Осени не будет никогда - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 30

– А потому что он сукой был, твой дед!

– А вы кто?

– Мы – родители твои! – ощерился папаша.

– А чего вы оба чернявые, а я рыжий? – поинтересовался Слизкин.

Здесь Андрюшкин отец вдруг задумался, а мать сделала вид, что вопрос не ей задан, а просто в пространство проговорен.

Отец все думал, шевеля губами, будто что-то подсчитывал… Неожиданно русский Клайд нанес ловкий удар своей подруге ногой в живот, приговаривая: «Утроба грязная! Сука немытая!..»

Мамаша взвыла, скорчилась и к сыну оборотилась.

– Что ж, ты сынок, мать свою позволяешь обижать!

Слизкину не понравилось действие отца, он хотел было применить Абрека матери в помощь, но сначала поинтересовался:

– А кто папа мой? Настоящий?

– Да-да! – поддержал Андрюшку убивец деда. – Где ты рыжего-то нашла, любительница цветного кино?!. Разве этот шисенок похож на меня, на мужика?! Меченный он! Шельма! – Он вновь попытался ногой достать материнское брюхо, но Слизкин был начеку и ослабил поводок, чем не преминул воспользоваться Абрек, вонзивший свои клыки в лодыжку лже-папаши.

– А-а-а! – кричал мужик на весь лес. – Менты поганые! Пыткой мучаете!

– Так тебе и надо! – подзуживала мать.

– Ну, все! – прикрикнул Андрюшка. – Вставайте!

– Ты, сына, руки освободи маме!

– В наручниках пойдете!

– Сдашь нас? – изумилась престарелая Бони. – В ментуру?

– Я ж тебя, Дрюня, воспитывал! – зажалился отец. – Мамка твоя выпивала, а я тебе молочко в магазине покупал!

– Во-во, – вспомнил Андрюшка. – Бабуля говорила, что вы меня грудного магазинным молоком вскармливали. Что у меня оттуда болезни все!

– Жива, падаль старая! – воскликнула мать.

– Надо было ее с дедом тогда!

Лицо милиционера Слизкина помрачнело.

– А ну, пошли!

– Да как же ты можешь!

– Христопродавец!

Здесь кавказец Абрек свой голос подал, клокочущий злобой и поражающий обилием обертонов.

Пойманные родители поднялись с земли русской и поковыляли в сторону цивилизации. Иногда Слизкин позволял Абреку раз-другой куснуть за мягкие места преступников, чему псина была чрезвычайно рада.

– Морозов ты! – причитала мать.

– Павлик! – вторил отец. – Пионер гребаный!

– Шагайте, шагайте! – не оскорблялся Андрюшка.

– Надо было тебя в шайке банной утопить во младенчестве!

– Я пыталась достать его гвоздем, – сообщила мамаша. – Когда он еще в утробе был! Живучий, сучонок! Сейчас бы и воспоминаний не осталось!.. Жаль, гвоздик короткий был!..

Так, обругивая Андрюшку, на чем свет стоит, они были явлены монинскому участковому, на лице которого выразился праздник Первого мая, особенно, когда из-под телогреек были извлечены иконки и крест батюшки.

– Ну, Слизкин! – жал рядовому руку участковый. – Ну, потряс! Ну, удивил!

– Абрека благодарить надо, – скромно ответствовал Андрюшка. – Я что, я при собаке!

– Да, молодец ты преогромный! Собаку-то ты воспитал!

Слизкина наградили денежной премией в размере десяти американских долларов и дали три дня отгулов, которые он провалялся дома, мучимый вопросом: похож ли он на современного Павлика Морозова?

Баба Нина рассказала, что Светофора в больницу увезли, в Москву.

– А что с ним?

– Гормон какой-то у него большой. Вот и растет парень без остановки. Вымахал за два двадцать!

«Чемпионом мог бы стать, – прикинул Слизкин. – В NBA играть, миллионы зарабатывать, а тут какой-то гормон…»

После отгулов, в рядовой день, он встретил Катьку, сильно беременную, и когда она призналась, что понесла от Светофора, Андрюшка еще раз подумал, что все в жизни связано, что каждый – часть каких-нибудь событий, или события – часть твоей жизни…

– Может, мне аборт сделать? – спросила Катя.

– На таком-то сроке? – пожал плечами Андрюшка.

– Или искусственные роды?

– А как же Светофор? Вдруг он умрет?.. Что ж, тогда о нем и памяти не останется?

– А я как же? Одна?

– Рожай! – смело предложил Слизкин. – Поможем! Общественность и все такое!

– Ты извини меня за то…

– За что? – Андрюшка сделал вид, что не помнит.

– Ну тогда, в раздевалке… Я еще сказала… Ну, что у тебя… яиц нет… Ты извини, я просто злая! Есть у тебя яйца…

«Какие же бабы дуры! – думал милиционер Слизкин, сидя на ступеньках поселкового отделения и лузгая семечки. – Дуры!!!»

Два часа назад ему вручили повестку в военкомат, и он точно знал, что не будет косить на здоровье, а исполнит священный долг каждого россиянина, охраняя покой таких дур, как Светофорова Катька.

На медкомиссии Слизкина неожиданно вызвал к себе военный комиссар.

– Знаю, что болен, – признался подполковник. – Знаю, что в армию не силком идешь, а по убеждению. А еще, парень, я ведаю, что ты с животными управляешься, как в цирке. Правда?

– Ну, конечно, не как в цирке, – скромно ответил призывник. – Так, кое-что…

– Поедешь в Москву, там тебе службу определят!

– С Абреком? – обрадовался Андрюшка.

– Кто такой?

– Да кобель мой! Абреком зовут! Выдающихся способностей служебный пес!

– Кобеля дома оставишь, – отказал подполковник.

– Да как же!..

– Приказ!

Слизкину выдали проездные деньги и конверт.

– Два дня на дорогу, явишься по адресу на конверте, туда же конверт и отдай! – отдал последнее распоряжение подполковник.

Были проводы, на которые пришла Катька на сносях и монинский участковый.

Бабка Нина щедро лила мужчинам водку, украдкой смахивала старушечьи слезы, а Катьку наставляла, чтобы, когда родит, тотчас младенца к груди приложила.

– Сейчас разрешают! А из сиськи он молозиво глотнет, в котором вся его будущая силушка.

– А почему «он»? – поинтересовалась Катька, которой трудно было на чем-нибудь сосредоточиться, кроме салата «оливье» с обилием в нем качественной колбасы.

– А вижу я тебя насквозь! – призналась бабка Нина.

– Понятно. Зачем я на ультразвук ходила?

Монинский участковый сказал тост, смысл которого заключался в том, чтобы Андрюшка служил от души и не посрамил чести сельской милиции!.. Перепил и спал прямо за домом в свекольной ботве.

А потом Слизкин ехал сутки в купейном вагоне в столицу нашей Родины Москву, обозревая по пути с верхней полки необъятную Россию, в которой, когда ненастный день – повеситься хочется, а лишь солнышко выйдет из-за православных туч, непонятная радость завладевает душой…

За пять долларов Слизкина провезли через всю столицу, доставив по указанному на конверте адресу к большому зданию.

– Пентагон! – объяснил таксист.

– Ага, – расплатился приезжий.

Он вошел через огромные двери, за которыми находилась пропускная система, через нее даже генералов прогоняли. Глупость, конечно! Офицеры звенели наградами и звездами, лишь на Слизкине магнитная рамка передохнула.

При нем вскрыли конверт, забрали паспорт, а потом его повели к лифтам два прапорщика.

– Да не сбегу я, – удивился Андрюшка.

– Так надо, – ответил один из прапоров.

Другой поинтересовался, почему Слизкин такой рыжий, на что он резонно ответил, что папа рыжим был. Гены.

– Так просто?

– А чего тут мудрствовать!

Его привезли на одиннадцатый этаж и провели по длиннющему коридору к кабинету 1152, возле которого сидели мужики совсем не призывного возраста.

Принимали по очереди, и Андрюшка целый час зевал, пока не назвали его фамилию.

– Слизкин, – вызвал голос тихо, совсем не как в военкомате. – Зайдите, пожалуйста.

Таких больших кабинетов Андрюша еще никогда не видел. Все деревом зашито, огромный стол человек на сорок, картины на стенах с изображением батальных сцен и большой портрет Президента страны на стене.

Ну, подумал Андрюшка, глядя на приоткрытую комнатку под вождем, сейчас и маршал сам явится!

Ошибся. Из комнаты явился в большое пространство маленький толстый человек в штатской одежде, причем, в джинсах и толстовке «Nike», обтягивающей выдающийся живот.