Цветущая, как роза - Лофтс Нора. Страница 16

— Вы не можете меня обвинять, — наконец произнесла она. — Я сделала для вас все, что было в моих силах. Вы не имеете права приходить сюда и нападать на меня.

— Я нападаю на вас? Я прошу вас помочь мне войти в дом и дать мне прилечь, пока я не найду в себе силы снова встать.

— Здесь ничего вашего нет, — невпопад ответила она, не спускаясь с крыльца.

— Мне нужны только мои башмаки.

Скромность моей просьбы открыла всю глубину моего бедственного положения. Я был болен и грязен, мои деньги пропали вместе с надеждой, что я могу помочь Линде. Я даже не знаю, как долго я болел. Попросив башмаки, я уронил голову на руки, и, не смея поднять глаз, сказал:

— Какой сегодня день?

— Двенадцатое июля. Вы пролежали здесь две недели, а четыре дня тому назад вас унесли, — сказала она уже почти жалостливо.

— У меня так много дел, — произнес я в крайнем отчаянии. — Помогите мне войти в дом, вы же добрая душа, дайте мне бумагу и перо. И немного бренди с яйцом, — добавил я, подумав. — Но я сказала им, что вы умерли, — и на этот раз голос женщины прозвучал действительно испуганно.

— Кому сказали?

— Людям, которые спрашивали вас. Я думала, что вы мертвы.

На четвереньках я вполз на крыльцо.

— Когда они приходили? Какие они?

— В тот самый день, когда вас увезли. Молодая женщина и мужчина. Очень хорошенькая, а у мужчины была огромная светлая борода. Она так плакала.

— Линда! — вскричал я. — Быстро, миссис Краске, найдите мою рубашку и мои башмаки, или я буду кричать на всю улицу, что меня обокрали, и даже ваша репутация не спасет вас от полиции. — Я прополз мимо нее и начал взбираться по лестнице в свою комнату.

— Принесите горячей воды и бритву! И НАЙДИТЕ МОИ БАШМАКИ!

В комнате, которая когда-то была моей, не осталось ничего из моих вещей, и по расстеленной постели и грязной воде в умывальнике я понял, что там уже жил кто-то другой. Но мне было все равно. Миссис Краске, которая наконец ожила, появилась на пороге с водой, бритвой и яйцом, и — слава Богу! — моими башмаками. Даже в том состоянии я не мог удержаться, чтобы не спросить ее, почему, распорядившись всеми моими вещами, она решила сохранить их.

— Думала, что, может, еще попадется джентльмен с короткой ногой, откровенно призналась она. — Никому больше они ведь не могут пригодиться. Она попятилась было из комнаты, но я остановил ее.

— Минуточку, миссис Краске. Ничего с вами не случится, если вы увидите мужчину без рубашки. Расскажите, как я болел. Не помню, что произошло после того, как я спустился за водой той ночью.

— Ну, — начала она довольно неохотно, — вы не вышли на следующий день, и я решила подняться к вам. Вы лежали на кровати и называли меня тем именем, которое только что произнесли — Линда — вы просили меня не поддаваться никаким уговорам. Я приносила вам воду и молоко, иногда вы пили, иногда нет, затем настал день оплаты. Я порылась у вас в вещах и нашла деньги. Я бедная женщина, мистер Оленшоу, и я должна обеспечивать себя. Когда я взяла деньги, то подумала, что вы могли бы заплатить лекарю, и позвала тут одного. Он сказал, что у вас жар, взял горсть монет и потом передал лекарство, которое вы отказывались пить. Вы бредили ужасно. — Она поскребла голову, едва прикрытую редкими волосами. — Говорили что-то там нехорошее про вашего отца. Я, бывало, подходила к вам и говорила: «Успокойтесь, вы переполошили весь дом», а вы глядели мне в глаза и отвечали: «Так ты думал, что получишь ее, старый развратник? Погоди, немощная навозная куча еще покажет тебе». Под конец недели снова пришел лекарь и сказал, что это чума и что у вас бычье здоровье, если вы так долго протянули, но что вы все равно умрете ночью, поэтому вас надо отвезти в морг, иначе его арестуют за то, что он не сразу распознал болезнь. И мы послали за телегой. Эти мужики или сам доктор забрали все деньги, и когда опять подошло время платить, я продала ваши книги и вещи, чтобы заплатить самой себе. И вы не имеете права меня ни в чем обвинять. Родная мать не сделала бы для вас больше, чем я.

С некоторыми оговорками я принял ее версию.

— А теперь, идите, — сказал я. — Мне нужно помыться.

Она удалилась, и я медленно помылся и оделся. Вещи, которые принесла хозяйка, были не совсем чистыми, но по крайней мере, от них не несло моргом, и я был не в том положении, чтобы привередничать.

Цепляясь за черные от грязи перила, я спустился на первый этаж и попросил:

— Подайте мне носилки.

Усевшись, я приказал носильщикам доставить меня к дому сэра Джона Талбота и задернул занавески. Они несли меня довольно быстро — их презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который я им дал, и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.

— Подождите, — приказал я. — Вы можете еще понадобиться.

Я застал сэра Джона в кабинете за бутылкой портвейна.

— О да, — сказал он, пытаясь разглядеть меня. — Вы навещали меня по поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после вашего визита и узнал, что они в надежных руках, а именно, у вашего отца. Почему вы не сказали мне об этом? А? Я ведь чуть было не написал своим друзьям в Букингемшир и чуть не начал строить разные планы. Вы говорили мне, что им очень нужно найти пристанище, а они все это время были в безопасности!

— Забудьте все это, — я даже не пытался оправдываться. Я ведь не соврал, сказав, что они в опасности. — Скажите лучше: Линда Сибрук не приходила к вам сюда?

— Последний раз она была здесь с отцом, чтобы попрощаться со мной. Это было до Рождества.

— Не смею вас больше беспокоить. Если она придет к вам, скажите, что я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.

Я поспешил к носильщикам, которые, ожидая меня, задремали на солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не придет, что случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи ее отца, могло запасть мне в голову. Она не догадается обратиться к нему. Проклятая болезнь, недаром ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем! Мой мятущийся разум наградил меня этой догадкой, как хорошую собаку куропаткой.

Экипаж из Колчестера!

— Бегом! — приказал я носильщикам. — В «Трубадур» на Стренде. — И там мне повезло. Хозяин постоялого двора сразу вспомнил молодую красивую женщину, которая прибыла со стариком. Им пришлось оставить багаж в таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала одну коробку, которую приказала отнести в дом на Ладгейт Хилл, — тот, что сразу за Спиндлерс Грин.

Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными прутьями. Я предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.

— Этого недостаточно за полдня беготни, — сердито заметил один из них. — То там сбивали каблуки, то в другом месте.

— Достаточно или нет, но это все что у меня есть, — объяснил я. — Мне самому не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что вам причитается, но все мое имущество украдено, и я не могу сейчас заплатить. Господь воздаст мне и вам.

Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.

Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями неаккуратных черных волос, обрамлявших серое лицо.

— Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите меня к ней, пожалуйста.

К этому моменту мое нетерпение достигло такого предела, что мне хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая любимое имя.

— Здесь нет такой особы, — ответила женщина. — Здесь живет только мой брат Эли Мейкерс и его жена. Что с вами, молодой человек?

Я пришел в себя уже в доме, на стуле с высокой спинкой. Мои ноздри щекотал едкий запах жженных перьев. Я поднял глаза и увидел Линду, склонившуюся надо мной. Опустив голову, я разглядел ее руку, подносящую тлеющие перья к моему носу.

— Я перенес тяжелую болезнь, Линда, — сказал я.

Моей первой мыслью было: она ничего не должна узнать. Я все буду оправдывать своей болезнью.