Цветущая, как роза - Лофтс Нора. Страница 15

— Нет, — ответил Том.

— Откуда его принесли? Ты знаешь?

— Нью Кат. Вот так и принесли.

— Тогда лучше получим шиллинг. Утром никто ничего не узнает.

— Вот здесь вы ошибаетесь, — сказал я. — Может, я и с Нью Кат, и выгляжу нищим, но я не бедняк, меня все знают, если один из вас сходит к сэру Джону Талботу и скажет, что Филипп Оленшоу находится здесь, он пришлет мне одежду и карету.

— Опять бредит, — сказал старик, многозначительно покрутив у виска грязным пальцем.

— Да и не можем мы его отпустить. Он разболтает по всему Лондону про шиллинг. Нет, придется ему отправляться вниз.

— Ага, — сказал Том.

Я был очень слаб, но намеревался любой ценой выжить. Я поставил свою больную ногу на подушку и, приобретя эту, пусть шаткую, но все же опору, приготовился защищать свою жизнь. К счастью, старик был полоумным, а Том начисто лишен всякой сообразительности и смекалки. Я слабым кулаком ударил по бородатому лицу, а другой рукой сорвал фонарь с его запястья. Я начал размахивать им, и железным прутом угодил Тому по переносице, а когда он схватился рукой за рану, свеча упала на пол и погасла. Я видел, как старик, оправившись от удара, направился ко мне. Так как в помещении было темно, я стал на колени и начал незаметно ползти вдоль стены. Я передвигался бесшумно, а они громыхали сапогами, и это давало мне какое-то преимущество. Но я полз по комнате, которую никогда в жизни не видел, в то время как они были на своей территории. Я слышал, как старик сказал:

— Зажги свет, Том. Где спички?

Через секунду послышался щелчок и ругань.

— Это моя голова, проклятый идиот. Куда я шел?

Пока они разбирались, я, как кошка, переползал с подстилки на подстилку, руками ощупывая стену. Наконец, я наткнулся на острый край ступеньки. Это была самая нижняя ступенька крутой лестницы. Я преодолел два винтовых оборота, прежде чем добрался до верхней ступеньки, позади не было никаких признаков преследования. Действуя вслепую, я головой наткнулся на дверь, в которую упиралась лестница, и она загромыхала железными засовами. Внизу, послышались крики старика, и я понял, что через минуту-другую они будут здесь. Я поднялся, стал на свою здоровую ногу, бешено шаря в темноте в поисках задвижки, и отодвинул ее. Дверь открылась довольно легко, и я выбрался в летнюю ночь, которая казалась просто серой по сравнению с адской темнотой погреба.

Перед дверью, через которую я вышел, было крыльцо, как в церкви. Я обошел его и остановился на темном пятачке, в том месте, где лесенки примыкали к строению. Только бы появился сторож с фонарем и палкой! Хотя он наверняка поддержит служителей этого заведения, а не меня. Мне трудно было бы объяснить что-либо сторожу, или даже прохожему. Я был грязен, от меня нестерпимо воняло. И кроме того, я был почти нагой. Послышался звук шагов, а затем с крыльца донеслись голоса.

— Ты иди налево, я пойду направо, — командовал старик. — Мы должны поймать его, пока он никого не встретил. Не мог он уйти далеко. Мне показалось, что он хромой.

— Ага! — ответил Том.

Я увидел, как свет озарил что-то желтое перед крыльцом, и снова раздался стук.

— Проклятье, Том, — снова заскрежетал старческий голос. — Я же велел тебе идти налево. Ты что, не знаешь, где у тебя левая рука, ты неуклюжий болван?

Выйдя, я инстинктивно направился направо. Так, говорят, делает всякий человек, передвигающийся вслепую. Я услышал шаги Тома, удалившегося налево, и увидел, как старик вышел на крыльцо и поднял фонарь, вглядываясь в темноту, которая сгущалась от света фонаря. Он казалось, не спешил, или просто не мог уже быстро передвигаться. Когда старик обошел крыльцо, раскачивая фонарем, я наклонился вперед и схватил его за колени. Он с грохотом рухнул на землю, перевернулся и замер, но был ли он действительно оглушен или просто притворялся, чтобы избежать дальнейших ударов, этого я понять не мог. Дыхание его было достаточно ровным. Я стянул с него полотняные штаны и надел их на себя, натянул ему рубаху на голову и туго связал ноги его же шейным платком. Затем вынул свечу из фонаря и ползком направился направо. Один только раз я остановился, чтобы попить из лужи, образовавшейся в щели между булыжниками, и это был самый сладкий напиток в моей жизни.

Вскоре кожа на моих руках и ногах была содрана до крови, сердце колотилось так, что сотрясалось все тело. Наконец я увидел крыльцо, ведущее к какой-то двери. Под ним стояли дубовые скамейки, я забрался под одну из них и замер. Я не думал ни о чем, но и не спал. Я даже не думал об опасности, которой мне едва удалось избежать, и о разбойном поведении служителей. Я просто лежал, наслаждаясь возможностью отдохнуть от погони, и прошло много времени, прежде чем я увидел, что серое небо над крышами домов стало озаряться золотисто-розовым светом.

Было еще очень рано, хотя уже довольно светло, когда я вздрогнул от звука открывающегося засова. Я отодвинулся и встал на ноги, опираясь на ступеньки крыльца. Дверь отворилась, и на пороге показалась миловидная девушка в рабочем чепце с метлой в руках. При виде меня она тихонько вскрикнула, но я поспешил сказать:

— Не бойтесь, я не причиню вам зла.

Она стояла, недоверчиво глядя на меня, готовая в любой момент запереть дверь на засов. Затем я увидел, что взгляд ее остановился на моей больной ноге, которая беспомощно болталась на четыре дюйма над землей.

— Я калека, — пояснил я. — Кто-то украл мой костыль, и я не могу продолжать свой путь без него.

— Но у меня нет костыля, — растерянно ответила она, убедившись, что я не сделаю ей ничего плохого.

— Метла могла бы заменить его, — сказал я, покосившись на ее метлу.

— Но она совсем новая, еще и двух недель не прошло, как ее купили, запротестовала девушка.

— А старая?

— Ее можете взять.

Она пошла в дом, закрыв дверь на задвижку. Я думал, что она не вернется, но через некоторое время она показалась на крыльце со старой метлой в одной руке и куском пирога в другой.

— Мой хозяин очень благоволит к нищим и калекам, — сказала она довольно почтительно. — Он хочет, чтобы вы приняли вот это.

Она положила пирог на мою ладонь и резко отпрянула, учуяв неприятный запах.

— Сейчас достаточно тепло, чтобы помыться, — резко бросила она, и на вытянутой руке подала мне метлу.

Я поставил ее под мышку, поблагодарил девушку и заковылял прочь.

Если ничего другого не получится, я пойду в Лондон, пусть без башмака, просто опираясь на метлу! Задолго до того, как я нашел пожитки и добрался до своего дома в Лондоне, какая-то леди, идущая, как я полагаю, к утренней службе, бросила мне серебряную монету. Я поднял ее. Потом джентльмен, выехавший на раннюю прогулку верхом, швырнул мне два медяка. И эта благотворительность была вызвана отнюдь не тем, что нищие и калеки были редкостью, напротив, город просто кишел ими. Но многие из них были притворщиками, в то время как моя беда была совершенно очевидной. Я не побрезговал подобрать медяки из канавы, куда они упали, потому что мне не на что было поесть, и никакая гордость не могла накормить меня в этом положении.

Наконец, я повстречал водовоза, делающего свой утренний обход, и попросил его помочь мне найти Нью Кат. Следуя его замысловатым указаниям, я вышел на знакомые улицы, и как раз когда последние силы уже начали покидать меня, увидел долгожданный переулок, и добрался до ступенек, которые вели к двери моего дома. Я присел на последнюю ступеньку. Можно было и не стучать: в доме жили более двадцати человек, и рано или поздно, кто-нибудь из них должен был появиться на пороге. И действительно, в скором времени сама матушка Краске открыла дверь, чтобы выбросить мусор на кучу, возвышавшуюся посредине дороги.

— Пшел вон! — крикнула она, завидев меня.

— Миссис Краске, — обратился я к ней. — Помогите мне войти в дом. Со мной случилось нечто невероятное, и я совсем выбился из сил.

Она не двигалась, возвышаясь на крыльце, как будто окаменела от увиденного зрелища. Ее широкое бордовое лицо посинело, глазки заморгали.