Родичи - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 45

– …сублимация – мать творческого порыва! – донеслось до Бойко, и Иван Семенович вернулся в реальное измерение.

– Господи, они нас обкрадывают, эти глупые бабищи!!! У них ума своего нет, потому и питаются нашими мозгами, доят наши умственные потенциалы! Сколько гениев кануло в Лету, не сумев противостоять напору смазливых вагин! Руки… – Никифор посмотрел на свои пальцы, поросшие рыжими волосками. – Руки… Они теряют знание природы вещей, когда всякие там Катьки насилуют их!..

Заговаривается, подумал генерал, пытаясь представить, как можно насиловать руки.

– Это я в переносном смысле, конечно! – добавил Боткин. – Мои руки – это продолжение моего мозга, таланта, в нем хранящегося!..

Здесь Иван Семенович вспомнил Машу молодой, ее рыжее веснушчатое тело, как будто художник кистью встряхнул; представил количество семени, пролитое в горячее лоно, и вдруг на секунду вообразил, что Мария, его жена, как Катька, – ненасытная вагина, и не выплескивайся он так множественно, мог бы и маршалом стать!..

– Тьфу! – Генерал затряс головой почти гневно. – Перестаньте эту свою теорию в меня запихивать! Я этих вещей не понимаю и понимать не хочу! Бог создал мужчину, а к нему женщину приставил. И потому женщины не могут быть посланниками подземелья!

– Вы так говорите, потому что не гений! – Никифор осекся.

– Ничего-ничего, – улыбнулся генерал. – Продолжайте.

– А мне нечего стесняться, собственно! Я делал такие операции в своей занюханной больнице, какие в принципе считаются невозможными даже в лучших западных клиниках! Я, – Боткин понизил голос, – я провел операцию на собственном мозге… Зеркальную операцию… Это то же самое, что писать справа налево правой рукой и слева направо левой одновременно!.. Я не могу не признать в себе гения! Это было бы непростительно, потому что я бы не холил и не лелеял сей дар, а значит, утерял бы его!.. А знаете, что такое потерять дар?..

Генерал вопросительно вздернул брови.

– Потерять дар – Богов подарок не сохранить! Человек с Божественным даром не принадлежит себе и волоском единым! Он лишь обязан обслуживать свой гений, чтобы тот исправно работал на благо Богу!..

– Почему не людям?

– Все, что угодно Господу, благодать для людей!

– Вы что же, – немного удивился генерал, – вы – верующий?

– После того как по мозгам дубиной съездили, как молнией озарило! Частичку Бога в себе почувствовал!..

– А как вы отличаете Бога в себе от дьявола? Может быть, от лукавого у вас дар?

Иван Семенович пожалел, что задал этот вопрос, потому что после него Никифор побледнел смертельно.

– Я же людям добро несу, – сказал он растерянно.

– Вот вы операцию какую-нибудь уникальную сделаете, спасете человеку жизнь, а его потомок вырастет, к примеру, диктатором и миллионы человеческих жизней спалит. Может такое случиться?

Никифор кивнул.

– Так от кого ваш дар? Кто в вас гений внедрил?

– Схоластика все это! – неожиданно воспрял духом Боткин. – Вера важна, она защищает! Я вон вам сухожилия и нервы на руке сшил! А не будь меня рука бы через год засохла! Вы же хороший человек? Вам Бог помог! Через меня помог! Я проводник воли Его!..

Иван Семенович был согласен, что Бог ему помог, а потому успокоил Боткина своей уверенностью, что в душе хирурга оставлена печать именно Бога.

– Если хотите, – добавил генерал, – я в Бога не верую и в дьявола тоже!

– Как так! – ужаснулся Никифор. – Ведь в ад! – И приложил руки к груди, смотря на собеседника, активно сострадая.

– В ад так в ад! – согласился Бойко.

– Может быть, лучше литературку какую-нибудь почитать на досуге? – предложил хирург. – Я подыщу… – Понизил голос. – С батюшкой пообщаться!..

– Нравитесь вы мне! – честно признался генерал. – Чем, понять не могу, но нравитесь!

Рыжий Боткин захлопал рыжими глазами в стеснении.

– Что вы можете сказать об Ахметзянове? – неожиданно поинтересовался генерал.

– Это вы о патологоанатоме нашем спрашиваете?

– Именно.

– А что такое случилось?

– Пропал в тот день, когда вам по голове дали.

– Ай-яй-яй! – расстроился Никифор. – Что же вас интересует?

– Каким врачом был Ахметзянов?

– Что вы!.. – замахал руками Боткин. – Врач – это который лечит. А Ахметзянов со смертью имел дело. Вскрытия производил, да и только! Но надо сказать, делал он это отменно! Всегда отыскивал причину смерти! Талант!

– Может быть, гений?

Никифор на вопрос генерала лишь глаза сделал круглые: мол, два гения в одной больнице?..

– Я жизнь обслуживаю, а он смерть!

– Гениально обслуживал смерть! – подначивал генерал – Вот мы шофера моего хоронили, казалось, так и встанет сейчас из могилы!

– Пугаете все вы! – разозлился Боткин. – Не ахметзяновская заслуга это! Гример – гений!

– Многовато гениев что-то получается! – посчитал генерал. – Ну да ладно! А этот Ахметзянов ни в чем таком замечен не был?

В каком?

– Как бы вам сказать… Не злоупотреблял своей работой?

– Не понимаю! – честно признался Никифор.

– Дело в том, что он не один пропал!

– Амурные дела?

– Он труп с собой прихватил!

– Как это?!

Никифор был изумлен.

– Вы помните, катастрофа железнодорожная была?

Боткин кивнул.

– Погибло четыре человека.

– Да-да, – подтвердил хирург. – Всех помню! Проводница, молодой человек, такой белокурый красавец с голубыми глазами, умер при мне, машинист и помощник его шансов не имели…

– Ваш Ахметзянов исчез вместе с белокурым красавцем! – сообщил Иван Семенович.

– Ахметзянов ваш! – парировал Боткин и почему-то обиделся.

Генерал усмехнулся, усматривая в Боткине черты все больше детские, и подумал о том, что гениев так и описывают – дети!

– Мой, – согласился Иван Семенович. – Я к вам специалистика подошлю в четверг, если не возражаете, попробуйте составить портретик этого белокурого!..

Боткин кивнул и сообразил, что Катерина тоже видела покойного, еще заметила: «Каков красавец!» Сам же хирург припомнил выдающиеся мужские достоинства голубоглазого, но осознал, что сердце мигом кольнула ревность, вспомнил, что сам эрекционен круглосуточно, хотя сейчас успокоен бромом.

– Ну, вот и хорошо! – улыбнулся генерал, поднялся с лавочки и утер рукой слезу, выбитую солнечными лучами. – Пора мне теперь! – протянул руку для пожатия.

– Не забудьте к врачу, – напомнил Никифор, пожимая в ответ крепко до неожиданности. – Спасибо за бром!..

Руки у хирургов сильные, думал в машине Иван Семенович, когда зазвонил мобильный телефон.

– Генерал-майор Бойко!

Далее Иван Семенович узнал тюремные новости, поведанные ему начальником изолятора. Если говорить коротко, Арококо Арококович сбежал. Если же описать эту ситуацию эпизодом, то произошло буквально следующее.

После допроса задержанного препроводили в камеру, где успешно и заперли. Арококо с удовольствием пообедал тюремной пищей, затем долго вылизывал свинячьим языком алюминиевую посуду, урчал и порыгивал. Было видно, что задержанный не наелся, но все же был доволен и улегся на нары с улыбкой. Так, с закрытыми глазами, причмокивая, Арококо пролежал часа два, пока в тюрьму не вернулся полковник Грановский, черный от злости и боли после наложения швов на место откусывания большого пальца.

Специалист знал, что делать. Весь путь от больницы до тюрьмы он сочинял работу с Арококо. В его голове сложилась картина, как он поначалу слегка оглушит гада коротким ударом по затылку, затем поработает с печенью, зачиная в ней цирроз, а потом, когда гаденыш потеряет сознание, совершит главную месть – нанесет свой фирменный удар в область сердца черномазого, после которого тот проживет года три, умирая и от сердечной болезни, и от цирроза печени одновременно. Таким образом, и следствие успеет разобраться в деле, и месть свершится.

Сказка быстро сказывается, да не скоро дело делается!

Грановский появился в тюремном блоке в шестнадцать тридцать и сразу проследовал к камере Арококо, которую охраняли прапоры-близнецы.