Русское стаккато — британской матери - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 72

— Итак, Колька Дверь и Витек Носок! На старт!

Поскольку Витек рыл линию старта ногой, как конь копытом, Малец объявлял, что именно Носок первый плюнет на родные просторы.

— На счет три!

— Давай, Витек! — подбадривали мужики.

— Не подкачай!

— Раз, — возвещал Малец.

— Порви его! — не совсем уместно призывал кто-то.

— Два…

— Носо-о-о-к! — вдруг заорал лысый бухгалтер.

Витек откинул корпус, вдохнул шумно ноздрями, бросил голову вперед, словно метательный аппарат, открыл рот, и из него, словно из верблюжьей пасти, по пути обрызгивая всех стоящих, вылетело полстакана жидкости.

Надо сказать, что Витек оказался мастером своего дела, и тяжелая слюна, словно снаряд по отличной траектории, полетела на рекорд.

После ее приземления Малец струхнул, хоть и виду не подал.

— А-а-а!!! — заорали довольные мужики. — А-а-а!!! Молодец Носок! Танк тэ тридцать четыре!

Больше всех обрадовался бухгалтер. Он было уже бросился к кирпичику, под которым сохранялся призовой фонд, но Витек с великодушием в физиономии его остановил, мол, пусть пацан проформы ради плюнет, а уж потом…

— Попали на бабки! — хлопал себя ладонью по лысине бухгалтер. — Шелупонь мелкоглистная!

— Ну ты! — парировал Малец. — Грелка с поросячьей мочой!

Это было очень обидно, бухгалтер вынашивал план мести: после того как заберет свои деньги, поймает недоделку и оторвет ему уши!

Колька встал на старт. Он был бледен, и глаза его косили на небо, как будто аккордеон на его плечи навесили.

— Ты уж постарайся! — увещевал Кольку Малец. — Сам ведь знаешь, за фуфловые деньги нас из мусорного ящика выскребать будут.

Колька ничего не отвечал, лишь тонкие губы его слегка шевелились.

— Чего кота за яйца тянете! — подгонял Витек, рассчитывая на три пол-литры.

Остальные пацаны стояли чуть поодаль, кроме отряженных судить, и предавались унынию. Колька хоть и далеко плевал, но на такое расстояние и ему было слабо. Каждый предчувствовал недоброе.

— Раз! — скомандовал Малец.

И пацаны и мужики набрали в грудь воздуха, перестав дышать.

— Два!..

Лишь бухгалтер почти не смотрел на спортсмена, а, приобняв Витька за плечи, говорил ему что-то веселое.

— Три!

Никто даже не понял, что сделал Колька. Он никуда не откидывался, не раздувал ноздрей, а просто чуть приоткрыл губы, самую малость, еле слышно цыкнул, что многим вообще показалось птичьим голосом, и выпустил, словно из пращи, слюнку. Она была совсем крошечная, эта слюнка, но крепкая, как камень.

Все присутствующие на соревнованиях, словно в замедленной съемке, наблюдали, как летит этот маленький заряд, как он в своем стремлении к полету возносится над Витькиной лужей и, пролетев дальше метров на пять, приземляется на кусочек асфальта, расплющив на исходе огромную навозную муху с зеленым брюхом.

Никто еще не понял, что произошло, еще бухгалтер держал свою короткопалую руку на Витькином плече, а Малец уже успел вытащить из-под кирпича деньги, упрятать их в трусы и отбежать на почтительное расстояние.

— Атас! — закричал он Кольке. — Атас!

Все пацаны бросились врассыпную, а Колька по-прежнему стоял на стартовой линии — бледный и отрешенный.

— Держи его! — заорал бухгалтер. — Мои деньги! — и бросился на Кольку, желая ударить ему кулаком в бледный нос.

Здесь только до доминошников дошло, что случилось. Мужики поняли, что вечер придется жить насухую.

Кулак бухгалтера почти достиг самого Колькиного носа, когда был перехвачен рукой с тюремными наколками.

— Моряк салагу не обидит! — повторил Витек и вывернул бухгалтерский кулак до хруста. — Беги, пацан! — произнес бывший зек с грустью в голосе. — Беги!..

И Колька побежал. И совсем не в ту сторону, куда сыпанули его товарищи, а в противоположную. Он не думал сейчас ни о чем, а летел по улице, словно слюнка его — бессмысленно, но так уверенно, что прохожие расступались, вскрикивая, как будто это не мальчишка летел в своем беге, а как минимум разрывная пуля…

А потом гулянка была — мама дорогая! К выигранной десятке пацаны скинулись еще по рублю, у кого было. Купили семь чекушек водки, пива «Московского» с осадком, два баллона с шипучим напитком «Салют», колбасного сыра кило и килек немеренно.

На чердаке сталинского дома Колька впервые напился до глюков. Ему все казалось, что это не Малец сидит на ящике напротив, а дед его. Колька тянулся к нему руками и просил деда вернуть аккордеон. А Малец ржал в ответ, как полковая лошадь, тоже напился порядком, да и остальные пацаны — кто валялся в голубином помете, а кто пытался с помощью пальцев вернуть глаза на место.

А потом всей компанией дружно блевали с крыши вниз на прохожих.

Их приняло семнадцатое отделение милиции…

На следующее утро Колька и Малец проснулись в вытрезвителе.

Сначала вызвали Кольку. Какой-то капитан презрительно смотрел на бабку, а она плакала, размазывая по щекам пудру.

— Вы, что ли, мамаша его? — выцедил воцрос капитан.

— Я — бабушка.

— А мать с отцом где?

— А так — ушли по утру в булочную баранок купить и не вернулись.

— К вечеру вернутся, — сказал капитан, зачем-то открыл сейф, в котором лежал «Макаров», затем вновь закрыл.

— Сегодня уж вряд ли вернутся, — вздохнула бабка.

— Вот и будем лишать их родительских прав! Шляются неизвестно где, а пацан в вытрезвителе ночует!

— Тринадцать лет назад пошли его родители за сушками…

— Чего? — не понял капитан.

— Пошли в булочную, — пояснила бабка, — а пропали без вести. В вашем отделении заявление писала. Искали, искали, так и не нашли!

Капитан на мгновение задумался.

— Писаревы?

— Писаревы, — подтвердила бабка.

— Помню, помню. Я тогда младшим лейтенантом был.

— И я вас помню. Я тогда младше на тринадцать лет была.

— Не нашли, — подержался за нос капитан.

— Не нашли, — посуровела бабка. — Внука отпустите.

— Да-да, конечно!

И подписал пропуск.

— Найдем! — пообещал капитан.

— Обязательно найдете, — согласилась бабка и вывела Кольку за дверь…

С этого похмельного утра Колька Писарев много лет не видел Мальца.

Милиционеры обнаружили в его кармане фальшивую десятку, вызвали мать, которая, оказывается, написала заявление о том, что реквизиторские деньги из театра украли. На сына и не думала. А на семейную беду, Малец несколько купюр отоварил в магазинах, получив от замученных кассирш сдачу настоящими деньгами. Это было уже тяжелое преступление.

Состоялся суд, и Мальца приговорили к шести годам исправительной колонии для малолетних.

— Давай, Дверь! — крикнул Малец другу, когда его, заключенного в наручники, уводили из зала суда. — Будь, пацан!..

Бабка Кольку не ругала за пьянство и уголовную компанию, лишь плакала тихонько в сковородку с жарящейся картошкой. И Колька плакал по ночам — жалко ему было друга своего…

А потом все понемножечку забылось. Колька больше водки не пил и продолжал учиться в школе, а по вечерам с пацанами травили похабные анекдоты, курили сигареты «Дымок» и девок шалавых из ПТУ щупали.

Кольке нравилась девичья плоть, особенно мутился разум, когда удавалось залезть под кофту, рвануть с треском лифчик и на два мгновения утопить в своей ладони шелковую девичью грудь с маленьким съежившимся соском. И сколько потом ни била по мордасам обиженная, например Женька, Колька боли не признавал, а чувствовал лишь мучительное томление во всем теле. Как будто зубы ныли, но ныли выматывающе приятно.

И вдруг он влюбился в эту самую Женьку, учащуюся ПТУ.

— На фрезеровщицу учусь! — сообщала она и хлопала густо намазанными ресницами.

Колька смотрел на нее с восхищением, ничего не слышал, только вспоминал пойманный на мгновение в ладонь плод. Вспоминал не мозгами, а телом, которое тотчас отзывалось, покрываясь мурашками до кадыка.

Он был с нею нем как рыба. Она верещала без умолку, а он лишь глазел на ее сарафанчик, мечтая украсть глазом кусочек наготы. Женька была вертлява, а потому крохотная грудка то и дело вспыхивала своею белизной под солнцем. А он ждал, когда она выпрыгнет до конца, покажет всю свою лисью мордочку…