По лезвию катаны - Логачев Александр. Страница 33

Взяли и привязали. Вставили проклятый бамбуковый кляп. После чего ушли. Ничего напоследок не сказав: ни пригрозив, ни ознакомив с распорядком. Оставили томиться. А что еще делать зеку, как не томиться?

Глаза уже вполне освоились с полумраком, и можно было внимательно рассмотреть человека напротив. Коллегу по несчастью. Сокамерника.

Сокамерник был весьма примечателен. Примерно ровесник Артема, довольно высокий для японца (хотя, глядя на сидящего человека, можно и ошибиться насчет его роста), выбритый полукругом лоб, гладкое, без следов растительности, лицо (или чисто выбрит, или еще не бреется). И лицо это тянуло поименовать не иначе как породистым. На ум Артему пришли советские фильмы про Гражданскую войну — в них на роли белогвардейцев приглашали актеров, глядя на лица которых советский зритель должен был понять, что такое «порода», и сразу же ощутить в сердце классовую ненависть. Пусть нынешний сокамерник — япошка… Тут не имеет никакого значения — азиатский тип лица или европейский. Порода — это понятие не расовое, а классовое и наследственное.

Одежда сокамерника, можно так сказать, рифмовалась с его лицом. Породистое лицо и дорогая одежда. Хоть Артем и не был специалистом по древнеяпонским нарядам, но тут и не требовалось участие специалиста — все было очевидно.

На сокамернике была желтая узорчатая куртка из парчи, с длинными полами и широкими рукавами. Узор на парче составляли изображения стрекоз и хризантем. Полы куртки имели широкие разрезы, не иначе, для того, чтобы не стеснять движений, особенно если придется с кем-нибудь сражаться. Куртка была распахнута на груди, виднелось поддетое под куртку белое шелковое кимоно. Впервые за время японских гастролей Артем увидел на ком-то одежду из шелковых, а не хлопчатобумажных тканей. А что редкое — как правило, всегда дорогое. Одежный ансамбль незнакомца дополняли черные широкие шаровары, доходящие до колен и подвязанные под коленями желтыми шнурками. Голени закрывало нечто вроде гетр: кусок плотной ткани, стянутый на икрах шнурками, а под коленями и над лодыжками — широкими лентами. На ногах, вместо носков, таби, поверх них надеты гэта [3].

И что характерно, как одежда, так и обувь сокамерника выглядели нисколько не поношенными, словно все свои шмотки он купил только вчера, а надел сегодня. Короче говоря, по сравнению со всеми, кого Артем тут видел, этот товарищ смотрелся сущим принцем. И кто же ты такой? «Может, знатный заложник, за которого разбойнички собираются потребовать нехилый выкуп?»

Сокамерник, разумеется, тоже неотрывно рассматривал Артема. А что ему еще прикажете рассматривать? Все остальное он, пожалуй, уже давно рассмотрел.

Видимо, от неудобной позы заныло раненое плечо. А может, не в позе было дело, а в том, что прежде боль заглушало невиданное напряжение сил. Сейчас, когда наступил отдых, боли ничто не мешало напоминать о себе. Хотя слово «отдых», конечно, не годилось в его положении. Какой там, в задницу, отдых…

А еще остывало разогретое переходом тело. И остывать быстрее ему помогала мокрая одежда. Уже явственно подступал озноб. Скоро придется еще перебарывать и эту напасть, никуда от этого не денешься. Бамбуковый сарай не отапливается, и ватные одеяла тут вряд ли кто выдаст. «Ладно, нечего ждать, — сказал себе Артем. — Пора разыгрывать единственный козырь». Но… козырь пришлось на время отставить.

Потому что дверь вновь открылась и в сарай вошел Асикага. В руках у него была плошка с водой, а через руку была переброшена, как полотенце у официанта, белая тряпица. Со всем этим добром он направился к Артему, опустил плошку возле него на пол. Потом развязал тесемки, вынул кляп.

— Болит? — спросил он без всякого участия в голосе.

— Жжет.

— Это плохо.

Асикага вытащил из ножен короткий меч, вспорол Артему на плече куртку и трико. «Трико жалко, хорошее трико», — с невеселой иронией подумал Артем. Спросил о другом:

— Это хозяин приказал лечить меня?

— Господин Масанобу приказал присматривать за тобой, — сказал Асикага, смачивая тряпку в теплой воде и промывая рану.

— Присматривать, чтобы не помер своей смертью или легкой смертью? — усмехнулся Артем и тут же поморщился от боли. — Слушай, чего хотел спросить. Ты вроде немолод, а резвишься, как Ицумицу. Зачем обманул с привалом и половиной пути? Повеселиться хотел?

— Это не шутка, — Асикага продолжал промывать рану. Вода в плошке уже стала алой. — Я хотел увидеть, что будет с тобой, когда узнаешь, что нам еще предстоит пройти столько же, сколько прошли.

— Зачем тебе это?

— Хотел узнать, насколько сильны духом гайдзины. Ты валился от усталости. Если бы после привала нас на самом деле ждал путь, равный первой половине, ты бы не дошел… Очень немногие на твоем месте смогли бы заставить себя идти. В тебе есть сила.

— А она сильнее твоей? — с подначкой спросил Артем.

— Нет, — серьезно ответил Асикага. — Я имею в виду не то, что твоя рука толще моей руки, а плечи шире. Мой дух крепче, а это важнее остального. Ты проиграешь мне схватку.

Странный разговор складывался между тюремщиком и пленником.

— Даже если мы будем биться без оружия?

— Даже без оружия.

— Сегодня я устал, — теперь уже пришла очередь Артема говорить серьезно. — Завтра готов схватиться с тобой без оружия. Только, чур, биться будем насмерть. И я тоже не шучу.

— Господин Масанобу не разрешит, — покачал головой Асикага, снимая с шеи небольшой деревянный цилиндр на веревке. Цилиндр оказался заткнутой пробкой емкостью. Эту пробку Асикага вытащил зубами.

— Это яд? — спросил Артем.

— Это бальзам, — Асикага свернул тряпицу так, чтобы окровавленная сторона оказалась внутри, и вылил на нее немного густой, зеленоватого цвета, жидкости. Наложил смоченную бальзамом тряпицу на рану. — Бальзам не раз выручал меня после сражений. Если твоя рана загноится, он вытянет гной. Вот посмотри.

Асикага распахнул полы куртки. Впалый мускулистый живот наискось пересекал страшенного вида рубец.

— Твоя рана перед этим царапина, гайдзин. А бальзам справился даже с ней, когда она загноилась.

Понимая, что Асикага сейчас уйдет, Артем поспешил обратиться к нему с просьбой:

— А если хами не вставлять, Асикага-сан? Я не собираюсь кричать «Караул! Спасите!» или громко распевать гайдзинские песни.

— А язык себе не откусишь? — на полном серьезе спросил Асикага.

— Я что, похож на слабого умом? Если б я хотел покончить с собой, сделал бы это раньше и не таким зверским образом. Лег бы в лужу и подождал, когда вы мне отрубите голову.

— Я бы выполнил твою просьбу. — Асикага задумался. — Да, ты слишком цепляешься за жизнь, чтобы пытаться убить себя сейчас. Но ты — гайдзин. А он — нет, — Асикага показал на Артемова сокамерника. — Будет несправедливо, если твое положение будет лучше, чем у него. А у него я не могу вытащить хами, потому что не я его вставлял.

— Логично, — только и успел произнести Артем до того, как кляп-хами вновь лишил его возможности говорить.

Едва Асикага закрыл дверь, Артем приступил к тому, что задумал…

Самое смешное, что он вспомнил о своем козыре только после привала… Ну не козырь, конечно, а козырек, типа козырной двойки. Но, вообще-то, и его могло не быть, а он есть и под рукой!

Посох яма-буси, который мог превращаться в подобие кистеня или в копье. Для того чтобы посох превратился в копье, требовался железный наконечник. И этот наконечник Артем все еще таскал с собой.

Артема не обыскивали. Карманов нет, сумок и кошелей нет — нечего выворачивать и охлопывать, потому никому и в голову не пришло его обыскать. А если бы пришло, то кое-что обыскиватели могли обнаружить за отворотами куртки. Именно за отворотом левого рукава лежал железный наконечник.

Надо сказать, что в отшельнических штанах и куртке вид у Артема был довольно дурацкий: штаны едва дотягивали до середины голени, а нижний край куртки едва прикрывал живот. Ну не нашлось в лесном гардеробе ничего более подходящего на его размерчик! Но вот рукава у всех курток яма-буси были несоразмерно длинные, почему их и приходилось подворачивать. Артем до сего дня не придавал значения такой странной детали лесных костюмчиков, а сейчас ему в голову пришло соображение, что это далеко не случайно. Яма-буси в своих вылазках в люди, наверное, иногда подвергались обыску, а поскольку им было что утаивать от самурайских глаз, то вот они и придумали, куда прятать.