Фонтан тайн - Литтон Джози. Страница 40
Попрощавшись с Эфраимом, Нестор зашагал дальше, бормоча на ходу:
– Спорят о таких вещах… теряют драгоценное время… ну что за люди, а?
Персефона сомневалась, что он ждет ответа, но все равно заметила:
– Они не желают до конца осознавать происходящее. Даже перед лицом страшной опасности они предпочитают делать вид, что все идет своим чередом.
– Эфраим – человек далеко не глупый. Он прекрасно знает, что к чему.
– Да, безусловно, но я уверена, что сейчас он растерян… впрочем, как и все мы.
– Ну, вы-то держитесь весьма неплохо, – улыбнулся Нестор.
Персефона удивилась такому комплименту.
– Я – дело другое. Я привыкла преодолевать трудности и сохранять спокойствие в критических ситуациях.
– Вы научились этому, живя на Дейматосе?
Она кивнула. Нестор пошел вдоль полок, выбирая свитки и протягивая их Персефоне. Когда у нее в руках образовалась приличная стопка, он заметил:
– Вы никогда не рассказывали о себе.
– Я боялась, что, если вы узнаете обо мне все, то не разрешите мне брать книги.
Он изумленно взглянул на нее:
– Вы в самом деле так думали? Я никогда не запретил бы вам пользоваться библиотекой.
– Я поступала глупо, простите, – с улыбкой созналась Персефона.
– Признаюсь, я слегка тревожился за вас. Вы ни словом не обмолвились о своей семье и всегда приходили сюда одна.
– У меня нет семьи. Нестор покачал головой:
– Только не говорите, что вы вылупились из яйца. Она невольно рассмеялась:
– Конечно же, нет. Разумеется, я, как все, имела родителей.
– Ваша мама умерла, когда вы были ребенком?
По спине Персефоны пробежал холодок.
– Откуда вы знаете?
– Со мной случилось то же самое. Я долго страдал от тоски и одиночества и никак не мог найти свое место в жизни. Моя мама считалась удивительной женщиной. Я горячо любил ее и люблю до сих пор, несмотря на преклонный возраст. Я последний из живых, кто ее помнит. – Положив на вершину стопки еще один свиток, он добавил: – Вы помогли мне оживить давние воспоминания.
– Моя мама тоже была хорошей женщиной, – тихо произнесла Персефона. – Мне ее очень не хватает.
– Я вас прекрасно понимаю. Она умерла на Дейматосе?
– Нет… – Здесь, в тиши книгохранилища, наедине со старым библиотекарем, Персефона решилась сказать то, о чем никогда и никому не говорила. – Она заболела, но несколько недель скрывала от меня свое состояние. В конце концов я уговорила ее обратиться за помощью. Она уехала на Илиус, велев мне остаться.
Персефона долго упрашивала маму, чтобы она взяла ее с собой, но та оставалась непреклонной. Теперь, оглядываясь назад, Персефона догадывалась о причине ее упрямства: мама не знала, как ее примут на Илиусе, и не хотела подвергать опасности свою дочь. Во всяком случае, Персефона надеялась, что правильно истолковала ее поведение. Ей не хотелось даже думать о других вариантах.
– Вы послушались свою маму, – отозвался Нестор. – И тут нет ничего постыдного.
– Через три дня после ее отъезда волны прибили к берегу пустую лодку. Я не нашла в ней никаких следов моей мамы.
Увидев пустую лодку, Персефона несколько недель бродила по берегам Дейматоса и выкликала мамино имя, но все без толку.
– Вы говорите, она заболела?
– Да, серьезно заболела. Однако она уверяла меня, что справится с лодкой.
– Она переоценила свои силы, – тихо проговорил Нестор.
– Наверное.
А может, она решила покончить со своей одинокой безрадостной жизнью и сознательно бросила единственного ребенка. Персефона отказывалась верить в такие предположения, однако неизвестность судьбы ее матери до сих пор не давала ей покоя.
– Давайте отнесем книги наверх, – предложил Нестор.
Подойдя к лестнице, Персефона заметила знакомое лицо. Лайам Кемпбелл тоже увидел ее и усмехнулся:
– Что у вас там, милочка?
– Бесценные сокровища, – ответила она, протягивая ему стопку книг.
Он передал ее по цепочке.
Персефона одарила его улыбкой и поспешно вернулась к Нестору. Они продолжали сортировать печатные материалы, на ходу решая, что спасти, а что оставить. Зачастую их решения давались нелегко. Персефона отнесла на лестницу еще несколько стопок и обменялась быстрыми репликами с Лайамом.
Они провели в библиотеке около часа, работая молча, в усталой и мрачной сосредоточенности. Земля снова задрожала.
Волнообразные толчки возникали в глубоких недрах и сопровождались стремительно нарастающей звуковой волной. Казалось, весь мир сотрясается в конвульсиях.
Персефона застыла, взглянула на Нестора и, преодолевая страх, крикнула:
– Держитесь!
Она увидела, что старый библиотекарь ухватился за одну из полок, и попыталась сделать то же самое, но огромные нагромождения стеллажей, тянувшихся от пола до потолка; начали медленно сдвигаться из-за тряски, и ее рука не смогла зацепиться за ближайшую доску. Персефона потеряла равновесие и упала, ударившись головой о тяжелую деревянную полку. Острая боль погрузила ее в темноту, отключив сознание.
Придя в себя, Персефона поняла, что лежит на полу в кромешной тьме и слышит зов Нестора:
– Персефона! Где вы?
Она обрадовалась: судя по голосу, библиотекарь цел и невредим. Однако следующим ее чувством стала тревога за себя. Она попыталась встать, но сумела подняться лишь на несколько дюймов и наткнулась на неподвижное препятствие. Что-то очень тяжелое держало ее в западне.
– Я здесь! – крикнула Персефона. – У меня все в порядке… – Однако она явно преувеличивала: ее голова раскалывалась от боли. – Но я не могу вылезти. Надо мной висит какой-то предмет.
В следующую секунду ее ноздри уловили запах гари.
– Нестор, пожар!
– Пожара-то я и боялся. Наверное, упал фонарь. Вряд ли в библиотеке зажигали фонари, зная, что слишком опасно. Впрочем, даже одного горящего светильника хватило бы, чтобы причинить непоправимый урон.
– Уходите! – громко велела она. – Позовите подмогу, пусть потушат пожар!
– Вы…
– Я подожду. Ступайте!
Он ушел, сообразив, что сейчас самое главное – побыстрее привести сюда людей, которые сумеют справиться с огнем. Тем временем Персефона опять попыталась выбраться из своего заточения. Запах горящего дерева и паленой бумаги усиливался. Она закашлялась и прикрыла рот и нос подолом туники.
Несмотря на все старания, ей так и не удалось сдвинуть нависший над ней предмет. Если бы он упал на пол, ее бы раздавило или она получила бы серьезные травмы. Ей повезло: ее просто зажало в помещении, охваченном огнем.
Она уже слышала, как потрескивают языки пламени. Треск напоминал шелест сухих листьев под ногами. Умереть такой ужасной смертью!..
Страх придал ей сил. Она снова принялась толкать препятствие, потом встала на четвереньки и попыталась поднять его спиной. Бесполезно.
Из ее горла вырвался стон отчаяния. Она судорожно вдохнула, опять закашлялась и крикнула:
– Нестор… кто-нибудь… помогите!
Ответом ей стал все усиливающийся треск огня.
Что, если старик упал или просто не смог выбраться из подвала? И никто не узнает о ее местонахождении? Сколько еще времени она сможет здесь продержаться?
Дым стал таким густым, что она почувствовала его вкус во рту. Грудь сдавило, каждый вдох давался с трудом. Сердце гулко колотилось. Кашель уже не прекращался.
Она читала, что в Европе в жуткие годы инквизиции бедняги, осужденные на сожжение, часто погибали от удушья раньше, чем их пожирало пламя. Неужели ее ждет такая же участь?
Из глаз Персефоны брызнули слезы. Нет, не может быть! Ведь она только начала жить по-настоящему… Она больше никогда не увидит Гейвина, не сможет рассказать ему о своих чувствах…
– Персефона!
Надежда, уже покидавшая ее сердце, вновь возникла в ней.
– Я здесь! Здесь!
– Держись!
Она будет держаться, она должна держаться… Дым окутывал ее плотным туманом. Грудь распирало от нехватки воздуха. Едва вдохнув, она тут же начинала кашлять.