Университет - Литтл Бентли. Страница 14
Тут мужчина расхохотался и двинулся в ее сторону, медленно работая щеткой. В его басистом смехе было что-то нездоровое, маниакальное. Никогда в жизни она не слышала столь отвратительного, зловещего смеха!
Теперь Шерил была настолько испугана, что решила больше не валять дурака и удирать на четвертый этаж. Но в тот момент, когда она стала поворачиваться, чтобы бежать вверх по ступеням, щетка подъюлила к самым ее ногам и больно ударила по пальцам. От неожиданности девушка отскочила и потеряла равновесие. Когда в следующее мгновение она занесла ногу на первую ступеньку, то сделала это неловко и споткнулась.
Шерил растерянно взмахнула руками; книги, блокноты и сумочка полетели в разные стороны. Еще через полмгновения, выставив руки вперед, она рухнула на ступени. В полете она ощутила удар щетки в спину — в кожу сквозь тонкий материал майки впилась жесткая щетина.
— Помогите! — не своим голосом закричала Шерил. — Помогите!
Ее крик тут же вернулся гулким эхом. Лестничная клетка гудела от многократно повторенного вопля, который мешался с неумолкающим басистым смехом уборщика. Шерил попыталась на четвереньках ползти вверх по лестнице, но щетка молотила ее по спине, и после каждой новой попытки продвинуться вперед девушка получала болезненный удар по позвоночнику, а потом и по рукам. Эти удары прижимали ее к ступеням. Она металась и корчилась, но оставалась все на том же месте.
Шерил разрыдалась — громко, со всхлипами. Плаксой она никогда не была — уж и забыла, когда в последний раз обронила хотя бы одну слезу. Но сейчас она ревела как малое дитя — самозабвенно, горестно, неудержимо. В душе клокотала смесь дикого страха, ярости и отчаяния. Она чувствовала себя такой униженной, такой беспомощной. От ее привычного душевного равновесия и следа не осталось.
Шерил снова громко позвала на помощь, однако теперь это был не членораздельный крик "Помогите!", а что-то вроде рыка раненого зверя. И одновременно, несмотря на свои постоянные всхлипы и хаос в душе, она какой-то частью сознания зафиксировала то, что басистый смех за ее спиной прекратился.
Затем прекратились удары щеткой.
Шерил схватилась за перила лестницы, встала и, покачиваясь, двинулась вверх. Но сильная мускулистая рука схватила ее за кисть.
— Сейчас я тебя трахну, — прошептал уборщик. Как прежде он не мог прекратить смеяться, так и теперь он не мог остановиться и снова и снова повторял эти отвратительные слова:
— Счас я тебя трахну, счасятебятрахну, счасятебятрахну, счасятебятрахнусча-сятебятрахну, счасятебятрахнусчасятебятрахну...
Она кричала, визжала, боролась, рвалась прочь... Тщетно, у негодяя были слишком крепкие руки. В какой-то момент он ухитрился расстегнуть молнию штанов и вывалить наружу налитой член. Шерил инстинктивно попыталась ударить его именно по члену, но он со всего маху саданул ее кулаком по левой груди. У нее перехватило дыхание. Было так больно, что она согнулась пополам.
Пока она хватала воздух ртом, он одной рукой сжимал кисть ее руки, а другой расстегивал ее джинсы.
Потом он одним движением сорвал с девушки и джинсы, и трусы, развернул ее к себе и стащил по ступеням вниз, на лестничную площадку.
Проехав спиной и затылком по лестнице, да еще с неотпускающей болью в груди, Шерил была настолько ошарашена таким обилием боли и ужаса, что уже не могла кричать.
Мужчина нагнулся, навалился всем телом и вогнал в нее свой член по самый корень.
2
На первом этаже в огромном холле царила атмосфера, свойственная лишь двум первым, самым хаотическим неделям учебного года. Тут стояли какие-то киоски и столы, шла кипучая деятельность разных студенческих организаций. Возле столика объединения студентов-республиканцев, покрытого красно-бело-голубым крепом, стоял унылого вида аккуратно подстриженный блондин и раздавал желающим профессионально сделанные брошюрки. Чуть дальше красовался затянутый в зеленый шелк киоск черного братства, который окружала группа негров. У каждого на шее была цепочка с деревянным кулоном — скрещенные полумесяцы. Они шушукались о чем-то своем и громко смеялись. А в двадцати шагах от них бородатый студент возле стенда молодых демократов весело болтал с полногрудой девицей.
Для Яна эти первые недели семестра были самым любимым временем учебного года. Хотя начальство факультета подчеркнуто и навязчиво именовало преподавателей и студентов "университетским сообществом", чувство подлинной общности со студентами у Яна возникало лишь в эти две первые, сумбурные недели нового учебного года. Все студорганизации и коммуны разворачивали агитацию и усиленно вербовали в свои ряды новичков. Царило радостное оживление — еще ничто не стало рутиной. В холле постоянно шло деловитое роение. Именно в такое время Ян чувствовал себя частью университетского сообщества, довольной пчелкой в улье, а не сторонним наблюдателем.
И ему нравилось растворяться в этой молодой веселой массе.
Даром что он опаздывал на свой первый семинар, он не мог не остановиться у доски объявлений. Его внимание привлек желтый листок с расписанием фильмов, которые предлагал к просмотру студенческий клуб любителей кино. В студенческой среде председатель этого клуба Бред Уокер был одним из самых бойких заводил. Пусть парень немного педантичен и слишком предсказуем, зато он отличный организатор. После университета из него получится первоклассный специалист по связям с общественностью.
Ну и какие фильмы они предлагают?
"Дьяволы". Это классика.
"Генри: портрет серийного убийцы". Неплохой фильм.
"Соло".
"Фырк".
Ян нахмурился.
"Влюбленный дедуля".
"Маленькая девочка и большой осел".
Это что — шутка?
Не могли же эстетствующие ребята Бреда Уокера отобрать для показа этакую дребедень! Ян знал, что Уокер обожает серьезные, модные у критиков проблемные фильмы — такие, как "Ганди" или "Малькольм Икс". В последние пять лет в студенческой среде наметилась тенденция отхода от культовых фильмов в пользу "милых" картин. Все чаще оглядывались на старые добрые шедевры десятилетней давности, которые на большом экране смотрелись лучше, чем по видику.
Но "Маленькая девочка и большой осел" или "Влюбленный дедуля"? Это просто ни в какие ворота.
Что-то прогнило в датском королевстве!
Настроение Яна резко испортилось. Хотя вокруг был прежний веселый гомон студентов и оживленная суета, что-то важное, хорошее исчезло. Его радостный энтузиазм по поводу нового учебного года и ощущение единства с молодежью — все исчезло.
Рядом с желтым листком, рекомендовавшим к просмотру откровенную похабщину, Ян заметил странные граффити — кто-то нацарапал карандашом: "Его задница порота самой Кэтрин Хепберн". Здесь, в холле, на доске объявлений, эта нелепая фраза была мерзостнее любой надписи в сортире.
Профессор Эмерсон поиграл желваками и, ссутулившись, побрел прочь.
Обычно курс литературного мастерства был самым занятным. Разумеется, в каждой группе непременно попадалось несколько придурков — псевдоинтеллектуалов, воображавших, будто они полны всяческих гениальных идей. Такие носились с мыслью, что они великие писатели, но до бумаги у них руки как-то не доходили, и вся их энергия уходила в пар высокоумных дискуссий. Однако большинство студентов были более или менее одаренные ребята — целеустремленные трудяги, с которыми интересно вести долгие разговоры и жарко спорить. Семинары литературного мастерства были самыми неформальными, самыми непредсказуемыми и увлекательными.
Но в этом семестре группа подобралась — хуже не придумать. Любимый курс литературного мастерства грозил превратиться в муку мученскую, Конечно, не боги горшки обжигают, и если первые сочинения тех, кто желает писать и только-только начинает творить, бывают ужасными, то к концу года положение заметно поправляется. Однако в первых письменных работах этой группы не было и проблеска таланта. Беспомощный язык, отсутствие образного мышления — и невообразимо скучно. И все писали под Апдайка — его темы, его конфликты. Последняя мода среди "серьезных" студентов.