсознание…
– А потом смотрелась в зеркало, не видны ли следы укусов?..