Университет - Литтл Бентли. Страница 89

Однако, как выяснилось, Бакли и Эмерсон переживают тот же ужас, в той же степени обеспокоены происходящим в К. У. Бреа.

Это открытие должно было ободрить его. На самом же деле оно вогнало Чэпмена в еще большую депрессию. Уж лучше бы он ошибался, уж лучше бы у него крыша слегка поехала, чем знать, что он прав и здоров, а окружающий мир сошел с ума.

Бакли привел массу примеров противоестественного, случившегося за последние месяцы. К этому Чэпмен мог бы добавить немало своих горестных наблюдений. Однако Бакли не стал говорить о причинах. А любопытно, знает ли он истинную причину происходящего или нет. Возможно, Бакли чего-то не договаривает... Ладно, быть может, недоговоренное будет высказано во время той коллективной дискуссии, на которую Бакли его пригласил.

Мысли Чэпмена невольно перескочили на одно из неприятных впечатлений последнего времени. По вторникам и четвергам он вел вводный курс по физиологии млекопитающих. В первом ряду на каждой лекции сидел странный рыжеволосый парень. С первого же занятия Чэпмену очень не понравились его глаза. От этого взгляда у профессора мурашки бежали по спине. Рыжий студент так действовал на нервы Чэпмену, что однажды даже приснился ему — профессор проснулся в холодном поту. Он не знал фамилии этого парня — тот почему-то не сдавал контрольные работы, избегал участия в устных дискуссиях. Только сидел и таращился на лектора. Чэпмену, по непонятным причинам, именно рыжеволосый дебил казался самым страшным впечатлением последних месяцев.

Этот рыжий должен быть важной частью того дикого, что происходит вокруг...

Чэпмен посмотрел на часы — ага, пора перекусить. В это время он всегда направлялся в столовую, но сегодня у него не было аппетита. Есть более важное дело, чем набить себе желудок. Надо побыстрее искать таких же встревоженных порядочных людей, которые еще не скурвились, еще не поддались всеобщей разлагающей атмосфере. Как сказал Бакли, две головы хорошо, а десять — лучше.

Но с кого начать?

Джобсон. Конечно, в первую голову следует побеседовать с Джобсоном. Если кто и не поддался давлению злых сил, так именно он. Будучи профессором энтомологии, Джобсон еще больше замкнут в своем собственном мирке, нежели Чэпмен: ничего, кроме своих жучков-паучков, не знает и страшно далек от мирских соблазнов.

Да. Это правильный выбор.

Итак, Джобсон.

Клементс. Вот задница! Кусок дерьма на двух ногах! Чего это он приперся ко мне и битый час распространяется про всякие неприятные события в университете? Нужен он мне со своим долбаным дружелюбием и своими никчемными разговорами! Плевать мне на то, что здесь происходит!

Знаю, знаю, зачем он приперся! Он явился вынюхивать. Все они ходят кругами и вынюхивают. Все они хотят украсть мое великое открытие!..

Взбешенный Кен Джобсон запер дверь лаборатории и вдобавок задвинул засов.

Нет, никто не выведает до времени его потрясающий секрет — прежде чем Джобсон не завершит эксперименты и не опубликует результаты своих трудов. Когда мир узнает об открытии Джобсона, это будет сенсация века. Отношения между полами навеки изменятся. Мужчины и женщины отныне будут абсолютно независимы друг от друга, станут не нужны друг другу, потому что смогут получать полноценное сексуальное удовлетворение самостоятельно, без партнера.

Джобсон вынул из кармана ключ и отпер дверь своей секретной лаборатории.

Связанная голая Сильвия по-прежнему лежала на полу. Во рту у нее был кляп, все тело, намазанное медом, было облеплено мухами. Она тихо постанывала. На большее у нее уже не было сил.

— Да, — сказал Джобсон, — да, да!

В комнате одуряюще пахло медом. Сквозь этот запах профессору чудился аромат соков ее влагалища.

Сколько же раз она кончила, чтобы напоить воздух таким крепким духом сексуального удовлетворения?

Раз тридцать, решил он. Он записал эту цифру в тетрадь экспериментов. Тридцать оргазмов за пять часов — это будет выглядеть впечатляюще на страницах его диссертации.

Но как же назвать свое открытие?

Джобсон довольно хихикнул, потому что ему пришло в голову новое забавное название — "мухня". "Что-то мне хочется сегодня мухнуться".

Сильвия приглушенно вскрикнула — кляп не позволял крикнуть во весь голос.

Ага, тридцать первый оргазм.

Замечательно.

Он записал в тетрадочку.

Теперь Джобсон и сам был возбужден. Член затрепыхался в брюках, и профессор быстро разделся догола. Затем сел на пол рядом со своей лаборанткой, взял банку с медом и обмазал им свой член.

Через пару мгновений мухи слетелись на его возбужденный пенис, облепили его со всех сторон.

Он ощущал, как тысячи ножек и крылышек щекочут чувствительную плоть. Его возбуждение нарастало. Уже задыхаясь, он потянулся к сосуду с муравьями, взял его, перекатился на бок и сунул член в сосуд с кровожадными крохотными тварями.

Сперма брызнула в тот же миг, когда первый десяток муравьев запустил челюсти в кожу его головки.

Глава 26

1

Стюарт и Эдди, последние из оставшихся в редакции сотрудников, укладывали в портфели свои вещи и собирались уходить. Хоуви взглянул на часы — семь тридцать. Если бы Джим намеревался вернуться в редакцию, он бы уже пришел.

Хоуви напряг все силы, поднял руку и положил ладонь на подлокотник, где была панель управления инвалидной коляской. Он развернул свое кресло и одновременно окликнул Эдди.

Спортивный редактор тут же отозвался:

— Да, Хоуви?

— Тебе не трудно подать мне телефон? Никак не дотянусь до него.

— Пожалуйста.

— Спасибо.

— Хоуви, у тебя какие планы на сегодняшний вечер? — спросил Стюарт.

— Вроде бы никаких.

— Мы с Эдди идем на баскетбольный матч. Если хочешь, присоединяйся.

— Нам прислали кучу пригласительных билетов для прессы, — добавил Эдди.

— Что-то неохота, — сказал Хоуви. — Но спасибо за приглашение.

Стюарт пожал плечами:

— Напрасно отказываешься. Может быть очень даже интересно. А впрочем, твое дело.

Хоуви занялся телефоном.

Разумеется, Эдди с готовностью снял бы для него трубку и набрал номер — стоит только сказать. Однако было так неприятно всякий раз просить о столь мелких одолжениях, что Хоуви предпочитал мучиться в одиночку, чем постоянно прибегать к посторонней помощи.

Проделав медленные сложные манипуляции своими почти бессильными руками, он наконец набрал нужный номер. Это заняло минуты три-четыре, и он был весь в поту.

В трубке раздался голос Дэйва.

— Да-а?

Это "да" прозвучало весьма сердито, недружелюбно. Хоуви вдруг смутился — ему показалось большой дерзостью просить Дэйва приехать и забрать его из редакции.

— Привет, — сказал он почти заискивающим тоном.

— А-а, наш засранец звонит. Ты где таскаешься? Нескрываемая агрессивность звучала не только в словах, но и в интонации.

— Я все еще в редакции "Сентинел".

— Не рассчитывай, что я сорвусь с места и приеду за тобой. У меня, знаешь ли, есть и своя жизнь. Я не могу прибегать по первому твоему требованию!

— Да я... да я и не собирался просить тебя...

— А какого хрена звонишь? Во рту у Хоуви пересохло, и он ничего не мог произнести.

— Чего молчишь, олух? Дорогу домой знаешь, не заблудишься.

В трубке раздались короткие гудки.

Хоуви всего трясло. Он с огромным трудом поставил телефон на стол. Домой возвращаться не хотелось. Куда угодно — только не туда, где Дэйв.

Он смертельно боялся своего помощника. Может быть, Джим у себя в общежитии... или он все-таки забежит в редакцию попозже... Господи, только не домой, только бы не видеть наглую рожу Дэйва!

— Мы уходим, — сказал Эдди. — И тебе тоже лучше уйти. Мы запрем дверь.

— Насчет баскетбола... приглашение в силе? — спросил Хоуви. Стюарт кивнул.

— Разумеется. Что, передумал?

— Да. Я с вами.

— Вот и отлично.